ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
ДНЕВНИК УМИРАЮЩЕГО
Как странно выглядят слова, написанные корявым почерком в верхней части пустой страницы моего блокнота! Как странно, что написал их я, Эдвард Мелоун, человек, вышедший примерно двенадцать часов назад из своей квартиры в Стрэтеме, не подозревая о том, какие необычайные события принесёт ему этот день! Я обращаюсь мысленно к череде инцидентов - к моему разговору с Мак-Ардлом, первому тревожному сигналу Челленджера в «Таймсе», к странной поездке в поезде, приятному ленчу, и к разразившейся катастрофе. И вот теперь события привели к тому, что мы остались одни на обезлюдевшей планете и настолько уверены в том, что нас ждёт, что я могу рассматривать эти строки, написанные по механической профессиональной привычке; строки, которых никогда не увидит ни один человек, как слова того, кто уже умер, поскольку он находится в непосредственной близости от скрытой ночным мраком пограничной территории, за пределами которой все, кроме этого маленького круга друзей, уже погибли. Я понимаю сейчас, насколько мудрыми и правдивыми были слова Челленджера, сказавшего, что подлинной трагедией было бы, если бы мы остались в живых, когда всё благородное, хорошее и прекрасное погибло. Но такой опасности, безусловно, не существует. На исходе уже второй баллон кислорода. Мы можем рассчитать почти до минуты, сколько нам ещё осталось жить.
Мы только что были удостоены почти пятнадцатиминутной лекции Челленджера, настолько взволнованного, что он рычал и вопил так, словно обращался к рядам своих прежних учёных скептиков в зале Колледжа Королев. Он выступал со своей страстной речью перед странной аудиторией – его жена, молчаливо с ним соглашавшаяся и абсолютно не понимавшая смысла его речи; Саммерли, сидевший в неосвещённой части помещения, вечно недовольный и настроенный критически, но слушавший его с интересом; лорд Джон, присевший со скучающим видом в углу комнаты; и я, стоявший у окна и наблюдавший происходящее с несколько рассеянным вниманием, словно это был сон или нечто такое, что меня лично абсолютно не интересовало. Челленджер присел к находившемуся в центре комнаты столу, где стоял электрический фонарь, освещавший предметное стекло под микроскопом, который он принёс из своей гардеробной. Маленький яркий круг белого света от зеркала освещал половину его нахмуренного, заросшего бородой лица, оставляя вторую половину в густой тени. По-видимому, в последнее время он работал с самыми низшими формами жизни, и в данный момент его взволновало то, что амёба на предметном стекле, с которым он работал накануне, была жива.
- Вы сами можете убедиться в этом, неустанно повторял он с глубоким волнением. – Саммерли, не могли бы Вы подойти сюда и убедиться в этом лично? Мелоун, не будете ли Вы любезны подтвердить мои слова? Маленькие веретенообразные существа в центре являются диатомеями, их можно проигнорировать, поскольку это скорее растения, а не животные. Но на правой стороне вы можете видеть то, что, несомненно, является амёбой, и она медленно ползёт по стеклу. Верхний винт поможет вам отрегулировать микроскоп.
Саммерли подошел и, взглянув, кивнул. Я тоже подошёл и разглядел маленькое существо, выглядевшее так, словно оно было сделано из матового стекла. Существо медленно и плавно перетекало через освещённый круг. Лорд Джон был готов поверить Челленджеру на слово.
- Я не намерен задумываться о том, живо это существо или мертво, - сказал он. - Мы никогда ранее не встречались, почему, в таком случае, это должно меня волновать? Не думаю, что его заботит состояние моего здоровья.
При этих словах я рассмеялся, и Челленджер бросил в мою сторону самый холодный и презрительный взгляд. Это было ошеломляющее испытание.
- Дерзость полуобразованных людей мешает науке больше, чем тупость невежд, - заявил Челленджер. – Если бы лорд Джон Рокстон соизволил…
- Мой дорогой Джордж, не будь таким резким, - сказала его жена, положив руку на его чёрную гриву, склонённую над микроскопом. – Какое имеет значение, жива эта амёба или нет?
- Это имеет огромное значение, - резко ответил Челленджер.
- Что же, тогда объясните это нам, - произнёс лорд Джон с доброжелательной улыбкой. – Мы можем поговорить об этом, как и обо всём прочем. Если Вы считаете, что я был невежлив с амёбой или каким-либо образом затронул её чувства, я приношу мои извинения.
- Что касается меня, - заявил Саммерли своим скрипучим голосом спорщика, - то я не понимаю, почему Вы должны придавать такое значение тому, что это существо живо. Оно находится в той же атмосфере, что и мы, поэтому яд, естественно, на него не подействовал. Если бы оно находилось за пределами этой комнаты. Оно было бы мертво, как и остальные живые существа.
- Ваши замечания, мой дорогой Саммерли, - сказал Челленджер, - свидетельствуют о том, что Вы неправильно оцениваете ситуацию. Этот образец был нанесён на предметное стекло вчера и был герметично зафиксирован. Имеющийся здесь кислород не может к нему проникнуть. Но эфир, безусловно, добрался до него, как и до любой другой точки мира. Значит, этот образец выжил. Следовательно, на этом основании мы можем утверждать, что все амёбы за пределами этой комнаты не мертвы, как вы ошибочно утверждали, а благополучно пережили катастрофу.
Хорошо, но даже теперь я не испытываю потребности кричать ура по этому поводу, сказал лорд Джон. – Что это означает?
- Это означает, что мир продолжает жить, что он не погиб. Если бы у Вас был научный склад ума, Вы могли бы, опираясь на этот факт, бросить взгляд в будущее, на несколько миллионов лет вперед – всего лишь проходящий момент в грандиозном потоке сменяющих друг друга веков – и увидеть мир, где вновь будут кипеть все формы земной жизни, включая людей, которые произойдут от этого крохотного корня. Вы видели жизнь прерий, где пламя стёрло с лица земли все следы травы и других растений и оставило лишь почерневшее пустынное пространство. Вам могло показаться, что там всегда будет пустыня. Но в земле сохранились источники роста, и если вы попадёте в эти места через несколько лет, вы уже не увидите чёрных шрамов земли. Здесь, в этом крохотном существе, заложены корни роста животного мира, и вследствие его внутреннего развития и эволюции оно со временем сотрёт все следы этого ни с чем несравнимого кризиса, в который мы сейчас вовлечены.
- Весьма интересно! - произнёс лорд Джон, подходя к столу и заглядывая в окуляр микроскопа. – Изображение этого забавного маленького парня будет висеть среди фамильных портретов. У него имеется прекрасная чёрная запонка!
- Тёмный объект – это его ядро, - сказал Челленджер с видом няни, обучающей малого ребёнка азам чтения.
- Ну что же, нам не следует чувствовать себя одинокими, - заметил, смеясь, лорд Джон. – Кроме нас на земле есть ещё кое-кто живой.
- Вы, Челленджер, по-видимому, уверены в том, что цель, с которой был создан этот мир, состояла в том, чтобы в нём возникла и не прекращалась человеческая жизнь.
- Ну, а Вы, сэр, какую цель предполагаете Вы? – спросил Челленджер, ощетиниваясь при малейшем намёке на противоречие.
- Иногда мне кажется, что человечество чудовищно обманывается, полагая, что эта стадия развития была создана для того, чтобы оно величественно шествовало по миру.
- Мы не можем принимать это как догму, но, по меньшей мере, без того, что Вы отважились назвать чудовищным заблуждением, мы с уверенностью можем сказать, что мы являемся высочайшим явлением природы.
- Высочайшим из того, что мы были в состоянии осознать.
- Это, сэр, вне всякого сомнения.
- Подумайте о тех миллионах, возможно, миллиардах лет, в течение которых необитаемая земля вращалась в мировом пространстве. И если и не совсем необитаемая, то, по крайней мере, без каких-либо признаков или помыслов о человечестве. Подумайте о ней, омываемой дождями, выжигаемой солнечными лучами и избиваемой ветрами на протяжении всех тех, не поддающихся счёту веков. По геологическому отсчёту времени человек появился на земле всего лишь вчера. Почему же тогда следует считать само собой разумеющимся, что все эти колоссальные приготовления предназначались для его блага?
- Для чьей же тогда и зачем?
Саммерли пожал плечами.
- Трудно сказать. С какой-то целью, находящейся за пределами нашего понимания, и, возможно, человек – это всего лишь случайное явление, побочный продукт эволюции, возникший в этом процессе. Пена, плавающая на поверхности океана, с тем же успехом могла бы вообразить, что океан создан для того, чтобы производить её и поддерживать её существование, или мышь, живущая в соборе, посчитать, что это строение является её собственной, предназначенной ей резиденцией.
Я кратко записал содержание их спора, но сейчас мне всё это кажется всего лишь шумным ожесточённым пререканием с массой многосложной научной лексики с обеих сторон. Слышать, как два таких ума обсуждают сложнейшие вопросы, - это, безусловно, привилегия, но поскольку они постоянно не приходят к согласию, простые люди, такие как лорд Джон и я, извлекают из этой демонстрации учёности мало пользы. Они взаимно нейтрализуют друг друга, и мы остаёмся в прежнем неведении. Сейчас страсти улеглись, и Саммерли свернулся в своём кресле, тогда как Челленджер продолжает регулировать свой микроскоп и издавать глухое низкое невнятное ворчание, подобно океану после шторма. Лорд Джон подошёл ко мне, и мы с ним разглядываем ночной мир.
На небе видна новая бледная луна, – последняя луна, представшая человеческим глазам - и необычайно яркие звёзды. Даже на плато Южной Америки, где воздух очень прозрачен, я никогда не видел таких ярких звёзд. Возможно, это изменение эфира каким-то образом повлияло на освещённость. Погребальный костёр Брайтона всё ещё пылает. Вдалеке, на западной части неба виднеется ярко-красное зарево, что может означать беду в Арунделе или Чичестере, возможно даже, в Портсмуте. Я сижу , размышляю о происходящем, и время от времени что-то записываю. В атмосфере витает сладкая грусть. Молодость и красота, благородство и любовь – неужели всему этому пришёл конец? Земля, залитая светом луны и звёзд, похожа на преисполненную покоя страну грёз. Кто может представить её ужасной Голгофой, усеянной человеческими телами? Внезапно мной овладевает смех.
- Эй, молодой весельчак! - произносит лорд Джон, с удивлением глядя на меня. – Мы тоже не прочь посмеяться в такое тяжелое время. Так что там у Вас?
- Я подумал о всех величайших нерешённых проблемах, – отвечаю я. - Мы так много думали о них, затратили на их разрешение столько усилий. Вспомните об англо-германской конкуренции, например, или о Персидском заливе, так сильно занимавшем мысли моего старого шефа. Кто бы мог предположить в то время, когда мы были так сильно обеспокоены их решением, так сильно возмущались, каким образом они будут окончательно решены.
Вновь воцаряется молчание. Мне кажется, что все мы думаем о друзьях, ушедших из жизни раньше нас. Миссис Челленджер тихонечко всхлипывает, а её муж ей что-то шепчет. Мои мысли устремляются к самым разным людям, и я представляю, как все они лежат бледные и окоченевшие, как бедняга Остин, умерший в нашем дворе. Например, Мак -_Ардл. Я точно знаю, где он находится. Уткнулся лицом в письменный стол, в руке зажата телефонная трубка. Я ведь слышал, как он упал. Или Бьюмон, редактор газеты, полагаю, что он лежит на турецком сине-красном ковре, украшающем его рабочий кабинет. Мои коллеги в репортёрской комнате . Они умерли в разгар работы, выполняя свой долг, держа в руках блокноты, заполненные яркими впечатлениями от странных происшествий. Я представляю себе, как один из них был отправлен к врачам, другой в Вестминстер, а третий в храм Св. Павла. Какие им, должно быть, представлялись великолепные газетные заголовки в их последние мгновения, заголовки, которым не суждено было быть напечатанными! Я вижу Макдона среди врачей… Он мог озаглавить свою статью так – «На Харли-Стрит не теряют надежды». «Интервью с мистером Соули Уилсоном». « Знаменитый специалист говорит: « Никогда не теряйте надежды!» «Наш специальный корреспондент обнаружил выдающегося учёного сидящим на крыше, возможно, он нашёл там убежище от охваченных ужасом пациентов, штурмовавших его квартиру. С видом, ясно демонстрировавшим, что он осознаёт серьёзность сложившейся ситуации, прославленный врач отказался допустить вероятность того, что не осталось никаких путей спасения. Так должен был начать свою статью Мак. Теперь о Бонде, которого, по всей вероятности, направили в собор Св. Павла. У него был свой излюбленный стиль. Клянусь, эта тема для него просто подарок! «Стоя на маленькой галерее под куполом собора и глядя вниз на массу охваченных отчаянием людей, взывающих о помиловании ту Силу, которую они упорно игнорировали, я услышал, как из уст мятущейся толпы раздался глухой стон. Это был вопль ужаса и страстная мольба о помощи, обращённая к Неведомому… и т.д. и т.п.
Да, такой конец для репортёра – это предел мечтаний, однако, как и я сам, он умер бы, так и не воспользовавшись доставшимся ему сокровищем. Чего бы ни отдал бедняга Бонд, чтобы увидеть под подобной колонкой свои инициалы?
- Но какую я пишу чепуху! Я просто пытаюсь чем-то заполнить это безрадостное время. Миссис Челленджер ушла в свою гардеробную, и профессор говорит, что она спит. Он сидит за столом в центре комнаты, делает какие-то пометки и что-то ищет в книгах настолько спокойно, словно впереди у него годы безмятежной работы. Профессор пишет очень скрипучим пером, так что кажется, будто оно высказывает презрение всем, кто не согласен с учёным.. Саммерли упал в кресло и время от времени издаёт чрезвычайно раздражающий храп. Лорд Джон откинулся на спинку кресла, засунув руки в карманы и закрыв глаза. Как люди могут спать в таких условиях – это выше моего понимания.
- Три часа тридцать минуть пополуночи. Я только что внезапно проснулся. В пять минут двенадцатого я написал последние слова в моём блокноте. Помню, как заводил часы и заметил время. Следовательно, я потерял пять часов из оставшегося нам малого отрезка времени. Кто бы мог поверить, что такое возможно? Но я чувствую себя посвежевшим и готов встретить свою судьбу, или пытаюсь убедить себя, что готов. И, тем не менее, чем здоровее человек, чем больших успехов он добился в жизни, тем сильнее он не приемлет мысли о смерти. Как мудро и насколько милосердно распорядилась природа, сделав так, что земной якорь человека обычно ослабевает вследствие маленьких, незаметных рывков, пока, наконец, его сознание не отплывает из его непригодной для существования гавани в великое море небытия.
Миссис Челленджер всё ещё в своей гардеробной. Челленджер уснул в кресле. Какое зрелище! Его громадное тело опирается на спинку кресла, большущие сцепленные кисти рук покоятся на жилете, а голова так откинута назад, что над воротником видны лишь спутанные клочки его роскошной бороды. Его корпус сотрясает вибрация его собственного храпа. Временами в громкое басовое звучание профессорского храпа вклиниваются высокие теноровые нотки, издаваемые Саммерли. Лорд Джон тоже спит. Его длинное тело склонилось набок и сложилось пополам в плетёном кресле. В комнату проникает первый холодный свет утренней зари, и всё вокруг выглядит серым и печальным.
Я смотрю на восход солнца, этот роковой восход, который воссияет над обезлюдевшим миром. Человечество перестало существовать, истреблено за один день. Но планеты продолжают своё движение, приливы сменяются отливами, шепчет ветер, и вся природа, включая, по-видимому, пресловутую амёбу, продолжает свой путь, а тот, кто почитал себя венцом творения, бесследно исчез, словно никогда не осчастливливал этот мир своим присутствием и не чинил ему вреда. Внизу, во дворе лежит Остин с вытянутыми конечностями, его белое лицо блестит в рассветных лучах, а из его мёртвой руки по-прежнему торчит наконечник шланга. В каком-то смысле эта отчасти нелепая, отчасти трогательная фигура, беспомощно лежащая рядом с автомобилем, который прежде находился под его контролем, символизирует собой всё человечество.
На этом сделанные мной в тот момент записи заканчиваются. Начиная с этого момента, события разворачивались слишком стремительно и болезненно для того, чтобы я был в состоянии их описывать, но они настолько остро запечатлелись в моей памяти, что я отчетливо помню каждую деталь.
Появившееся ощущение удушья заставило меня взглянуть на баллоны с кислородом, и я был поражён увиденным. Время нашей жизни быстро подходило к концу.
Когда-то ночью Челленджер переключил шлаг от третьего цилиндра к четвёртому. Сейчас было ясно, что запас кислорода и в этом цилиндре был почти израсходован. Меня охватило ужасное ощущение удушья. Я подбежал к баллону, открутил наконечник шланга и присоединил его к нашему последнему запасу кислорода. Но совершая это действие, я ощутил угрызения совести, поскольку я почувствовал, что попридержи я руку, и они могли бы уйти во сне. Однако эта мысль была остановлена голосом леди, прокричавшей из своей комнаты:
- _ Джордж, Джордж, я задыхаюсь!
- Всё в порядке. Миссис Челленджер, - произнёс я, тогда как все остальные в этот момент поднялись со своих мест. – Я только что подключил свежий запас кислорода.
- Даже в такой момент я не мог удержаться от улыбки, глядя на Челленджера, который, протирая волосатыми кулаками глаза, был похож на разбуженного бородатого ребенка. Саммерли, отказавшись на минуту от стоицизма человека науки, дрожал, как простой смертный, осознавший своё положение и испытавший острый приступ естественного человеческого страха.
Лорд Джон, однако, был столь же спокоен и собран, как если бы он был поднят утром в день охоты.
- Пятый и последний, - сказал он, взглянув на баллон. – Скажите мне, молодой человек, Вы ведь не будете утверждать, что Вы описывали свои впечатления в Вашем блокноте, держа его на коленях?
- Всего несколько строчек, просто чтобы провести время.
- Да, скажу я вам, это мог сделать только ирландец. Думаю, что Вам не удастся найти читателя, пока не подрастёт маленький братец амёба. В настоящий момент, как мне кажется, он мало разбирается в происходящем. Итак, герр профессор, каковы наши перспективы?
Челленджер смотрел на переносимые ветром большие скопления утреннего тумана, покрывшего дали за окном. Здесь и там виднелись покрытые лесом холмы, похожие на конические острова, вздымавшиеся над этим шерстяным морем.
- Возможно, это саван, - сказала миссис Челленджер, войдя в комнату в халате. – Помнишь, Джордж, твою песню – «Проводите колокольным звоном старое, приветствуйте звоном колоколов новое!» Это было пророчеством. Но вы все дрожите, мои бедные дорогие друзья. Мне ночью было тепло под одеялом, а вы мёрзли на ваших креслах. Но я быстро позабочусь о вас.
Маленькое храброе создание поспешно вышло, и мы тут же услышали, как зашипел чайник. Вскоре она вернулась с пятью дымящимися чашками какао на подносе.
- Выпейте это. Вам станет гораздо лучше.
Так мы и сделали. Саммерли спросил, не может ли он закурить свою трубку, а мы закурили сигареты. Это, по-моему, успокоило наши нервы, но мы совершили ошибку, поскольку это создало очень плохую атмосферу в нашей душной комнате. Челленджеру пришлось открыть вентилятор.
- Сколько ещё, Челленджер? – спросил лорд Джон.
- Возможно, часа три, - ответил профессор, пожав плечами.
- Раньше я боялась, - сказала его жена, - но чем ближе к концу, тем предстоящее кажется мне легче. Джордж, ты не думаешь, что нам следует помолиться?
- Помолись, если хочешь, дорогая, - очень ласково ответил этот большой человек. – У каждого из нас своя манера молиться. Моя – это полное молчаливое согласие с тем, что мне может послать судьба – радостное согласие. В этом мне кажется полное слияние высочайшей религии и высочайшей науки.
- Я не могу, не покривив душой, охарактеризовать мое умственное отношение к этому как полное согласие, тем более как радостное согласие, - проворчал Саммерли, не выпуская изо рта трубку. Я покоряюсь, поскольку мне приходится так поступать. Признаюсь, что мне хотелось бы прожить ещё один год, чтобы закончить классификацию ископаемых мелового периода.
- Ваша неоконченная работа – мелочь, - высокопарно заявил Челленджер, - по сравнению с тем фактом, что моё собственное выдающееся произведение «Лестница жизни» все ещё находится в начальной стадии. Мой ум, моя эрудиция, мой опыт – в действительности, весь мой научный багаж – всё это должно было в сжатом виде войти в этот эпохальный том. Тем не менее, я заявляю о своем молчаливом согласии.
- Думаю, что мы все оставили что-то недоделанным, - сказал лорд Джон. Какие концы остались несвязанными у Вас, юноша?
- Я работал над книгой стихов, - ответил я.
- Что же, - заметил лорд Джон, - по крайней мере, мир избежал этой беды. – Если приглядеться, то всегда отыщется положительная сторона любого события.
- А как насчёт Вас?- задал я ему вопрос.
- Что же, так случилось, что я привёл в порядок мои дела и подготовился. Я пообещал Меривейлу поехать весной в Тибет за снежным леопардом. А вот Вам, миссис Челленджер, это должно быть тяжело. Вы только что выстроили этот прелестный дом.
- Мой дом там, где Джордж. Но чего бы я только ни отдала за одну последнюю прогулку на свежем утреннем воздухе по тем прекрасным меловым холмам!
Ей слова отразились эхом в наших сердцах. Солнце пробилось сквозь скрывавшую его тонкую дымку, И вся широкая перспектива Уилда (The Weald – район Англии, куда входят нрафства Кент, Суссекс, Суррей и Гемпшир – прим. пер.) была омыта золотым светом его лучей. Нам, сидевшим в мрачной ядовитой атмосфере запечатанного помещения, этот великолепный, чистый, овеваемый ветром сельский пейзаж казался истинно прекрасной мечтой. Желание миссис Челленджер оказаться там было настолько сильным, что она протянула руку к открывшемуся нам видению и какое-то время не опускала её. Мы подтянули кресла и уселись полукругом перед эркером. Воздух в помещении был очень спёртым. Мне казалось, что над нами., последними представителями нашего рода, сгущались тени смерти. Было такое ощущение, словно со всех сторон задергивался невидимый занавес.
- Кислород в этом баллоне как-то слишком быстро расходуется, - заметил лорд Джон, с трудом ловя ртом воздух.
- Количество газа в баллонах неодинаково, сказал Челленджер, - оно зависит от давления и тщания, с которым он заполнялся. Я склонен согласиться с Вами, Рокстон, этот баллон, действительно, с дефектом.
- Итак, у нас обманным путём отнимают последний час жизни, - с горечью констатировал Саммерли. Прекрасная последняя иллюстрация того, в каком гнусном веке мы жили. Итак, Челленджер, пришло Ваше время, если Вы желаете изучить явления физического разложения.
- Сядь на скамеечку возле моих колен и дай мне руку, - обратился Челленджер к своей жене. – Я думаю, друзья мои, что дальнейшее затягивание пребывания в этой невыносимой атмосфере вряд ли желательно. Ты ведь не хотела бы этого, дорогая, не так ли?
Его жена издала тихий стон и опустила лицо на его колени.
- Я видел людей, купавшихся зимой в Серпентине,( Озеро в Гайд-парке прим.пер.) - сказал лорд Джон. – Когда основная масса уже в воде, один или двое дрожат на берегу, завидуя тем, которые уже погрузились. Последним всегда хуже. Я за то, чтобы нырнуть вниз головой и покончить с этим.
- Вы открыли бы окно и смело вдохнули бы эфир?
- Лучше быть отравленным, чем задохнуться.
Саммерли кивнул головой в знак согласия и протянул Челленджеру тонкую руку.
- В свое время мы ссорились, но теперь с этим покончено, - сказал он. – Мы были хорошими друзьями и в глубине души испытывали друг к другу уважение. До свидания!
- До свидания, молодой друг, - сказал лорд Джон. – Окно заклеено. Открыть его нельзя.
Челленджер наклонился, поднял жену и прижал её к груди, а она обвила руками его шею.
- Мелоун, дайте мне вон тот полевой бинокль, - сурово сказал он.
Я вручил ему бинокль.
- Мы вновь отдаём себя в руки той силы, которая нас сотворила, - прокричал он громовым голосом и с этими словами швырнул бинокль в оконное стекло.
Ещё до того, как упали со звоном на пол последние осколки стекла, в наши раскрасневшиеся лица ударило полноценное дыхание сильного и свежего ветра.
Не знаю, как долго мы сидели в удивлённом молчании. Затем я словно во сне снова услышал голос Челленджера.
- Мы вернулись к нормальному состоянию, - крикнул он. - Мир очистил отравленный пояс, но из всего человечества спасены лишь мы одни.
Продолжение следует.