Когда Алина вышла замуж за Игоря, ей казалось, что они победили всё: предвзятость, недоверие, разные семьи, её собственный страх, что он когда-нибудь сдастся. Он был на пять лет младше, почти студент, когда они встретились. Алина уже тогда стояла на ногах. Первое время шептались даже её подруги:
— Молодой… бросит… Наиграется.
Но он не бросил. Наоборот, стал якорем. Надёжный, спокойный, мягкий, но упрямый в главном — в своей любви к ней.
Поженились скромно. Отказались от пышного торжества — копили на квартиру. Ипотека, ремонт, постоянные счета, работа. Они вывозили. Вместе. Без нытья. Без помощи.
Но была одна трещина, тонкая, едва заметная — его мать, Вера Сергеевна.
С виду — интеллигентная женщина. Элегантная седина, жемчужные серёжки, манера говорить в полтона, будто всё знает, но не скажет, чтобы не портить атмосферу.
На деле — женщина с железной хваткой. Она терпела Алину, но не любила. Считала, что «выскочка», что «перетянула одеяло», что «мальчику нужна тёплая девочка, а не карьеристка».
Катя, младшая дочь Веры Сергеевны — была полной противоположностью Алины. Милая, не слишком амбициозная, немного капризная, но обаятельная. Жила с мамой. Училась кое-как. Сменяла подработки, как платья. Но все её поступки списывались на «она ещё молодая». А Игорь был «мужиком», на котором «всё и держится».
Когда Игорь и Алина решили купить машину, это стало их первой настоящей, общей целью после квартиры. Не «мужу» — не «жене». А им. Она не платила меньше, он не принимал решений без неё. Они собирали в отдельный фонд, вносили туда с премий, халтур, даже сэкономленных обедов.
Алина даже вела блокнот. Внизу каждой страницы писала ручкой: "Скоро поедем. Вместе."
Всё изменилось в один день.
— Мам, нужно поговорить, — сказал Игорь за ужином.
Алина сразу напряглась. Вера Сергеевна не писала ей никогда, но часто звонила сыну. Часто — в поздние вечера, когда Алина уже спала.
— Она просила денег. На «срочную ситуацию». Там какая-то ошибка с налогами, ей насчитали штраф. Говорит — если не заплатит в течение недели, арестуют счёт. Просит занять. На месяц.
— Сколько?
— Почти тридцать тысяч.
Алина молча положила вилку.
— Это же… ты знаешь, что это. Наша машина.
— Я знаю. Но это мама.
— Она в последний раз просила «на неделю» полгода назад. Помнишь?
Он кивнул.
— Тогда ты заняла. Я хочу хотя бы попробовать помочь сам. Сказала — вернёт, как только разблокируют вклад.
Через несколько дней Алина случайно увидела сторис Кати: радостная девушка, за рулём новенькой белой «Киа», с бантом и подписью:
"Мечты сбываются! Спасибо, мамуля!"
Алина остолбенела. У неё тряслись пальцы. Сначала не верила. Перемотала. Потом увидела себя в отражении — в зеркале кухонного шкафа. Бледную, сжатую. Удар пришёл из-за спины.
Она подошла к Игорю.
— Ты видел это?
Он взял телефон, открыл ссылку. Лицо изменилось.
— Нет. Нет, подожди…
Он набрал мать. Разговор был долгим. Сначала он говорил. Потом слушал. Потом повторял:
— Ты не имела права.
— Мы с Алиной копили на это три года.
— Почему ты даже не спросила?
Когда он закончил, сидел молча. Без слов.
— Она сказала, — тихо произнёс он, — что Катя нуждалась. Что у неё не будет другого шанса. Что машина — это «вопрос безопасности». Что нам не трудно подождать.
Алина стояла сжатыми кулаками.
— Мы не копили ради «безопасности Кати». Мы копили, чтобы ты, я, мы... могли просто ехать домой без пересадок. Вместе.
Игорь ничего не сказал.
В ту ночь они спали в разных комнатах.
Через неделю Алина поехала к Вере Сергеевне сама. Без предупреждения.
Та встретила её в халате, с улыбкой. Как хозяйка, уверенная, что за ней последнее слово.
— Алина. Зачем такой тон? Это всего лишь деньги. Семейные. Мы же не чужие.
— Вы украли. Без спроса. Без совета. Без извинения.
— Твоя проблема, Алина, в том, что ты считаешь всё своим. А я просто мать. Сделала дочери подарок. Это не преступление.
— На наши деньги?
— Ты же жена. А значит, деньги — это в том числе и для семьи. Для большой семьи. А не только для твоих желаний.
В этот момент Алина поняла: им не по пути. Эта женщина не считала её частью семьи. Она считала её временным фактором. Обязательным, но чужим. Как чужой предмет мебели — нужной, но не любимой.
Вечером она сказала Игорю:
— Если ты не поставишь ей границы, я уйду. Я не могу быть в семье, где наши усилия — это просто сырье для чужих подарков.
Он молчал. Но через день — поехал к матери. Вернулся злой, молчаливый.
— Она сказала, что если я выбираю тебя, то для неё я больше не сын. Но… я сказал, что выбираю. Тебя.
Алина заплакала. Но в слезах была не радость. Была усталость. Грусть. Что так пришлось выбирать.
Прошло полгода.
Машину они купили. Б/у, но надёжную. Больше они не называли её «наша мечта». Просто — средство. Ездили на ней по очереди. Без романтики. Без надписей на страницах блокнота.
Через год у Кати конфисковали авто — оформили на подругу, та взяла кредит. Разругались. Мама снова бегала по адвокатам. Но к ним — не обращалась.
Алина родила дочь. Вера не приехала в роддом. Не позвонила. Не прислала ни открытки.
Игорь не пытался её вернуть.
— Мы построим свою семью, — сказал он однажды. — Без тех, кто считает, что им всё должно.
Алина, спустя годы, всё ещё вспоминает тот разговор в кухне, где впервые почувствовала ярость невестки, которую приняли как слугу, но не как семью.
Теперь она знает цену доверию. И знает главное:
Кровь не даёт права. Только любовь и уважение дают доступ к тому, что по-настоящему общее.