На кухне тише, чем в морге
— Ты опять с этой своей "педсоветской" рожей? — с усмешкой бросил Алексей, поднимая глаза от смартфона.
Анна сдержала первый порыв — швырнуть в него половником. Набрала в грудь воздуха, поставила кастрюлю на плиту. Суп кипел, как её терпение. Медленно, туго, пока не убежит.
— А ты опять с этим своим выражением… как будто ты царь, а я у тебя на побегушках, — устало, без надрыва.
Алексей зевнул, потянулся и поднялся из-за стола. На нём были джинсы, которые она же ему купила два года назад. Он тогда ещё сказал: «Мужику, который зарабатывает больше всех, не грех потратиться на нормальные шмотки». Только вот с тех пор она и забыла, когда он вообще в дом что-то принёс. Кроме упрёков.
— Ты чего на меня взъелась, мать Тереза? Или опять менструальный календарик слетел?
Анна обернулась. Вот так, за секунду, весь её день, вся её работа, забота, готовка — всё сдуло этим дешевым, как маршрутка с трещиной в стекле, сарказмом. И ведь знала. Знала, что не надо было его в тот вечер прощать. Когда пришёл с духами на рубашке и соврал, что «коллега обняла по ошибке». По ошибке, Карл! И ещё спал тогда, как ни в чём не бывало.
— А ты опять на работу к Вере не заходил, да? — холодно, будто хирург перед разрезом. — А ведь ты говорил, что у неё новый проект, нужно обсудить. Или ты уже всё обсудил — на её новом диване?
Он хмыкнул. Громко, обидно.
— Блин, ты б ещё детектива наняла. Задолбала, Анна. У тебя паранойя.
— У меня глаза, Лёша. И нос. Духи от Веры — не "мисс Диор", а конкретная "шалавонь".
В этот момент в кухню вошла Тамара. Свекровь. Женщина с голосом, как у тракториста и мнением, как у судьи на пожизненное. Приехала «в гости», как обычно — без предупреждения и на неделю.
— Вы опять орёте? Я вас слышу через три стены. Вы мне оба печень посадите, честное слово. — Тамара бухнулась на табурет, достала из сумки яблоко. — Анна, накорми мужа. Он измождён. Всё-таки мужчина работает, а ты тут только уроки свои проверяешь.
Анна вскинула брови. Алексей довольно потёр подбородок — маменькина защита снова сработала.
— Он не работает. Он по бабам бегает. И ты это знаешь, Тамара Ивановна, — сказала Анна тихо, но в голосе звенело напряжение, как в струне.
Тамара замерла. Яблоко зависло в руке.
— Ты чё сказала, девка?
— Сказала — хватит. Или вы тоже ему этих баб подбираете?
Алексей встал. Молча. Подошёл к ней и резко сжал её запястье.
— Ты совсем охренела, да? На мать рот открывать?
— Пусти! — Анна вырвалась, отступила на шаг. Дрожала. — Пусти меня, Лёша. Ты не мужчина. Ты дерьмо в дорогих джинсах. И твоя мамаша — змея, которая тебя только покрывает.
Тамара вскочила.
— Ах ты сучка!
Щёлк. Звук пощёчины был коротким. Как выстрел.
Анна не заплакала. Только вытерла кровь с губы. Посмотрела на них — двоих. На мужа и его мать. Стало мерзко. Так мерзко, как будто съела тухлое яйцо. Они стояли рядом, одинаково перекошенные, одинаково злые.
— Я подам на развод. Сегодня же. — И вышла из кухни.
За дверью, в прихожей, она набрала сестру. Руки тряслись.
— Оля? Я к тебе. Надолго. Только никому не говори. Ни слова. Особенно этой змее.
И ушла. Босиком. В чём была — в халате и с рюкзаком.
Вечером Алексей не пришёл домой. Тамара сидела в темноте, лущила семечки, как будто сидела не на кухне, а в автобусе на Сахалин. В её глазах не было ни стыда, ни тревоги. Только раздражение.
Ты не женщина, ты ошибка
В квартире пахло тухлым табаком и остывшим борщом. Тамара курила у открытого окна, подперев локтем подоконник, как в девяностые, когда соседи ещё не жаловались. Её сын — дурак, но родной. А эта Анна — сучка в юбке, которая вечно смотрит на всех, будто она тут единственная святая.
Телефон в кармане старого халата завибрировал. Алексей. Она сбросила.
— Сам и разгребай. Не родила я тебя, чтоб с каждой юбкой сопли размазывать.
Вместо этого она набрала номер, который случайно увидела, пока копалась в бумагах сына. Там была распечатка билета — билета для некой Ирины К., с вылетом из Анапы. Она тогда подумала: «Курортная шалава. Ну, конечно». А потом, по запарке, заметила имя в его телефоне — Ира «мой кайф». Вот и всё стало ясно.
Она набрала.
— Алло. Ирина?
— А кто спрашивает?
— Мать Алексея. Мать того идиота, с которым вы спали в моей квартире, пока его жена учила чужих детей.
На том конце — молчание. Длинное. Потом хохот.
— О, это вы — Тамара, да? Мне о вас рассказывали. Вы та, что борщом лечите измены?
— Послушай, девочка, не зли меня. Я тебе предлагаю пятьсот тысяч. Наличкой. Исчезаешь и забываешь дорогу к моему сыну.
— Тётя, пятьсот тысяч — это цена вашей пенсии за двадцать лет. Я, может, уже два раза в сумме дороже стоила. Только не ему. Он — так, разминка.
— Ты что несёшь, тварь? — голос Тамары сорвался. Рука затряслась.
— А то, что мы с Алексеем с тобой смеёмся. Знаешь, как он тебя называет? «Контролёрша на пенсии». И да, я не исчезну. Наоборот, я найду твою слащавую невесточку. И расскажу ей всё. С видео. Да-да, у меня есть запись. Ночевали мы у вас, пока вы спали. Ты думаешь, зачем он камеру поставил в спальне?
Щёлк. Тамара отбросила трубку, как ядовитого змея. Она побледнела. Медленно поднялась и пошла в комнату сына. Нашла его ноутбук, ввела пароль — тамара123. Нажала на папку, где лежали бэкапы из облака.
И замерла. Видео. Несколько. С датами.
На экране — её сын. С Ирой. В её постели. С их подушками. С их семейным пледом. Голоса, стоны, слова, которые Тамара хотела бы забыть навсегда. И всё это — под её потолком.
Она рухнула в кресло, как старая ваза, потерявшая опору. В глазах — пустота.
— Господи… неужели я этого выродка родила?
В этот момент — звонок в дверь.
Анна.
В джинсах, с серым рюкзаком на плече. В глазах — ни слёз, ни ярости. Только усталость. И, может быть, капля презрения.
— Мне Ирина написала. Хочет встретиться. Сказала, что ты ей звонила. Деньги предлагала. Ты решила снова всех контролировать? Или боишься, что я узнаю, в каком дерьме мы живём?
Тамара не ответила. Лишь убрала ноутбук. И откинулась назад.
— Тебе это не надо, Аня.
— Нет, это тебе не надо. Мне как раз надо. Мне нужно знать, с кем я спала. С кем жила. И с кем делила жизнь, пока вы оба — ты и он — учили меня быть удобной женщиной.
— Ты ничего не понимаешь, девочка. Мужчинам надо… ну… разное. Это физиология. Главное, что он домой возвращался.
Анна медленно подошла к ней и, без предупреждения, размахнулась. Пощёчина была короткой, но звонкой. Тамара только охнула и схватилась за щёку.
— Ты воспитала урода. И сама стала уродом. Мы с тобой квиты.
И ушла. Не хлопнув дверью — она просто закрыла её, как крышку гроба.
Поздним вечером у Анны на телефоне загорелся экран. СМС от незнакомого номера:
«Если хочешь узнать правду — приходи завтра в кафе «Лира» в 14:00. Я расскажу тебе всё. — Ирина.»
Подпись под предательством
Кафе «Лира» было одной из тех забегаловок, куда не приходят случайно. Мягкие диваны с продавленными спинками, цветы в пластиковых горшках и запах чего-то жареного с позавчерашнего обеда. Именно здесь сидела Ирина. В кожаной куртке, с идеальным макияжем, будто не на встречу шла, а на кастинг в сериал «Домохозяйки без совести».
Анна вошла без улыбки. Села напротив. Сняла перчатки.
— Ты хотела поговорить — говори. Только без игр. Я устала от вашего цирка.
Ирина откинулась на спинку дивана и лениво поднесла чашку с кофе к губам.
— Ты прямая. Это хорошо. А то все эти жёны обычно визжат, плачут, проклинают. А ты — как прокурор. Строго. Чётко. Даже почти красива… если бы не вот это твое вечно усталое лицо.
— Не тяни резину. Ты позвала меня — ты и выкладывай.
— Хорошо. Только ты не упадёшь? Хотя бы не на пол. У Алексея и меня — не просто интрижка. У нас план. Точнее, у него. Я просто согласилась.
— Какой план?
— Отжать квартиру. Да не дёргайся ты, Анна, не впервой людям жопу наизнанку выворачивать. Алексей оформил на тебя фиктивный договор купли-продажи, по которому ты якобы согласилась передать квартиру его компании. Фирма называется «Бета-Метр».
— Что за бред? Я ничего не подписывала!
Ирина достала из сумки планшет. Несколько свайпов — и на экране отсканированная бумага. Подпись Анны. Паспортные данные. Печать нотариуса.
— Вот. Вроде бы ты. Хотя, честно — убого получилось. Почерк корявый, как у пьяной мартышки. Но нотариус — их человек. За пятьсот тысяч он и мою подпись поставит, если надо.
Анна смотрела на экран. В голове будто включили промышленный вентилятор. Она видела свою фамилию. Свою дату рождения. Подпись. Не свою. Но похожую.
— Это подделка. Это фальсификация. Это статья.
— Статья, говоришь? Думаешь, кто тебя слушать будет? Алексей уже всё провернул. У него юрист есть. А если ты будешь мешать — скажут, что ты сумасшедшая. И всё. Ты же училка. Зарплата копеечная, авторитета ноль. Судья даже в глаза тебе не посмотрит. А он — успешный, влиятельный, весь в костюмах и делах. У него и справки нужные есть.
— Ты это всё ради денег делаешь? Или ты его правда любишь?
Ирина усмехнулась, почти с жалостью:
— Люблю? Девочка. Я в детстве голубей сжигала зажигалкой. Я не умею любить. А вот деньги — это вещь надёжная. Особенно, когда в стране ничего не работает, кроме бабла.
Анна встала.
— Значит, всё? Вы решили, что я молча съеду в никуда и подарю вам жильё?
— Нет. Мы решили, что ты поборешься. А потом проиграешь. Потому что честные всегда проигрывают. Они же всё по-честному делают. А мы — по уму.
— Запомни, Ира. Я могу быть тихой. Могу быть правильной. Но если вылезешь в мой дом, в мою жизнь — я укушу. И не отпущу, пока мясо не вырву.
Анна резко вышла из кафе, толкнув дверь так, что колокольчик взвизгнул. Прохожие обернулись.
Поздний вечер. Та же квартира.
Алексей был дома. В халате, как ни в чём не бывало. Смотрел футбол, пил пиво. Телевизор орал.
— Привет, зайка. Где шлялась? Я тут подумал — может, в отпуск рванём?
Анна молча подошла, взяла бутылку и вылила остатки прямо на него.
— Что ты творишь, дура?! — вскочил он, скача по мокрому полу.
— Ты меня продал. Своими руками. Подписал, подделал, обесчестил. Ради вот этой стервы. Ты думал, я проглочу?
— Ты ничего не докажешь. Это всё Ирина тебе наговорила. Она сумасшедшая. Я тебя люблю, дура ты! Я всё ради нас делаю!
Она схватила ключи, сумку, куртку — и выскочила за дверь. Не плача. С холодной яростью. На улице было уже темно, но Анна чувствовала, как внутри у неё загорается пламя. Она не знала, как, но знала одно: теперь всё будет иначе.
Чёрная метка
Тамара открыла дверь не сразу. Она долго смотрела в глазок — узнала шаги. Подозревала, но не верила. Когда дверь всё же распахнулась, она стояла в халате, с сигаретой, с волосами, скрученными на затылке булавкой.
— Ты чего пришла, Анна? Восемь вечера. Нервы мои проверяешь?
Анна прошла мимо неё, не раздеваясь. Села на кухне. Положила на стол диктофон, записную книжку, фото Ирины, распечатку фальшивого договора.
— Это война. И я одна её не выиграю.
Тамара прищурилась. Затянулась. Села напротив.
— А ты, значит, решила, что я теперь с тобой в одной лодке? После того, как меня вышвырнули из квартиры, как старую кофту?
— Ты хочешь её вернуть?
— Свою кофту?
— Квартиру. Жизнь. Власть. Сына.
Тамара затушила сигарету в чашке с недопитым кофе. Потом резко поднялась и достала из старого серванта бутылку армянского коньяка. Без стаканов. Из горлышка.
— Ты думаешь, я её ненавижу? Эту Ирину? Ты не знаешь, что такое ненависть, девочка. Я знаю. Я её изнутри чувствую, как опухоль. Она меня убивает, но держит в живых. И если ты пришла за помощью — запомни: назад дороги не будет. Мы идём до конца. Играем грязно. Всё, как ты хочешь. И я возьму то, что моё по праву.
Анна кивнула. Медленно. Словно подписывала себе приговор.
— Тогда слушай. У меня есть кое-что. Она хвасталась, что устраивала такие аферы раньше. Две женщины уже остались без жилья. Если мы их найдём — у нас будет реальный шанс. И если мы вытащим нотариуса на чистую воду — у нас есть суд. А потом я уступаю тебе долю. Половину квартиры. Официально. Через дарственную. По-честному. Ты хочешь остаться при своих — я тебе помогу. Но ты должна помочь мне снести эту суку в землю.
— Сделка?
— Сделка.
Они пожали друг другу руки. Обе холодные. Обе с трясущимися пальцами.
На следующий день.
Тамара вызвала Ирину якобы для «мирного разговора». Та пришла на каблуках, с улыбкой — как в гости к покойнику на поминки.
Они встретились в кафе, где пахло вонючим карамельным сиропом и дешевым кофе.
— Ты не удивляйся, что я позвала. Мне плевать на твои с Алексеем дела. Но есть нюанс, — говорила Тамара, делая глоток кипятка из стакана в подстаканнике. — Анна решила уехать. К родителям. Всё тебе. Но есть одно "но". Она оставила мне доверенность. Я буду оформлять все документы. Поэтому — будь умницей, и исчезни. Я заплачу. Сколько хочешь.
Ирина посмотрела на неё, как кошка на дохлую мышь.
— Ой, Тамара Николаевна, какая актриса погибает в вас. Всё-таки гены у вас боевые. Сын — хищник, вы — паук, Анна — овца. Но я вам скажу по секрету. Меня просто так не выжить. Хотите избавиться от меня? Придётся постараться.
Тут встала Анна. До этого она сидела за соседним столиком, в капюшоне, с наушниками.
— Мы и постараемся. Поверь мне, Ира. Мы теперь вдвоём.
Ирина обернулась. На миг — испугалась. Потом снова ухмыльнулась. Но уже не так уверенно.
— Значит, вы теперь в команде? Мамаша и брошенка? Как мило. Только я играю жёстко. И в гляделки не проигрываю.
Анна шагнула ближе, почти вплотную.
— Ты совершаешь ошибку, думая, что я ещё боюсь. Я теперь не та. Я тебя сожру, если нужно. И знаешь, что хуже всего? Ты недооценила нас.
Она ушла первая. Тамара пошла за ней. Ирина осталась. Уже без улыбки.
Через неделю.
Их план начал работать. Сняли видео с нотариусом, где он признавался: «да, подписал, да, знал, что это подделка». Девушки, которых Ирина кинула раньше, дали письменные показания. Алексей, почуяв жареным, начал метаться — уговаривал, угрожал, звонил по ночам.
На одну из таких ночей Анна ответила.
— Ты — подонок. И тебя не спасёт ни любовница, ни связи, ни адвокат. Это был мой дом. Моя жизнь. И ты — её обгадил. Теперь я вытру ноги об тебя.
Он молчал. Слушал. Потом сказал:
— Я ошибся.
— Ошибся — это когда хлеб забыл купить. А ты — предал. Ты предал нас всех. Даже свою мать. Она теперь со мной. Представляешь?
И повесила трубку.
Через месяц.
Ирина исчезла. Официально — «уехала за границу». Неофициально — продала свою машину, обналичила всё, что было, и скрылась. Суд приостановил сделку по квартире. Алексей ушёл с работы. Под угрозой уголовки. Тамара официально получила долю. Анна — восстановила своё имя.
Они теперь жили в разных комнатах. Не подруги. Но союзницы.
На кухне был порядок. Коньяк — в серванте. И каждый знал: женщина, которую хотели сломать, научилась держать удар. А потом — бить в ответ.
Конец.