Тамара вздрогнула, услышав звонок в дверь. Воскресное утро — кого могло принести в такую рань? Накинув старенький халат, она прошлепала к двери, с неохотой заглянула в глазок.
— Катя? — удивленно произнесла она, открывая дверь дочери.
Катерина нервно переминалась с ноги на ногу. В свои тридцать пять она выглядела измотанной: тусклые волосы, собранные в небрежный пучок, глубокие морщинки между бровями, потертый плащ.
— Можно к тебе, мам? — спросила она, проходя в квартиру без приглашения.
Тамара поморщилась — старая привычка дочери. С тех пор как та съехала от нее пятнадцать лет назад, каждый визит превращался в маленькую битву за территорию.
— Я завтракаю. Будешь кофе? — предложила Тамара, направляясь на кухню.
Светлая кухня в хрущевке была предметом ее гордости. После развода с Виктором она полностью переделала квартиру: белые шкафчики, светло-голубые стены, керамическая плитка с узором лаванды. Никаких следов жизни с бывшим мужем.
Катя сбросила плащ на стул и уселась за стол, барабаня пальцами по дубовой столешнице.
— Мам, нам надо поговорить. — Голос дочери звучал подозрительно сухо.
Тамара замерла, не донеся чашку до губ.
— Что-то с Мишей? С детьми? — насторожилась она, думая о зяте и внуках.
— Нет, с ними все нормально. — Катя глубоко вздохнула. — Это насчет папы.
Чашка со стуком опустилась на стол. Кофе выплеснулся на скатерть, оставляя уродливое коричневое пятно на белоснежной ткани.
— Что с ним? — голос Тамары звучал безразлично, но сердце предательски забилось чаще.
Катя сцепила пальцы в замок.
— У него инсульт, мам. Позавчера. Правая сторона парализована, речь нарушена.
Тамара медленно промокнула пятно на скатерти. Двадцать лет прошло с тех пор, как она выгнала Виктора из дома, обнаружив его в постели с молоденькой соседкой.
— И что ты хочешь от меня? — спросила она, уже догадываясь об ответе.
Катя смотрела в окно, избегая встречаться с матерью взглядом.
— Папу выписывают через неделю. Ему нужен постоянный уход.
— Пусть его любовницы ухаживают, — отрезала Тамара. — Наверняка у него их целая очередь.
Катя горько усмехнулась.
— Мам, ему шестьдесят восемь. Какие любовницы? Он один как перст в своей однушке. Ольга его бросила через два года после того, как он ушел от тебя.
Тамара вспомнила круглолицую блондинку, из-за которой разрушился их брак. Ольга была моложе ее на пятнадцать лет, работала продавщицей в магазине напротив. Тамара поджала губы.
— Что ж, очень жаль. Но это не мои проблемы, Катя.
Дочь подалась вперед.
— Мам, у меня двое маленьких детей и работа. Денис еще учится. У нас нет возможности забрать его к себе.
Тамара резко встала, чашка снова звякнула.
— О нет, даже не думай! Я не собираюсь брать его к себе! Двадцать лет, Катя! Двадцать лет я не видела этого человека, и еще столько же могла бы прожить без него.
— Он все-таки твой бывший муж, мам, — тихо произнесла Катя, глядя ей прямо в глаза. — И мой отец.
— Бывший — ключевое слово, — отрезала Тамара. — Я давно перестала считать его частью своей жизни.
Вечером к Тамаре присоединился сын. Максим был старше Кати на четыре года и куда более прямолинеен.
— Мама, не будь эгоисткой, — с порога заявил он, стягивая дорогое пальто. — Отец в беде.
Тамаре на мгновение стало больно от того, с какой легкостью дети предали ее, встав на сторону человека, который разбил их семью.
— Что ж, помоги ему, — сухо ответила она. — Ты у нас успешный юрист, можешь нанять сиделку.
Максим провел рукой по волосам, раздраженно выдохнул.
— Я помогаю, мам. Мы с Катей оплачиваем его лечение. Но кто-то должен быть с ним рядом. Сиделка на круглые сутки — это слишком дорого.
Тамара усмехнулась.
— Как удобно. Мое время, значит, ничего не стоит? Я должна похоронить свою жизнь ради человека, который не задумываясь предал меня?
Сын плюхнулся на диван и включил телевизор, как делал всегда, приходя к ней — словно был у себя дома.
— Мам, это было двадцать лет назад. Пора отпустить обиды.
Тамара почувствовала, как внутри нее закипает ярость.
— Отпустить обиды? — переспросила она, повышая голос. — Ты хоть представляешь, через что я прошла? Мне пришлось начинать жизнь заново в сорок пять! Искать работу, обеспечивать вас, пока ваш отец развлекался с молоденькими девочками!
— Ты всегда работала, мам, — устало заметил Максим. — И нас он обеспечивал исправно, тут не придерешься.
Тамара сжала кулаки. Конечно, Виктор платил алименты. Даже больше положенного. Но как измерить деньгами предательство? Унижение? Бессонные ночи, полные слез?
— Когда мы разводились, твой отец сказал, что хочет быть свободным. Что ж, пусть наслаждается своей свободой сейчас, — жестко произнесла она.
В больничной палате пахло лекарствами и старостью. Тамара стояла у двери, не решаясь войти. Дети настояли на том, чтобы она хотя бы навестила бывшего мужа.
— Иди уже, — подтолкнула ее Катя. — Он не кусается.
Тамара бросила на дочь колючий взгляд и вошла в палату. Виктор лежал на кровати, неестественно прямой, неподвижный с правой стороны. Его глаза были закрыты, но дыхание — ровным. Седые волосы, морщинистое лицо, обвисшая кожа на шее — Тамара с трудом узнавала в этом старике мужчину, которого когда-то любила.
Она села на стул рядом с кроватью, положила на тумбочку пакет с фруктами, который дала ей Катя.
— Привет, Витя, — произнесла она, удивляясь своему спокойствию.
Глаза Виктора медленно открылись. Он узнал ее — она увидела это по тому, как дернулся уголок его рта в попытке улыбнуться. Левая рука слабо приподнялась, словно пытаясь дотянуться до нее.
— Та... ма... — выдавил он, и в его мутных глазах блеснули слезы.
Тамара почувствовала, как что-то сжимается внутри нее. Она не хотела жалеть его. Не хотела чувствовать ничего, кроме равнодушия. Но воспоминания нахлынули волной: их первая встреча, свадьба, рождение детей, совместные отпуска, маленькие радости и большие ссоры.
— Как ты, Витя? — спросила она, не зная, что еще сказать.
Он покачал головой, слезы скатились по морщинистым щекам.
— Про... про... сти... — с трудом выдавил он.
Тамара застыла. Она ждала этих слов двадцать лет. Представляла, как швырнет их ему в лицо, когда он приползет просить прощения. А теперь, глядя на этого сломленного старика, не находила в себе ни злорадства, ни удовлетворения. Только усталость.
— Он может жить в твоей второй комнате, — заявил Максим, когда они с Катей и Тамарой пили чай в больничном буфете. — Она все равно пустует с тех пор, как я съехал.
Тамара отставила чашку, прожигая сына взглядом.
— То есть вы все уже решили, да? Даже не спросив меня.
Катя примирительно подняла руки.
— Мам, мы просто предлагаем. Это не приказ.
— Но вы даже не рассматриваете других вариантов, — процедила Тамара. — Может, в вашем представлении я обязана его содержать, но это не так. Я никому ничего не должна.
Максим вздохнул с тем высокомерным выражением, которое появлялось у него всякий раз, когда кто-то, по его мнению, вел себя неразумно.
— Ты всегда говорила нам, что семья важнее всего, мам. Что надо поддерживать друг друга.
— Да, семья! — воскликнула Тамара, повышая голос так, что на них обернулись посетители буфета. — А он — не семья! Он предал нас, забыли?
Лицо Максима исказилось от гнева.
— Нет, мама, это ты забыла! Забыла, как он впахивал на трех работах, когда ты решила, что нам нужна трехкомнатная квартира! Забыла, как он отказывал себе во всем, чтобы мы с Катей могли ходить в хорошую школу, на секции! Как чинил все дома сам, потому что денег на мастеров не хватало!
Тамара ошеломленно смотрела на сына. Она никогда не слышала от него таких слов.
— Да, он изменил тебе, — продолжал Максим, понизив голос. — Это было подло. Но до этого он двадцать пять лет был тебе хорошим мужем и нам — хорошим отцом. Неужели это ничего не значит?
Тамара молчала. Конечно, Виктор был хорошим мужем. До того дня. Добрым, заботливым, надежным. Может быть, даже слишком покладистым — она помнила, как сказала это маме на кухне: «Он никогда мне не перечит. Порой я даже не знаю, есть ли у него свое мнение». Она любила его. А потом возненавидела.
Квартира встретила Тамару тишиной. Дети ушли, оставив ее наедине с мыслями и решением, которое нужно было принять.
Она прошла во вторую комнату — бывшую детскую, потом — комнату Максима, пока тот не женился и не съехал. Сейчас здесь стоял диван, книжный шкаф и стол с компьютером. Тамара редко заходила сюда — зачем одинокой женщине лишние квадратные метры?
Она попыталась представить, как Виктор лежит на этом диване. Как она носит ему еду, помогает пересаживаться в кресло, возит в больницу на процедуры. Сколько это может продлиться? Месяц? Год? Десять лет?
Телефон зазвонил, прерывая ее размышления. Высветилось имя подруги.
— Привет, Люда, — устало ответила Тамара.
— Ты чего такая кислая? — тут же отреагировала подруга. — Что-то случилось?
Тамара опустилась на диван, провела рукой по гладкой обивке.
— Виктор в больнице. Инсульт. Дети хотят, чтобы я взяла его к себе.
На другом конце провода воцарилась тишина. Затем Людмила произнесла с неприкрытым возмущением:
— С ума сошли? После всего, что он тебе устроил? Ты же еле оправилась после развода! Помнишь, как ты рыдала у меня на кухне, когда узнала о его шашнях с этой... как ее...
— Ольгой, — тихо подсказала Тамара.
— Да. И теперь ты должна подтирать за ним? Нет уж, пусть дети забирают его к себе, если им так его жалко!
Тамара слушала возмущение подруги и чувствовала, как внутри нее растет уверенность в собственной правоте. Людмила всегда была на ее стороне, всегда поддерживала ее решения.
— Знаешь что, Тома, — продолжала Людмила, — скажи им прямо: либо они заботятся о нем сами, либо пусть нанимают сиделку. Ты свои обязательства перед ним выполнила сполна.
Максим принес пакеты с едой из ресторана. Это был их способ задобрить мать — заказать ее любимые блюда и создать атмосферу семейного праздника.
— Я не буду брать его к себе, — сразу объявила Тамара, как только они сели за стол.
Катя и Максим переглянулись.
— Мам, просто выслушай нас, — начала Катя примирительным тоном. — Мы все продумали. Наймем сиделку на время, пока ты на работе. Я буду приходить по вечерам, помогать с готовкой. Максим возьмет на себя все финансовые вопросы.
— Я не могу взять его к себе, — Максим развел руками, — сама понимаешь, Марина беременна, скоро родит. У нас и так всего две комнаты.
— А у Кати маленькие дети, да-да, я помню, — кивнула Тамара. — И только у меня, значит, идеальные условия. Одинокая старуха, которой нечем заняться.
— Мам, ну что ты такое говоришь, — поморщилась Катя. — Тебе всего шестьдесят пять, какая старуха? Ты полна сил, работаешь, в отличной форме.
Тамара горько усмехнулась.
— И поэтому я должна потратить остаток своей жизни на человека, который растоптал все, что между нами было?
Максим шумно выдохнул, явно сдерживаясь.
— Вот именно, мам. Остаток. Сколько тебе осталось — пятнадцать, двадцать лет? А отцу после инсульта в его состоянии — от силы пара лет. Неужели ты не можешь проявить милосердие?
Тамара вспыхнула.
— А где было его милосердие, когда он разрушил нашу семью? Когда он втаптывал в грязь двадцать пять лет нашего брака? Мне было сорок пять, Максим! Я отдала ему лучшие годы своей жизни!
— И он отдал тебе свои, — упрямо сказал сын. — Да, он ошибся. Совершил ужасный поступок. Но он заслуживает второго шанса.
— Не от меня, — отрезала Тамара, вставая из-за стола. — Я не стану его сиделкой. И точка.
Виктора выписали из больницы через десять дней. Максим забрал его в свою квартиру, несмотря на протесты беременной жены. Тамара знала об этом от Кати, которая теперь звонила ей реже обычного, а при встрече была подчеркнуто вежлива и холодна.
Прошел месяц. Тамара пыталась жить как обычно: работа в библиотеке, встречи с подругами, телесериалы по вечерам. Но мысли то и дело возвращались к бывшему мужу и детям. Как он там? Становится ли ему лучше? Как Марина справляется с его присутствием на последних месяцах беременности?
Однажды вечером раздался звонок в дверь. На пороге стояла Катя — осунувшаяся, с темными кругами под глазами.
— У Марины начались преждевременные роды, — выпалила она, не дожидаясь приглашения войти. — Максим в роддоме с ней. Мне пришлось забрать папу к себе, но я не могу... Дети устроили истерику, муж злится, папа сам не свой от того, что всем мешает.
Тамара молча слушала, чувствуя, как внутри нарастает тревога.
— Ты должна взять его, мам, — наконец выдохнула Катя. — Хотя бы на время. Пока не родится ребенок, пока мы не найдем другое решение.
Тамара сжала руки в кулаки.
— Я не обязана содержать твоего отца — он мне давно чужой человек, — произнесла она фразу, которую повторяла про себя множество раз за последние недели.
Катя заплакала — тихо, безнадежно, как плачут взрослые, когда не видят выхода.
— Мама, пожалуйста... Мы на пределе. Денис говорит, что уйдет, если папа останется у нас. Дети боятся его, не понимают, что с ним. А ему нужен постоянный уход, внимание.
Тамара смотрела на дочь, и ее решимость таяла. Она вспомнила, как маленькая Катя точно так же плакала, когда упала с велосипеда. Как она, Тамара, целовала ее разбитую коленку, обещая, что все будет хорошо.
— Только на время, пока Марина не родит, — твердо сказала она. — И вы продолжаете искать другое решение.
Виктор занял вторую комнату. Катя с Максимом привезли его вещи — несколько потертых рубашек, старый спортивный костюм, тапочки, бритву, зубную щетку. Все имущество человека, с которым Тамара прожила четверть века.
Первые дни были невыносимыми. Тамара старалась проводить дома как можно меньше времени, возвращаясь только чтобы покормить бывшего мужа и помочь ему с гигиеническими процедурами. К счастью, левая сторона его тела функционировала нормально, так что самые интимные процессы он мог выполнять сам.
Дети наняли сиделку на время, пока Тамара была на работе, но вечера и ночи она оставалась с Виктором один на один. Иногда он пытался заговорить с ней — медленно, с трудом выговаривая слова. Она отвечала коротко, только по делу.
Прошел месяц. Марина родила здорового мальчика, но о том, чтобы забрать Виктора, речи уже не шло. Тамара по неосторожности упомянула в разговоре с Максимом, что Виктору становится лучше, что он уже может самостоятельно доходить до туалета и даже пробует что-то готовить левой рукой.
— Вот видишь, — обрадовался сын. — Значит, все не так плохо! А мы с Мариной сейчас совсем не справимся — ты же понимаешь, каково с новорожденным.
Тамара поняла, что попалась в ловушку собственных слов. Дети интерпретировали ее сообщение о прогрессе Виктора как сигнал, что она готова оставить его у себя надолго.
Вечером она стояла у окна на кухне, глядя на огни ночного города. Из комнаты Виктора доносились звуки телевизора — он смотрел старые советские фильмы, которые всегда любил.
Она вспомнила, как они смотрели эти фильмы вместе, сидя в обнимку на диване. Как смеялись над одними и теми же шутками, как Виктор мог цитировать целые диалоги наизусть. Куда ушла та любовь? Когда она превратилась в горечь и разочарование?
Тамара тяжело вздохнула. Виктор останется у нее. Не потому, что она простила, и не потому, что дети не справляются. А потому, что она сама не смогла пройти мимо человеческой беды, даже если эта беда случилась с тем, кто когда-то причинил ей боль.
Она так и не смогла ответить себе на вопрос — это сила или слабость? Милосердие или малодушие? Но одно она знала точно: ничего не изменилось. Он по-прежнему был ей чужим, несмотря на общую крышу над головой и прожитые вместе годы. И, возможно, всегда останется таким — чужим человеком, которого она когда-то любила.
