Слушай, я верила в простые вещи. Добро возвращается. Люди благодарны. Ага, сейчас. Записывай: вернётся не добро, а скупщик с поддельной доверенностью. И знаешь, я была уверена — добро приносит свет. Но иногда оно приводит в дом беду.
Всё началось с неё — бывшей невестки. Та самая, из детдома, с глазами «как у побитого щенка» и речами про то, как ей трудно адаптироваться к нормальному быту. Ну а кто, если не я? Дура с сердцем. Всегда вперёд ногами в спасение мира.
Миша притащил её в нашу жизнь, когда ещё учился в кулинарном училище. Влюбился по уши. Мужчины с доброй душой и нулевым иммунитетом к девочкам с грустным прошлым — классика. — Мам, она золото. Правда. Да, у неё сложное прошлое, но ты увидишь — она с сердцем. Увидела. Только не сердце — скорее холодный калькулятор в груди, всё по расчёту, исключительно для собственной выгоды.
Маша вошла в наш дом как в общежитие. Сначала Маша была как вежливая гостья — тише воды ниже травы, мыла посуду, строила из себя пай-девочку. Потом начала оставлять свою одежду везде, как метки: тут живёт королева Машка. Я молчала. Думаю: ну пусть. Девочка же без материнской любви, надо помочь, приободрить.
На тот момент у нас уже подрастала Катюша — моя младшая дочь. Шестиклассница, вечно в наушниках, но с добрым сердцем. Она Машу поначалу сторонилась, но потом привыкла. А я... я её почти как родную воспринимала. Даже когда она развелась с Мишей — а там всё по классике, ссоры, слёзы, «не сошлись характерами» — я поддерживала с ней связь, как будто ничего не случилось.
Сын у них родился ещё до развода — мальчик. Мой внук. Я видела его часто — сначала Миша приводил, потом Машка оставляла. Маленький, тихий, всегда как будто голодный. Он был у нас каждый день. Машка сбрасывала сына на меня — то прикрываясь подработкой, то «делами». Я покупала игрушки, приносила одежду. Не жалела ни сил, ни чувств. А сердце каждый раз сжималось: ребёнок метался между двумя мирами, как щенок, которого всё время передают из рук в руки.
Позвонила, вся в слезах: «Меня выгнали из квартиры». Миша, естественно, сказал: — Мам, ну только не это. Она тобой крутит, ты не видишь?. Ну а как иначе? Он мужик, у него работа, он свободен. А у неё малыш на руках — куда ей идти? Конечно, позвала. И позвала её к себе. С вокзала её забрала, впихнула в комнату, Катюшу переселила к себе — как будто так и надо. Ага. Я думала, начнётся новая жизнь. Но началась пьеса. В трёх актах — и каждый хуже предыдущего.
Акт первый: — Ой, мне вчера совсем плохо было... не домыла посуду, извини. Второй: — Слушай, ты же не против, если ко мне подруга заедет? Ну буквально на пару дней… Третий: — А ты серьги мои не видела? Те золотые... Ну, которые ты мне вроде как дарила. Помнишь?
Квартира постепенно захламлялась, теряла вид. В квартире стало тесно, как будто вещи сами начали размножаться. Хотя и мыла, и убиралась — но ощущение было такое, будто стены давят, уют исчез, будто я гостья на своей территории.
И тут началось самое интересное.
А потом случилось то, чего я даже в страшном сне не ожидала… Я пришла домой с работы — дверь не заперта. Захожу. Тишина... вернее, полное отсутствие признаков жизни. Ни Маши. Ни ребёнка. Ни даже её халата, который всегда болтался на двери. Пусто. Как будто её и не было вовсе. Украшения, документы, деньги, даже любимая кастрюля — всё. Ни трубка не берётся, ни на сообщения не отвечает. Только потом выяснилось, что она подделала доверенность и продала кое-что из моих вещей. Сильно, да?
Полиция, адвокат, заявление — сценарий хуже не придумаешь. Как в дешёвом сериале. Миша, кстати, сказал только одно, даже не глядя в мою сторону: — Я тебя предупреждал, мам. Особенно приятно — слышать это на фоне рухнувшего шкафа и разбросанных вещей.
И знаешь, что самое обидное? Я ведь по-человечески старалась. Верила, что трудное детство — это не приговор. Впряглась всей душой. Даже работать ей пыталась помочь — пекарню подыскивала, вакансии предлагала. А она всё просчитывала, как смыться по-тихому, оставив за собой только хаос.
Теперь Катюше повторяю, почти как заклинание: „Если к тебе вдруг заявится бедная девочка с трудной судьбой — не бросайся стелить одеяло. Сначала проверь, не ищет ли она вход к твоему сейфу.“
Вот такая история. Громкая, как хлопок дверью, и горькая, как полынь
Услышала бы от кого-то — решила бы, выдумка, да?
А ведь так и живут.
Не в сериалах — в обычных квартирах, где слишком легко спутать жалость с доверием. Теперь я это знаю. И Катюше говорю: не ведись на грустные глаза. Проверь, не шуршит ли эта грусть по карманам. Берегите себя. И двери за собой закрывайте крепче.