Я медленно помешивала чай цвета меда с тонкой долькой лимона. Возраст научил избегать лишнего — и сахара, и людей, не заслуживающих места в моей жизни.
Марина вошла в мою жизнь восемь лет назад — тридцативосьмилетняя, растерянная после развода, с потухшими глазами. Я тогда уже десять лет жила одна: мой Сергей ушел внезапно, инфаркт забрал его посреди обычного вторника. Между нами было пятнадцать лет разницы, но дружили мы так, словно прожили эти годы вместе. Она смотрела на меня с уважением, просила советов, мы вместе ходили на выставки, гуляли по набережной. Порой мне казалось, что так могла бы сложиться моя дружба с дочерью, если бы она у меня была.
Телефон мягко завибрировал. Я знала этот номер, хотя давно удалила его из контактов.
— Алло, — мой голос звучал ровно, хотя сердце предательски забилось чаще.
— Валентина Сергеевна, это Марина, — голос звучал непривычно тихо. — Можно я приеду? Мне очень нужно поговорить.
Я помедлила всего секунду.
— Приезжай.
За полгода до нашего разрыва в компанию пришел новый финансовый директор, Игорь Анатольевич. Высокий, подтянутый, с сединой на висках и властным голосом. Еще недавно разведенный, с двумя взрослыми детьми и квартирой в центре. Он сразу заметил Марину — ее нельзя было не заметить.
Я наблюдала, как между ними возникает что-то большее, чем рабочие отношения. Замечала, как меняется осанка Марины, когда он входит в кабинет. Как она нервно поправляет волосы, когда слышит его шаги в коридоре. Видела, как Игорь Анатольевич задерживает взгляд на ней чуть дольше, чем требуют приличия.
— Он пригласил меня на ужин, — сказала однажды Марина, и ее щеки покрылись нежным румянцем. — Что мне надеть?
Я помогала ей выбирать платье, советовала, как уложить волосы, слушала ее сомнения и восторги. Видела, как она расцветает. Сначала я искренне радовалась за подругу, но постепенно наша дружба начала меняться. Встречи становились реже, разговоры — короче. В ее глазах появилось новое выражение — словно она смотрела сквозь меня, думая о чем-то своем, о ком-то другом.
А потом случилось то, что перечеркнуло нашу дружбу. В компании планировалось сокращение, и я, как опытный бухгалтер, знала об этом раньше других. Поделилась с Мариной, предупредила, что, возможно, ей стоит начать подыскивать новое место — у нее не было такого опыта, как у меня, и в случае оптимизации она оказалась бы первой кандидатурой на увольнение.
Через три дня меня вызвал к себе Игорь Анатольевич.
— Валентина Сергеевна, — его голос звучал холодно и официально, — мне стало известно, что вы распространяете непроверенную информацию о предстоящих сокращениях, вызывая панику среди сотрудников. Это недопустимо.
Я смотрела на него, не понимая, откуда ему стало известно о моем разговоре с Мариной. Но уже через минуту осознала: она сама рассказала ему, преподнеся это как доказательство своей лояльности.
— В сложившейся ситуации, — продолжал он, не глядя мне в глаза, — мы вынуждены предложить вам досрочный выход на пенсию с соответствующей компенсацией.
Когда он произнес "досрочный выход на пенсию", я поняла: это не компания. Это Марина. Моя Марина. Та, что смеялась со мной на набережной. Та, что теперь — нажала на курок.
Сидя напротив него в просторном кабинете, я почувствовала, как что-то оборвалось внутри. Не из-за работы — тридцать лет в бухгалтерии вытянули из меня все соки. Но предательство Марины... Человека, которого я считала близким, которому помогала вернуться к жизни, которому доверяла...
Я молча подписала все документы и вышла, не попрощавшись ни с кем. Марина не позвонила. Не написала. Как будто нашей дружбы никогда не существовало.
Звонок в дверь прозвучал тихо, почти неуверенно. Я открыла. Марина стояла на пороге — осунувшаяся, с покрасневшими глазами и следами слез на щеках. На ней было то самое сливовое платье, в котором она пошла тогда к нему... В нём она пришла теперь ко мне.
— Проходи, — я отступила в сторону, пропуская ее в квартиру.
Она прошла на кухню и замерла у стола, не решаясь сесть.
— Чай будешь? — спросила я, доставая вторую чашку.
Марина кивнула, глядя в окно, где сгущались сумерки.
— Я не знала, к кому пойти, — наконец произнесла она, принимая из моих рук чашку. — У меня никого, кроме тебя, нет. Никогда не было.
Я молчала, ожидая продолжения.
— Игорь уходит к своей бывшей жене, — выдохнула Марина. — Сказал, что наши отношения были ошибкой. Что он всегда любил только ее, а со мной просто... заполнял пустоту.
Ее руки дрожали, и чай плескался о стенки чашки.
— А еще он сказал, что я могу не выходить в понедельник на работу. Что для меня найдется замена, — горько усмехнулась она. — Представляешь? Точно так же, как тогда с тобой. Теми же словами.
Я смотрела на нее и чувствовала, как внутри поднимается волна эмоций. Где-то глубоко, в самом темном уголке души, мелькнуло удовлетворение — вот оно, возмездие, быстрое и безжалостное. Но оно тут же сменилось другим чувством — жалостью и странной, неуместной нежностью к этой сломленной женщине.
— Я знаю, что ты не простишь меня, — тихо продолжила Марина, не поднимая глаз. — Я сама себя не прощу. Но я хотела, чтобы ты знала: я каждый день думала о тебе. Мне не хватало наших разговоров, наших прогулок. Мне не хватало... тебя.
Я молчала. Что я могла сказать? Что рада ее беде? Это было бы ложью. Что прощаю? Это тоже было бы неправдой — слишком свежа была рана. Но и прогнать ее я не могла.
— У меня есть вино, — просто сказала я. — Красное, сухое. Как ты любишь.
Глаза Марины наполнились слезами.
— Я не заслуживаю...
— Никто не заслуживает того, что посылает жизнь, — перебила я. — Ни хорошего, ни плохого. Оно приходит. Мы живем.
Я достала бутылку и два бокала. За окном уже стемнело, город зажег свои огни. Мы почти не говорили — просто сидели рядом, две женщины, которых жизнь столкнула, развела и снова соединила. Не подруги — пока нет. Но и не чужие люди.
Я не чувствовала злорадства, которого ожидала от себя. Только тихую грусть от понимания: каждый из нас способен на предательство в погоне за иллюзией счастья.
— Переночуешь у меня? — спросила я, когда бутылка опустела наполовину.
Марина подняла на меня покрасневшие глаза и кивнула.
— Спасибо, — прошептала она. — Спасибо, что не прогнала.
Я не ответила. За окном начинался дождь, и капли стучали по подоконнику, словно отсчитывая время. Бумеранг вернулся, но радости это не принесло.
Я не простила. Просто перестала держать. Потому что держать — больнее, чем отпустить.
Может быть, завтра я проснусь и пойму, что не готова впустить Марину обратно в свою жизнь. А может, мы выпьем вместе кофе. Я не знала ответа. Но этим вечером, на моей кухне, две женщины, раненные жизнью и друг другом, просто сидели вместе, глядя на дождь и молча разделяя горечь и тепло момента.
Иногда бумеранг возвращается не для мести. А чтобы показать, как сильно нас уже изменила боль.