Алексей Викторович приехал в Залесье в ноябре — не по зову сердца, а по назначению. После развода и десяти лет в городской поликлинике он не верил, что в жизни ещё может быть что-то новое. Он считал себя уставшим. Не одиноким — просто выдохшимся.
— Деревня маленькая, люди простые. Поживёшь пару месяцев — и обратно, — говорили коллеги.
Он не спорил. Собрал чемодан, купил резиновые сапоги — и поехал.
Домик при амбулатории был холодный, старенький. На стенах облупилась краска, а в шкафу кто-то когда-то хранил варенье — до сих пор пахло земляникой. И всё же впервые за долгое время он почувствовал... покой.
Женщина с ключами и ребёнком
Карину он заметил на третий день. Она запирала магазин, на ходу поправляя капюшон и одновременно усаживая в санки младшего сына. Её движения были точны, как у хирурга. Усталая, но несломленная.
Позже он узнал, что она сама воспитывает двоих. Муж ушёл к другой, оставив Карине долги и двоих детей — Настю и Илюшу.
Именно Карина помогла ему купить первую лампочку в амбулаторию, показала, где в селе проводят водопровод, и с кем не стоит ссориться.
— Ты тут долго? — спросила она однажды, выдавая хлеб.
— Не знаю. Пока не надоем.
Она усмехнулась, не глядя. Тогда он ещё не знал, что эта усмешка — щит, за которым спрятана боль.
Жизнь без рецепта
Их отношения росли не быстро — как травы под снегом. Сначала — случайные разговоры, потом кофе на крыльце, потом он начал забирать Илюшу из сада, если Карина задерживалась. Потом — Настя позволила ему чинить её наушники.
Но настоящая перемена случилась не в словах, а в молчании.
Однажды, после ночного вызова, Алексей вернулся домой весь в снегу и с синяком под глазом — парень с эпилепсией случайно задел. Он сел на ступеньки у дома, усталый, опустошённый. Карина подошла молча. Присела рядом. И просто положила ладонь на его плечо.
— Ты не обязан быть сильным всё время, — прошептала она.
И он, взрослый мужчина, почувствовал, как что-то в груди сжимается. Он даже не понял сразу, что плачет.
Страх быть отвергнутым
Через несколько месяцев он собрался с духом и заговорил:
— Карина, давай будем вместе. Официально. Жить. С детьми. С проблемами. С утренним вареньем и уборкой игрушек.
Она замерла.
— Я не уверена, Лёш... Я боюсь.
— Чего?
— Что ты передумаешь. Что им снова придётся привыкать к новому человеку. Что я снова останусь у разбитого корыта, только теперь — с тремя разбитыми сердцами.
— Я тоже боюсь. Но я выбираю тебя. Каждый день. Не обещаю идеального. Обещаю — не уйду при первой буре.
Она не ответила. Но вечером принесла ему тёплый плед. И отдала свой ключ от дома.
Настя
Настя, её старшая дочь, долго держала дистанцию. Молчаливая, резкая. Ей было двенадцать, и она не прощала предательства. Однажды Алексей услышал, как она шепчет Карине:
— Опять ты кого-то привела. Опять всё начнётся...
Он не знал, что сказать. Но однажды — просто сел рядом с ней на лавке, когда она плакала из-за плохой оценки.
— Знаешь, я тоже когда-то думал, что никто меня не выберет. Что меня бросили. Но однажды кто-то всё равно протянул руку.
— А если она тебя бросит?
— Тогда я всё равно буду рядом, если ты позовёшь. Не как мужчина твоей мамы. Как человек, которому ты не безразлична.
На следующий день она принесла ему бутерброд. Смешной, с морковкой. Но с искренним жестом.
Весна
Весна в деревне пришла тихо. Таял снег, лопались почки, и в доме у Алексея пахло запеканкой и детским мылом. На полке стояли три кружки — «мамина», «Илюшина» и «докторская».
Он не стал супергероем. Он не стал отцом сразу. Но стал своим.
Любовь — не громкое признание. Это когда тебе звонят не по любви, а с температурой у ребёнка. Когда ты ночью слушаешь не музыку, а дыхание двух спящих детей. Когда тебе говорят: "Ты не обязан, но спасибо, что остался."
И это — много.