Валентина Сергеевна жила одна уже почти десять лет. После смерти мужа её будни стали размеренными: сад по выходным, сериал вечером, редкие встречи с подругами. Единственным по-настоящему светлым пятном в её жизни был сын — Павел. Ответственный, спокойный, женился, как она считала, на хорошей девушке.
Юлю она приняла не сразу. Та показалась слишком лёгкой, современной, громкой. Но старалась, улыбалась, дарила цветы, приносила пироги. Валентина старалась не быть «той самой свекровью». Проглатывала многое. Поддерживала, когда у Юли были проблемы на работе. Давала деньги в долг, не напоминая о возврате.
И всё же где-то глубоко в груди у неё поселилась тревога. Необъяснимая, но навязчивая. Словно перед грозой — воздух стоит, тучи ещё не видны, но ты уже знаешь: что-то надвигается.
Первая трещина
Это случилось днём, когда Павел должен был быть на работе. Валентина мыла окно и случайно заметила, как Юля вошла в подъезд. Без сына. Без пакетов. Она шла быстро, будто украдкой. Через пять минут — звонок в дверь.
— Валентина Сергеевна, здравствуйте! Я тут, это... случайно мимо шла, и подумала — а не заглянуть ли мне? — сказала она с широкой, но чуть нервной улыбкой.
— Мимо? — усмехнулась про себя Валентина. — По рабочим дням, в рабочее время, без звонка?
Но она промолчала. Пригласила на чай.
Юля долго ходила по квартире, заглядывая в буфет, одобрительно осматривая шторы. И, как-то между делом, спросила:
— А вы где храните сбережения? Сейф есть? Сейчас столько воров вокруг…
Валентина усмехнулась, не отвечая. И впервые за долгое время закрыла кошелёк в ящик комода на ключ.
Разоблачение
Через два дня Валентина вернулась домой раньше — автобус по расписанию не вышел, и она поймала попутку. Уже поднимаясь по лестнице, услышала скрип двери. Она замерла. Затем подошла быстрее — дверь была не закрыта до конца.
Квартира — в идеальном порядке, но в воздухе витал запах чужого присутствия.
И тут — в коридоре, перед зеркалом, стояла Юля. Сумка на плече, в руке — Валентин кошелёк. Она вынимала купюры. Спокойно. Словно делала это не в первый раз.
— Интересный способ «займа», — произнесла Валентина хрипло, и Юля вздрогнула так, что уронила кошелёк на пол.
— Это... Это недоразумение! Я... просто... Мне нужно было на лекарства... — начала лепетать Юля, но глаза бегали, как у школьницы, пойманной за списыванием.
— Лекарства? — Валентина скрестила руки. — Или маникюр?
Молчание. Только глухой тиканье настенных часов.
разговор
На кухне. Две женщины. Стол между ними — как граница. Валентина держалась спокойно, но пальцы дрожали.
— Ты приходила не один раз, — сказала она. — Я всё чувствовала. Но надеялась, что ошибаюсь. Знаешь, я пережила многое. Голод. 90-е. Потерю мужа. Но сейчас меня предали — не враги. Свои.
Юля опустила глаза.
— Я не хотела. Просто боялась сказать Павлу, что у меня снова долги. Маме грозит суд за кредит. Я хотела всё уладить, сама. Без скандалов.
— А вместо этого — просто украла?
Юля расплакалась. Валентина долго молчала. Потом встала.
— Я не знаю, простит ли тебя Павел. Но я скажу ему. Не потому что мстительная, а потому что он имеет право знать, с кем живёт.
Развязка
Павел был потрясён. Сначала — в ярости. Потом — разбит. Он собрал вещи Юли и попросил её пожить пока у матери. Юля не спорила. Словно сама знала, что потеряла слишком многое.
Прошёл месяц. Валентина не радовалась этой победе. Ей было больно. Говоря правду, она не чувствовала облегчения.
Но однажды на скамейке у подъезда она увидела Юлю. Та села рядом. Без макияжа, бледная, с пустым взглядом.
— Я вернула деньги. До копейки. Через Павла. Просто хотела сказать… спасибо, что не написали заявление. Вы могли бы.
— Я могла, — тихо ответила Валентина. — Но в тюрьму ты уже попала. Внутри себя.
Они сидели молча ещё долго. Юля ушла, не попрощавшись. А Валентина впервые за много недель почувствовала, как её сердце стало легче — не потому, что простила. А потому что отпустила.
Через полгода Павел вернулся к матери. Без Юли. Он много работал, помогал по дому, стал другим — внимательным, молчаливым, но настоящим.
А Валентина, проснувшись однажды утром, открыла свой старый шкаф и положила в ящик конверт с деньгами. Без замка. Без страха. Просто потому, что верила — доверие когда-то может вернуться.