Субботнее утро. В квартире пахло гречкой и пережаренным луком. Света выключила плиту и смахнула со лба каплю пота. Она всегда старалась: чтоб не слишком жирно, чтоб посвежее, чтоб с хрустящей корочкой. Для него.
Максим вышел из душа, на ходу вытирая волосы полотенцем. Присел на табуретку, вдохнул аромат сковородки — и скривился.
— Опять гречка?
— Ты сам говорил — надо есть простое. ПП, полезно, бюджетно, — напомнила Света, подсаживаясь рядом.
— Угу... А у Ларисы вчера были голубцы. Вот умеет же женщина готовить.
Света вздрогнула. Имя соседки последнее время звучало в их квартире слишком часто. То она “случайно” угостила его борщом, то «забыла у него в сумке» контейнер с пловом, то «попросила помочь с телевизором, а потом чаем напоила, чтоб не на голодный желудок”.
Максим рассказывал об этом между делом, буднично, как о погоде. Но в его голосе была та особая интонация, с которой говорят о чём-то тёплом. Родном. Вкусном. Не о тебе.
Света смотрела в окно, где пробивалось солнце сквозь крыши домов, и вдруг почувствовала, что внутри её пустоты становится больше, чем воздуха.
Запах другой кухни
— Слушай, я к Ларисе схожу, — бросил Максим, надевая кроссовки. — У неё мультиварка барахлит. Просила глянуть, пока горячее не остыло.
— А у тебя, случайно, паяльник не барахлит? — язвительно заметила Света, не отрываясь от мытья посуды.
— Перестань, ну что ты начинаешь, — раздражённо буркнул он. — Женщина одна, без мужика в доме. Помочь — это элементарно.
— Ты ей уже пятый день подряд «элементарно» помогаешь?
Максим поднял бровь, как будто впервые слышал в её голосе что-то большее, чем усталость.
— Ты что, ревнуешь?
Света резко повернулась к нему:
— Нет. Я просто не понимаю, почему ты ешь там, а не здесь. Почему чужие щи вкуснее моих супов? Почему твой интерес — не я, а соседка с тушёной капустой?
Он молча накинул рубашку.
— Мы просто соседи. Ты преувеличиваешь. Не накручивай себя.
И хлопнул дверью.
Света осталась на кухне, окружённая кастрюлями, тарелками и запахом еды, которую никто не собирался хвалить.
Она достала свой телефон, открыла старые фотографии: вот они вместе на даче, вот Новый год с оливье, вот он, смешной, с котом.
А потом — ничего интересного. Как будто после какого-то месяца снимки стали серыми, как будто кто-то стёр цвета их жизни и добавил специй в чужую.
Ужин для него — и её
В следующий раз Света услышала смех Ларисы на лестничной площадке, который доносился из-за закрытой двери. Тонкий, звонкий, такой, каким смеются, когда мужчина говорит что-то смешное — или делает вид, что он ещё способен понравиться.
Максим вернулся домой ближе к десяти. От него пахло чужой кухней — смесью укропа, запечённого мяса и корицы.
Не её приправы. Не её стиль.
— Я уже поел, не жди, — сказал он небрежно, проходя мимо кухни. — У Ларисы плов, пальчики оближешь. Она прям как моя бабушка готовит.
Света сидела за столом. На плите остывали бефстроганов и картофельное пюре.
— А я вот решила поэкспериментировать, — голос дрожал, но она старалась говорить спокойно. — Хотела тебя удивить.
Он промолчал. Взял банку колы и ушёл в зал.
На следующий день она увидела, как он несёт соседке банку с вареньем. Её вареньем. Света варила его по рецепту своей бабушки — клубника с мятой. Он любил его до безумия.
— Лариса попросила "что-нибудь к чаю", — объяснил он, будто делал благое дело.
Света не ответила. Просто кивнула. А внутри как будто хлопнула дверь — та, через которую раньше входило доверие.
Вечером она попыталась поговорить.
— Макс, у нас всё в порядке?
— В смысле? — он уставился в экран телевизора.
— Ну, ты почти не бываешь дома. Мы не разговариваем. Ешь — у соседки. Смеёшься — там. Со мной ты просто… живёшь.
Он пожал плечами.
— У тебя всегда всё в драму. Ну, правда. Я просто хожу в гости. А если тебя что-то не устраивает — скажи прямо.
— Хорошо, — ответила она спокойно. — Меня не устраивает. Всё это.
Он встал и ушёл спать. Без поцелуя. Без «спокойной ночи». Как в гостинице, где снимаешь номер рядом с посторонней женщиной.
А кто готовит меня?
В один из вечеров Света не стала готовить ужин.
Максим не заметил.
Вернулся после девяти, с запахом жареного лука и чеснока, довольный, вялый, как с праздника.
— Ты чего ничего не приготовила? — спросил он, лениво разуваясь.
— Я подумала, раз у тебя теперь другая кухня, то моя уже не обязательна.
Он фыркнул, не оборачиваясь:
— Да ладно тебе. Что ты устраиваешь?
Она не ответила.
Не потому, что не знала, что сказать. А потому что понимала — всё уже сказано. Всё — между строк.
Её жизнь последние месяцы превратилась в попытку доказать, что ее кухня тоже может быть вкусной. Что с ней тоже уютно. Что она — не хуже.
Но в какой-то момент она поняла: готовила не борщ и не отбивные.
Она “готовила себя”. Подавала, как надо. Украшала. Подогревала. И каждый раз он отодвигал тарелку.
Не потому, что было невкусно. А потому что уже не хотел есть именно здесь.
На работе Света смотрела, как коллеги смеются в обед, обсуждая какие-то новые блюда. Ей всё чаще казалось, что она — как одноразовая упаковка: удобная, но не любимая.
Не блестит, не манит, не шуршит восторгом.
Просто есть. Пока удобно.
В ту же ночь она проснулась от звука: Максим разговаривал по телефону в ванной.
— Да нет, она ничего не понимает. Думает, если борщ сварит — я вернусь к ней с благодарностью.
Тихий смешок. Женский голос в трубке.
— Ты как из ресторана, Лара. Ну, честно. Если бы не обстоятельства...
Пауза.
— Да, я подумаю. Но пока не хочу ничего рубить.
Света слушала и дышала так тихо, что в ушах стучала кровь.
Он не просто ел у другой.
Он уходил к ней по кусочкам.
С перцем, без тебя
Утром в субботу Света проснулась раньше обычного. На кухне было прохладно, пахло несваренным кофе и чем-то пустым — как будто из воздуха ушло присутствие кого-то живого.
Максим спал. Храпел, даже немного похрапывал по-особенному — так, как делают люди, которым дома спокойно. Или всё равно.
Света медленно достала из шкафа кастрюли, выложила на стол свежие продукты, принесённые с рынка: свёкла, мясо, лавровый лист. Сегодня она решила приготовить борщ. Тот самый, с которого началось их знакомство — когда они впервые ужинали у нее и он нахваливал каждую ложку ее борща.
Но варить она его стала не для него.
Она добавила немного перца — больше, чем обычно. Любила с остринкой. Не так, как он. Ему нравилось “мягко, по-домашнему”, а ей — чтоб пробирало до слёз.
Когда он проснулся, кухня уже была наполнена запахом специй и жареного лука. Он зашёл, почесал затылок и посмотрел на кастрюлю.
— Ух ты. А это что за праздник?
Света улыбнулась, не оборачиваясь.
— Это не для тебя.
Он застыл.
— В смысле?
— В прямом. Я сварила борщ. Для себя. Чтобы почувствовать, что я всё ещё есть. Не как повар, не как домработница. А как женщина, которая может быть любимой. Сама себя.
Он криво усмехнулся.
— Ты что, с ума сошла?
— Нет, — она повернулась к нему. — Я, кажется, впервые за долгое время пришла в себя.
Он хотел что-то сказать, но она уже вынимала из шкафчика контейнеры. Сложила часть борща, разложила по банкам.
— Вот это — соседке. Она ведь действительно вкусно готовит. Но теперь пусть попробует моё. А ты можешь сходить и отнести. Всё равно же у неё вкуснее, да?
Он молчал. Пожал плечами. Потом, не глядя, ушёл в спальню.
А Света выключила плиту. И почувствовала, как с паром из кухни уходит что-то тяжёлое, то, что держало её все последние месяцы.
Тарелка для себя
В этот вечер Света ужинала одна. Без суеты. Без спешки. Без вопросов «тебе подогреть?» и «соль не переборщила?».
На столе стояла одна тарелка. Красный, наваристый борщ с остринкой. Такой, какой нравился ей.
Рядом — гренки, чеснок, сметана. Вино, которое она давно берегла «на особый случай», и плед, в который она закуталась.
Максим молча ходил по квартире. Было видно, что он не понимал, что происходит. Где тот привычный быт, где старая, мягкая, покорная Света. Где его удобный тыл, который не задаёт лишних вопросов.
Он зашёл на кухню, понюхал воздух.
— Слушай… Может, наложишь мне?
Она посмотрела на него спокойно.
— На плите пусто. Всё — в банках. Хочешь — отнеси Ларисе. Всё уже остыло. Надо разогреть.
— Свет, я не хотел тебя обидеть…
— Ты не обидел. Ты просто ушёл. Потихоньку, незаметно. Сначала за вареньем. Потом за борщом.
Он замолчал. И вдруг — как бы между прочим:
— Может, всё-таки начнём сначала?
Света не ответила. Взяла ложку, аккуратно размешала сметану в борще, зачерпнула и улыбнулась самой себе.
Вкусно. Насыщенно. По-настоящему.
— Я уже начала, — тихо сказала она. — Только без тебя.
Горячее внутри
На следующий день Света убрала с холодильника магниты с морей, куда они ездили вместе.
Стерла с телефона их общие фотографии. Удалила заметки с напоминаниями: «Купить Максу сыр», «Ужин на пятницу — его любимое».
Впервые за долгое время в её жизни стало свободнее. Просторнее.
Теперь она варила борщ для себя. Покупала апельсины, потому что любила запах цедры по утрам. Пекла яблочный пирог просто потому, что это делало её счастливее.
А однажды на её балконе появился столик. Маленький, круглый, с уютной скатертью. За ним она впервые за долгое время пила чай с мужчиной, который не говорил:
— А вот у моей бывшей было вкуснее.
Он сказал:
— У тебя уютно. Я счастлив быть с тобой.
И это было важнее, чем все борщи мира.
Потому что впервые она поняла: главное — это не быть «лучше Ларисы», не угодить, не удержать.
Главное — научиться не отдавать себя целиком тем, кто сам даже ложку не возьмёт.
Теперь в её жизни снова было горячее. Только не в кастрюле, а внутри.