Комната затряслась от этого движения. Или мне показалось? Старые стены родительского дома давно привыкли к нашим ссорам. Они впитывали обиды годами, как промокашка — чернила.
Мама сидела на краю кровати, ссутулившись так, будто все шестьдесят пять лет разом навалились ей на плечи. Её руки — эти вечно суетливые руки, которые не знали покоя с рассвета до заката — теперь беспомощно комкали край пледа.
— Танюша, я... — начала она, но я уже не слушала.
Сердце колотилось как бешеное. Перед глазами стояли строчки маминого завещания, которое я случайно нашла вчера, разбирая документы в шкафу. «Все имущество завещаю своему сыну...». Даже его имя влезло — «...Артёму». А про дочь — ни слова. Будто меня и не существовало. Будто не я мчалась через полгорода каждые выходные последние три года, чтобы привезти продукты, убраться и выслушать бесконечные жалобы на здоровье.
Артём-то звонил раз в месяц. Из своей Канады. И присылал открытки на праздники.
— Просто скажи честно, мам. Почему он? — мой голос предательски дрогнул. — Потому что сын? Мужчина? Продолжатель рода?
Она подняла на меня растерянный взгляд. В её выцветших голубых глазах плескалось что-то похожее на вину. Или мне хотелось так думать.
— Нет, дочка, всё не так...
— А как? — я швырнула на кровать найденное завещание. — Вот, чёрным по белому! «Артёму»! А что я? Двадцать лет назад квартиру вам с отцом помогала выбирать. Потом ремонт делала на свои — на свои, мам! — когда отец заболел и деньги нужны были на лечение. Опять я. И что теперь? «Всё имущество сыну»?
Мама вздохнула и как-то сразу постарела ещё на десять лет.
— Ты не понимаешь...
— Чего я не понимаю? — я уже кричала, чувствуя, как внутри поднимается волна горечи. — Объясни мне! Чем я хуже?!
Она медленно поднялась, прошла к окну. За стеклом моросил мелкий дождь. Серые капли стекали по стеклу, сливаясь в извилистые дорожки — совсем как морщины на её лице.
— Помнишь, как вы с Артёмом в детстве делили конфеты? — вдруг спросила она, не оборачиваясь.
— При чём здесь это? — раздражённо бросила я.
— При том, — она повернулась ко мне, и я вдруг заметила, какими прозрачными стали её щёки, какими тонкими — руки.
— Ты всегда брала себе больше. И всегда знала, как настоять на своём. А Тёма... он другой. Всегда уступал, всегда соглашался.
— И что? За это ему дом в награду? — я хмыкнула.
— Нет, Танюша. Не за это, — она медленно опустилась в кресло у окна. — А потому что ты справишься. Всегда справлялась. У тебя своя квартира, хорошая работа, ты сильная. А Артём... он там, за океаном, один. Что у него есть? Съёмное жильё и неуверенность в завтрашнем дне. Ему нужна... подстраховка.
Я замерла. Внутри что-то дрогнуло, но обида оказалась сильнее.
— Ах вот оно что! — горько усмехнулась я. — Значит, меня наказывают за то, что я успешная? За то, что не сбежала на другой конец света, а осталась рядом? За то, что вкалывала как проклятая, чтобы всего добиться?
В комнате повисла тишина, нарушаемая только мерным тиканьем старых настенных часов — ещё бабушкиных. Те самые часы, под которыми мы с Артёмом прятались в детстве, играя в прятки.
— Это не наказание, доченька, — тихо произнесла мама. — Это... выравнивание. Я просто хотела, чтобы у вас обоих было что-то. Чтобы никто не остался без поддержки.
— Хорошая поддержка! — я нервно рассмеялась. — Ему дом, а мне — ничего!
— У тебя есть всё, что нужно для счастья, — мама вдруг заговорила твёрдо, с ноткой той непреклонности, которую я так хорошо помнила с детства. — Ты умеешь зарабатывать, строить отношения, добиваться своего. А у Артёма этого нет.
— Да неужели? — я скрестила руки на груди. — А может, ему просто удобно быть вечной жертвой? «Бедный Артёмка не может, бедному Артёмке трудно»? И все вокруг должны его выручать до старости?
Мама покачала головой, и в её взгляде промелькнуло что-то новое — не вина и не растерянность, а... понимание?
— Таня, — она редко называла меня полным именем, обычно только когда сердилась или говорила о чём-то очень важном. — Ты правда думаешь, что дело в доме? В стенах и мебели?
Я хотела огрызнуться, но что-то в её голосе остановило меня.
— А в чём тогда?
— В выборе, — просто ответила она. — В том, какими людьми вы стали. Ты выбрала борьбу и независимость. Он — мягкость и... зависимость, да. И знаешь, что самое печальное?
— Что?
— Что вы оба несчастливы в своих выборах, — она печально улыбнулась. — Ты вечно недовольна жизнью, хоть и достигла всего, чего хотела. А он... он практически так и не научился жить самостоятельно.
Я молчала, переваривая её слова. За окном стемнело, и дождь усилился, барабаня по карнизу. Где-то вдалеке проехала машина, на мгновение осветив комнату фарами.
— И что? — я выдохнула. — Этим ты оправдываешь своё решение?
— Я ничего не оправдываю, — она покачала головой. — Просто пытаюсь объяснить. Может, я поступила неправильно... Наверное, так и есть. Но я думала... думала, что эта квартира... она даст ему хоть какую-то опору. Точку, к которой можно вернуться.
— А мне?
— А тебе... — она вдруг замолчала, словно подбирая слова. — Тебе я, кажется, должна была дать что-то другое. Не материальное.
— Что? — я усмехнулась.
— Например, умение прощать, — тихо сказала она. — И понимать... Не всё в этой жизни измеряется квадратными метрами и деньгами.
Я застыла, пытаясь осмыслить её слова. Внезапно зазвонил телефон. Мама вздрогнула и потянулась к трубке.
— Алло? — её голос звучал устало. — Артём? Да, сынок... Что? Когда?!
Её лицо изменилось, став одновременно радостным и встревоженным.
— Прилетаешь? Насовсем? — она бросила на меня быстрый взгляд. — Да, конечно... Нет, не стоит останавливаться в гостинице, места всем хватит.
Я отвернулась к окну, чувствуя, как внутри поднимается странная смесь чувств. Злость на брата, обида на маму, и что-то ещё — что-то, чему я не хотела давать имя.
— В четверг? Хорошо, сынок... Да, Таня тоже здесь... Передам.
Она положила трубку и посмотрела на меня с какой-то новой решимостью.
— Артём возвращается. Насовсем. В Канаде у него... не сложилось.
— Не сложилось? — я невесело усмехнулась. — Ну надо же. А ты говорила — подстраховка. Видимо, вовремя. Теперь ему будет куда вернуться, да?
Мама встала и неожиданно взяла меня за руки — крепко, почти больно.
— Таня, послушай. Я могу переписать завещание. Разделить всё поровну. Если ты этого хочешь.
Я застыла, глядя на неё. В голове мелькнула мысль — вот оно, торжество справедливости! Но вместо радости я почувствовала только пустоту.
— А смысл? — вдруг спросила я. — Ты была права. У меня есть всё необходимое. А он... он всё равно никогда не научится справляться сам. Приедет сюда с очередным разбитым сердцем и пустым кошельком, и мы, как всегда, будем его утешать.
Мама смотрела на меня странно — будто видела впервые.
— Ты... не хочешь, чтобы я меняла завещание?
Я отняла руки и отошла к окну. Дождь превратился в ливень, яростно стучавший по стеклу.
— Знаешь, что самое обидное? — я повернулась к ней. — Не то, что ты выбрала его. А то, что ты не поговорила со мной. Не объяснила. Заставила меня найти этот чёртов документ и почувствовать себя... ненужной.
По её щекам скатились слёзы.
— Прости меня, доченька. Просто... я думала, что делаю как лучше.
— Все родители так думают, — я вздохнула. — И все ошибаются.
Часы пробили семь вечера. Самое время уезжать — впереди долгая дорога домой через весь город, а завтра рано вставать на работу. Но что-то держало меня в этой комнате, среди старых вещей и новых обид.
— У вас только одного не отнять — сказала я, глядя ей прямо в глаза. — Вы с отцом вырастили двух абсолютно разных людей. Он — мягкий, я — жёсткая. Он — зависимый, я — самостоятельная. Он — там, я — здесь. Интересно, вы к этому стремились?
Она покачала головой.
— Мы просто хотели, чтобы вы были счастливы. Каждый по-своему.
— И как, получилось? — я горько усмехнулась.
Мама долго молчала, прежде чем ответить.
— Не знаю, Таня. Правда не знаю.
Она вдруг выпрямилась. Я на мгновение увидела в ней прежнюю маму — решительную, сильную женщину, которая растила нас с братом одна после кончины отца.
— Может, ещё не поздно всё исправить.
Она подошла к шкафу и достала ключ:
— Давай сделаем так. Я при тебе достану завещание, и мы вместе решим, как поступить. А потом дождёмся Артёма и поговорим. Все вместе. Как семья.
Я смотрела на неё, на её протянутую руку с ключом, и чувствовала, как что-то внутри меня трескается — как лёд весной. Не ломается окончательно, но даёт трещину.
— Хорошо, — наконец сказала я.
Она улыбнулась. Впервые за весь вечер по-настоящему. Отперла ящик шкафа.
— Только знаешь? — я остановила её руку. — Может, не будем спешить с изменениями в завещании?
— Почему? — она удивлённо посмотрела на меня.
— Потому что... — я сделала глубокий вдох. — Мне нужно подумать. О тебе, о брате. О том, что такое на самом деле семья.
За окном внезапно перестал идти дождь. В комнату через тучи пробился луч закатного солнца, окрасив стены в тёплый оранжевый цвет.
— Я не говорю, что всё тебе прощаю, — добавила я. — И не обещаю, что не передумаю. Просто... давай не будем решать сейчас. Дождёмся Артёма.
Мама кивнула и осторожно закрыла ящик.
— Иногда я думаю, — тихо сказала она, — что вы с братом как две стороны одной медали. Он слишком мягкий, ты слишком твёрдая. Может, вам обоим стоит немного...
— Сдвинуться к середине? — я закончила за неё. — Может быть. Но для этого нам обоим придётся постараться.
Она улыбнулась. Неуверенно протянула ко мне руки. Я помедлила секунду, а потом шагнула вперёд, позволяя ей обнять себя. Впервые за долгое время.
— Останешься на ужин? — спросила она. — Я приготовила твои любимые пельмени.
— Пельмени? — я невольно улыбнулась. — Те самые, с укропом внутри?
— Они самые, — она кивнула. — Артём их никогда не любил.
— А я любила, — вдруг вспомнила я. — И ты всегда готовила их, когда я приезжала на выходные из университета.
Мы стояли посреди комнаты, залитой оранжевым светом. Вокруг нас были старые стены, впитавшие столько историй — счастливых и не очень. И в этот момент я поняла, что сегодня мы начали новую историю. Историю, в которой ещё неизвестно, кто кого вычеркнул и, кто кого простил. Но эта история, по крайней мере, будет честной.
— Мам? — я улыбнулась. — Пожалуй, я останусь на ужин. И, может быть, даже помогу тебе с уборкой, пока Артём не приехал.
— Спасибо, доченька, — просто ответила она.
За окном снова начал накрапывать дождь, но теперь он казался не таким уж холодным и безжалостным.
***
Артём прилетел в четверг, как и обещал. Я встретила его в аэропорту — впервые за много лет. Он выглядел осунувшимся и каким-то потерянным, но когда увидел меня, его лицо озарилось улыбкой — той самой, детской, из-за которой мама всегда прощала ему все шалости.
— Таньча! — воскликнул он, используя моё детское прозвище. — Ты приехала встречать!
Он обнял меня, и я вдруг почувствовала, как напряжение последних лет немного отпускает. Мы не виделись пять лет, общались только по видеосвязи на праздники, и каждый раз это были формальные, натянутые разговоры.
— Конечно, приехала, — я улыбнулась, отстраняясь и разглядывая его. — Не мог же ты тащиться на автобусе с таким количеством багажа.
Он смущённо кивнул на два огромных чемодана.
— Это всё, что у меня осталось — сказал он тихо. — Всё остальное пришлось продать.
Мы молча вышли из терминала и направились к стоянке. Я открыла багажник и помогла ему загрузить чемоданы.
— Мама рассказала? — вдруг спросил он, когда мы уже выезжали с парковки.
— О чём?
— О том, что у меня... не сложилось в Канаде.
Я покосилась на него. В профиль он был так похож на отца — те же выразительные скулы, тот же чуть вздёрнутый нос.
— В общих чертах. А что именно произошло?
Он вздохнул и откинулся на сиденье.
— Компания обанкротилась. Без предупреждения. Утром пришёл на работу, а там замок на дверях и уведомление о ликвидации. Проект, над которым я работал три года, закрыли. Визу продлевать не на что, денег в обрез... — он замолчал. — В общем, классическая история неудачника.
— Ты не неудачник — сказала я, удивляясь сама себе. — Просто... не очень везучий.
Он невесело усмехнулся.
— А ещё я, кажется, умудрился всё испортить и здесь, даже не приезжая.
Я напряглась.
— О чём ты?
— О завещании, — просто сказал он. — Мама рассказала, что ты нашла документы.
Машина въехала в пробку, и мы застряли. Я барабанила пальцами по рулю, не зная, что ответить.
— Слушай, Таня, — он повернулся ко мне. — Я не просил её переписывать всё на меня. Даже не знал об этом. И если ты думаешь, что я как-то манипулировал...
— Я так не думаю, — перебила я его. — Точнее, думала. Сначала. Но потом поняла, что ты тут ни при чём.
Он выглядел удивлённым.
— Правда?
— Правда, — я вздохнула. — Знаешь, эта история с завещанием... она просто вскрыла то, что давно назревало между нами. Мама, ты, я... мы как будто играли определённые роли. Я — сильная и успешная дочь, которая всё делает правильно. Ты талантливый, но непутёвый сын, который всё время нуждается в поддержке.
— И вот я, — Артём грустно улыбнулся, — возвращаюсь домой с двумя чемоданами. Без работы, без денег. Прямо как в сценарии.
Светофор переключился на зелёный, и мы тронулись дальше.
— Мы можем изменить этот сценарий, — вдруг сказала я. — Все трое. Если захотим.
Он посмотрел на меня долгим взглядом.
— Знаешь, я думал об этом всю дорогу в самолёте. О том, как мы оказались там, где оказались. И решил, что пора что-то менять.
— И с чего ты начнёшь? — спросила я, сворачивая на знакомую улицу, ведущую к родительскому дому.
— С поиска работы, — он улыбнулся. — Здесь, в России. И... с попытки наладить отношения с сестрой, которая, кажется, всё ещё на меня злится.
Я притормозила у очередного светофора и внимательно посмотрела на него.
— Я не злюсь — сказала наконец. — Я просто... пытаюсь разобраться во всём этом. В нас, в семье. В том, почему всё стало так сложно.
— И к каким выводам пришла?
Я улыбнулась.
— К тому, что, может быть, нам стоит начать с чистого листа. Без обид, без ролей, без ожиданий. Просто быть братом и сестрой, которые...
— Поддерживают друг друга? — он закончил за меня.
— Да. И справляются вместе. С чем бы ни пришлось столкнуться.
Мы подъехали к дому, и я заглушила мотор. Сквозь занавески в окне кухни виднелся свет — мама ждала нас, наверняка приготовив что-то особенное для возвращения сына.
— Ну что, пойдём домой? — спросил Артём, и в его голосе было столько нежности к этому слову — «дом» — что я вдруг поняла: никакое завещание, никакие квадратные метры не стоят того, чтобы разрушить то, что связывает нас троих.
— Пойдём, — я кивнула. — Мама, наверное, уже все окна проглядела.
Он улыбнулся и протянул мне руку — тем самым детским жестом, каким всегда делал это в детстве, когда мы мирились после ссоры.
И я взяла её, чувствуя, что что-то внутри наконец-то встаёт на свои места.
Рекомендую:
Подписывайтесь, чтобы не пропустить следующие публикации.
