Ссылки на другие части и рассказы внизу страницы!
Рассказ | Тепло взаймы: Возвращение | Часть 2 |
В Москву! |
– Нет, Марк, я сказала "нет" про чёртову Москву! – Вика швырнула тарелку в раковину с такой силой, что осколки брызнули в разные стороны. Один из них оцарапал ей руку, и тонкая струйка крови потекла по запястью.
Прошло два дня с тех пор, как она обещала мужу подумать о переезде. Два дня лихорадочных метаний, бессонных ночей и панических атак. Она действительно хотела согласиться. После того вечера, проведённого за изучением страниц Алексея и Ирины, после фотографий улыбающегося Тимофея, Вика почти убедила себя, что должна поехать.
Но утром накатил такой ужас, что она едва смогла подняться с постели.
Марк, наблюдавший за этой сценой с другого конца кухни, медленно выдохнул. Его обычное спокойствие таяло на глазах.
– Я не понимаю, что с тобой происходит, – сказал он, и в голосе его звучала не столько злость, сколько усталость. – Сначала ты просишь время подумать, потом кричишь на меня. Вика, я тебя не узнаю.
Она вздрогнула, заметив наконец кровь на руке. Схватила кухонное полотенце, прижала к ране.
– Я просто не могу, – её голос дрогнул. – Не проси меня объяснять.
– Нет, хватит, – Марк решительно прошёл через кухню, выхватил полотенце из её рук, подставил её руку под прохладную воду. – Пятнадцать лет, Вика. Пятнадцать лет я мирился с тем, что у тебя есть какой-то запретный уголок души, куда мне нет хода.
Он аккуратно промыл ранку, достал из ящика аптечку, которую они всегда держали на кухне из-за вечно разбивающего коленки Люка.
– Но сейчас речь не только о тебе, – продолжил Марк, осторожно прикладывая антисептическую салфетку к царапине. – Это касается всей семьи. Моей карьеры. Будущего наших детей.
– Есть и другие возможности для карьеры, – упрямо сказала Вика, глядя в сторону. Видеть заботу мужа, его нежные прикосновения, было невыносимо. Она лгала ему. Предавала его доверие каждый день.
– Дело не в карьере, – Марк заклеил ранку пластырем и отпустил её руку. – Дело в том, что я не знаю своей жены. Что-то держит тебя в постоянном напряжении, Вика. Что-то, с чем ты не можешь справиться сама, но и разделить не хочешь. – Он сделал паузу. – Это связано с Россией.
Тишина, повисшая в кухне, была почти осязаемой. Вика чувствовала, как сердце колотится в груди. Рассказать? Здесь и сейчас? Как он отреагирует, узнав, что у неё уже был ребёнок до него?
Она открыла рот, но в этот момент дверь кухни распахнулась, и в проёме показались взволнованные лица детей.
– Что упало? – Люси переводила взгляд с отца на мать.
– Ничего, милая, – Вика заставила себя улыбнуться. – Я просто разбила тарелку. Всё хорошо.
– Мама не хочет ехать в Россию, – внезапно пожаловался Марк, и Вика бросила на него яростный взгляд. Как он мог втягивать детей?
– Почему? – спросил Люк, явно расстроенный. – А как же снег? И те русские сладости, о которых ты рассказывала?
– Пряники, – машинально поправила Вика. – Медовые пряники.
– Им нужно знать, Вика, – тихо сказал Марк. – Это касается их не меньше, чем нас с тобой.
Она вздохнула. Уголки губ опустились, плечи поникли.
– Я просто боюсь возвращаться туда, где была несчастна.
Это была полуправда, но дети, казалось, приняли её. Люси обняла маму за талию.
– Мам, с тобой больше никто не сделает ничего плохого, – сказала она с детской уверенностью. – Мы все будем рядом.
Люк прижался к матери с другой стороны.
– Да, мам, – серьёзно кивнул он. – Я тебя защищу. Я уже сильный.
Что-то в детской непосредственности, заставило Вику сломаться. Слёзы, которые она сдерживала весь разговор, потекли по щекам. Обняла детей, притянула их к себе, зарылась лицом в макушку Люка, вдыхая родной запах.
Марк смотрел на них, и его взгляд смягчился. Он подошёл, положил руку на плечо Вики.
– Я не буду давить, – сказал. – Но подумай ещё раз. Не о карьере и деньгах, а о том, что иногда нужно встретиться со своими демонами лицом к лицу, чтобы перестать их страшиться.
Он не знал, насколько был прав.
В темноте Вика прислушивалась к дыханию спящего мужа. После бурного дня наступила почти сюрреалистическая тишина. Дети уснули, убаюканные обещанием, что "взрослые разберутся". Марк не поднимал больше тему переезда, только мягко поцеловал Вику перед сном и сказал, что любит её, что бы она ни решила.
Его понимание было хуже любых упрёков. Она не заслуживала этого доброго, чуткого мужчины, который терпел её секреты и ни разу не поставил ультиматум.
Вика выскользнула из постели, накинула халат и босиком прошла по прохладному паркету в гостиную. Умостилась на диване, подтянув колени к груди.
Её трое детей, растущие в разных странах, говорящие на разных языках, не подозревающие о существовании друг друга. Было ли это правильно? Она принимала решение юной, испуганной, неготовой к материнству девушкой, которой казалось, что отдать ребёнка в любящую семью – единственный достойный выход.
Сейчас с высоты своего опыта, она видела другие возможности. Что, если бы она оставила Тимофея? Что, если бы нашла в себе силы быть матерью тогда, а не через три года с другим мужчиной?
Сожаления эти были бессмысленны. Время не повернуть вспять. Но можно ли исправить что-то сейчас?
Скоро Тимофею исполнится шестнадцать. Возраст, когда подростки мучительно ищут свою идентичность, формируют представление о себе. Разве он не имеет права знать правду о своём происхождении? Разве Люси и Люк не имеют права знать о существовании своего единокровного брата?
А с другой стороны – какое право имела она, бросившая сына при рождении, внезапно ворваться в его жизнь и перевернуть её? Что скажут Алексей и Ирина? Ирина, которую она когда-то предала, переспав с её мужем, а потом оставив ей своё дитя. Женщина, которая стала настоящей матерью Тимофея.
Вика вздрогнула, услышав тихие шаги. В дверном проёме стояла Люси в пижаме.
– Мама? – тихо позвала она. – Что ты делаешь?
– Думаю, – просто ответила Вика. – А ты почему не спишь?
Люси подошла, села рядом на диван.
– Тоже думаю, – девочка подтянула колени к груди, в точности копируя позу матери.
– И? – Вика попыталась улыбнуться.
– Я хотела бы поехать, – призналась Люси. – Испытать что-то новое. Увидеть страну, где ты выросла. – Она помолчала. – Но я не хочу, чтобы ты грустила.
Вика посмотрела на дочь, ощущая прилив безграничной любви. Такой она сама могла бы быть в детстве, не будь у неё вечно разочарованной во всём матери, меняющей мужчин как перчатки.
– Знаешь, – медленно начала Вика, – иногда мы боимся вещей не потому, что они на самом деле страшные, а потому, что не знаем, чего ожидать. Как когда ты боялась воды, помнишь?
Люси кивнула.
– Пока не научилась плавать, – сказала она. – А потом поняла, что вода может держать меня, если я ей доверюсь.
– Именно, – Вика погладила дочь по волосам. – Может быть, и с Россией так же.
– Так мы поедем? – в голосе Люси звучала надежда.
Вика глубоко вдохнула.
– Я подумаю ещё раз, – сказала она. – По-настоящему подумаю. Обещаю.
***
– Климат слишком суровый, – говорила Вика, нервно измеряя шагами кабинет. – Люк всё время болеет. А что, если у него обострится астма?
– В Москве отличная медицина, – спокойно возразил Марк, не отрываясь от ноутбука. – И у Люка не было приступов уже два года.
– Языковой барьер, – не сдавалась Вика. – Дети не говорят по-русски.
– Есть международные школы.
– Политическая ситуация.
– Мы будем там год, не навсегда. И у нас дипломатические паспорта.
Марк захлопнул ноутбук, посмотрел на жену.
– Хватит, Вика, – мягко сказал он. – Ты ищешь отговорки, но скрываешь причины.
Вика прижалась лбом к прохладному стеклу окна.
– Просто я боюсь, – прошептала она. – Прошлое находит способ вернуться и ударить тебя.
Марк положил подбородок ей на плечо.
– Я здесь при любых обстоятельствах, – сказал он. – Но ты должна довериться.
Вика повернулась в его объятиях, посмотрела в глаза.
– Клянись, что не возненавидишь меня, – тихо сказала она. – И выслушаешь до конца.
Марк нахмурился.
– Ты меня пугаешь, – признался он. – Но да, клянусь.
Вика глубоко вдохнула. Пятнадцать лет лжи и недосказанности. Слишком долго.
– В Москве живёт мой сын, – выдавила она. – Не Люк. Другой сын, от которого я отказалась.
Марк отшатнулся. Недоверие, шок, непонимание накрыли его. Мужчина открыл рот, закрыл, снова открыл.
– Что? – неверяще спросил он.
И Вика стала рассказывать. О том лете в Сочи, шторме, Алексее. О беременности, которую она скрывала, опасаясь реакции матери. О решении отдать ребёнка отцу, чтобы начать всё с чистого листа. О том, как она отказалась от всех прав на Тимофея, подписав согласие на усыновление его другой женщиной.
– Ты видела его? – спросил Марк, когда она закончила.– Нет, – покачала головой Вика. – Ни разу. Я только... отправляла открытки. На день рождения. Каждый год.
– И следила за ним в социальных сетях? – в голосе Марка не было обвинения.
Вика кивнула, не в силах говорить.
Марк долго смотрел на парижские крыши в окне.
– Почему ты молчала? Думал, мы доверяем друг другу.
– Я испугалась, – её губы дрожали. – Что ты будешь видеть во мне женщину, бросившую ребёнка.
– А теперь ты не хочешь ехать в Москву, потому что...
– Не знаю, смогу ли быть в одном городе с ним и не попытаться увидеть, – честно ответила Вика. – И имею ли право появляться в его жизни.
Марк провёл рукой по волосам.
– Так. Мне нужно переварить всё это, – сказал он. – Я не злюсь из-за ребёнка, Вика. Это было до меня, но я расстроен, что ты не доверилась мне.
Он направился к двери.
– Пойду прогуляюсь, – сказал он. – К ужину не жди.
Вика опустилась на пол, обхватив голову руками. Она чувствовала странное облегчение – словно опухоль, которая пожирала её изнутри годами, наконец была удалена. Но вместе с тем пришёл страх. Что, если Марк не сможет принять правду? Что, если это разрушит их семью?
И всё же, даже сейчас, сквозь страх и облегчение, она чувствовала, как внутри растёт решимость увидеть Тимофея. Хотя бы издалека. Хотя бы раз.
Взяв телефон, она написала Марку короткое сообщение:
"Я поеду в Москву. Поедем все вместе, если ты всё ещё хочешь. Люблю тебя."
И, отправив его, она, наконец, разрыдалась – горько, навзрыд, как не плакала годами.
Подруга
– Ты сама понимаешь, какая это жесть, Вика? – женщина напротив отпила кофе, внимательно глядя на собеседницу поверх чашки. – Столько лет молчания, а потом – бам! – внезапное вторжение в жизнь парня, который понятия не имеет о тебе.
Клод Дюваль, психолог с тридцатилетним стажем и единственный человек в Париже, знавшая полную историю Вики, не имела привычки смягчать выражения. За это Вика её и ценила – за абсолютную, порой жестокую прямоту, которая не оставляла места для самообмана.
Они сидели в крошечном кафе на Монмартре, вдали от туристических маршрутов. Место, где никто не подслушивал и можно было говорить открыто, не опасаясь быть узнанной – Вика к своим тридцати трём стала довольно известным фотографом.
– Я не собираюсь врываться ни в чью жизнь, – Вика крутила в пальцах чайную ложку. – Просто... увидеть мальчика издалека.
– Врёшь, – Клод откинулась на спинку стула. – Не мне, так себе. Ты действительно думаешь, что сможешь остановиться на "издалека"? Увидеть его на улице и потом спокойно вернуться домой, к мужу и детям?
Вика отвела взгляд. Отношения с Марком медленно приходили в норму. Он действительно не злился, не упрекал, только иногда смотрел на неё долгим, изучающим взглядом, словно пытаясь заново узнать женщину, на которой женился.
– Ты помнишь, в каком состоянии я тебя нашла? – спросила Клод, возвращая Вику к реальности. – Через полгода после того, как ты отказалась от сына.
Вика поморщилась. Да, она помнила. Безумно тяжёлую апатию, которая навалилась на неё после того, как схлынули первые волны боли. Помнила, как перестала выходить из дома, отвечать на звонки, как ночи были пыткой из-за кошмаров, где она искала что-то бесконечно важное, но не могла найти.
– Помню, – тихо сказала она.
– Годы терапии, Вика, – Клод наклонилась ближе, – чтобы собрать тебя по кусочкам. Ты снова начала жить, а не погребать себя заживо в прошлом. – Она вздохнула. – И ты снова хочешь нырнуть туда же.
– Теперь всё иначе, – возразила Вика. – Я стала сильнее, есть опора – семья.
– Ага, семья, которой ты всё это время лгала, – жёстко напомнила Клод.
Вика закрыла глаза, чувствуя, как подступают слёзы.
– Что мне делать, Клод? – прошептала она.
Психолог смягчилась, накрыла руку подруги своей.
– Отпустить, – сказала она. – Отпустить по-настоящему. Не притворяться, что тебе удалось выбросить его из головы, а принять тот факт, что ты сделала выбор тогда, и он привёл тебя к той жизни, которую ты имеешь сейчас.
– А Тимофей? – спросила Вика, открывая глаза. – Каково ему расти, не зная, кто его настоящая мать?
– Ему пятнадцать, Вика, – терпеливо сказала Клод. – Его настоящая мать – та женщина, которая воспитывала его всё это время. Которая, я уверена, любит его как родного. Ты дала ему жизнь, но материнство – это больше, чем биология.
Вика знала, что Клод права. И всё же что-то внутри противилось, сопротивлялось, кричало, что она должна увидеть его. Должна знать, что с ним всё в порядке.
– Я не могу просто... забыть, – сказала она.
– Никто не просит тебя забыть, – покачала головой Клод. – Просто найти способ жить с этим, не вторгаясь в жизнь мальчика, который прекрасно справлялся без тебя.
Жёстко, но правдиво. Вика взяла чашку, сделала глоток остывшего кофе.
– Но мы всё равно поедем, – сказала она. – Марк уже подписал контракт. Дети в восторге.
– Тогда установи себе чёткие границы, – Клод постучала пальцем по столу. – Никаких попыток найти его. Никаких "случайных" встреч. Никаких игр в детектива. И в ту же секунду, как ты почувствуешь, что начинаешь соскальзывать в одержимость – звони мне. Даже если будет три часа ночи по парижскому времени.
Вика кивнула, не вполне уверенная, что сможет выполнить эти условия, но благодарная за искреннюю заботу.
– Спасибо, Клод, – она сжала руку подруги. – Я не знаю, что бы делала без тебя.
– Глупости бы делала, как обычно, – хмыкнула психолог, но в её глазах светилась теплота.
***
– Маркус Дюваль, ты величайший гад из всех, кого я знаю! – Вика смеялась сквозь слёзы, глядя на конверт, который муж только что вручил ей.
Они сидели в их любимом ресторане, где их знали все официанты, где шеф-повар всегда лично выходил поприветствовать. Место для особых случаев, важных разговоров, примирений.
– Ты хотел манипулировать мной, – Вика покачала головой, всё ещё не веря в то, что видит. – А сам всё подготовил за моей спиной.
– Не за спиной, – возразил Марк улыбаясь. – Я пытался заинтересовать тебя Москвой всеми способами.
Внутри конверта лежало приглашение от престижной московской галереи – персональная выставка работ Виктории Дюваль на тему "Потерянные связи".
Тема, которая проходила красной нитью через все её репортажи последних лет – беженцы, потерявшие родину; села, исчезающие с карты мира; разорванные семьи на границе…
– Я не знала, что ты отправил им моё портфолио, – сказала Вика, изучая письмо. – И почему именно эту тему?
– Потому что это твоя лучшая работа, – просто ответил Марк. – Я всегда чувствовал, что в этих фотографиях есть что-то глубоко личное. Теперь я понимаю, что это было.
Вика посмотрела на мужа. Он изменился за последнюю неделю – что-то новое появилось в его взгляде, какая-то глубина понимания. Словно пазл, наконец, сложился, объяснив ему странности жены, которые он терпеливо принимал годами.
– Ты не злишься на меня? – спросила она.
– Нет, – Марк взял её руку. – Я был шокирован. Обижался, что не доверилась мне раньше, но не зол.
– И ты правда хочешь, чтобы я приняла это приглашение? – Вика постучала пальцем по конверту. – Зная, что меня тянет к сыну?
– Хочу, чтобы ты была счастлива, – серьёзно сказал Марк. – И да, если ты решишь найти Тимофея – я поддержу.
Вика почувствовала, как слёзы снова подступают к глазам – на этот раз от переполняющей её благодарности и любви. Правда их не разделила, а сделала ближе.
– А дети? – спросила она. – Что мы скажем им?
– Правду, – ответил Марк. – Когда приедем в Москву. Или раньше, если ты захочешь. Они должны знать, Вика. Это часть их истории тоже.
Вика представила, как расскажет Люси и Люку о том, что у них есть брат. Страшно было до мурашек.
– Я люблю тебя, – прошептала она. – Ты знаешь, как сильно?
– Знаю, – Марк наклонился и поцеловал её. – И я тоже люблю, всю, с прошлым и настоящим.
Интересно читать? Сообщите об этом лайком и интересного станет больше! Подпишитесь и скиньте ссылку близким - вместе читать ещё интереснее!