«В сборнике документов для Нюрнбергского процесса (суда над фашистами) есть глава «Истребление гитлеровцами советских людей путём заражения сыпным тифом».
(ЧГК, стр.183–193)… Особый расчет был и на то, что русская армия, освобождая из-под оккупации свои земли, неминуемо заразится сыпным тифом и ослабнет» (https://topwar.ru/179251-tif-v-19411944-bakteriologicheskaja-vojna.html).
И мой отец, больной сердцем и не подлежавший мобилизации, погиб именно таким образом. Его отправили в командировку в тифозный район. Он заразился и умер, в 1944-м году. Его два брата погибли на фронте раньше, но я их, если и видел, то не в том возрасте, когда что-то помнят. Брат и сестра моей мамы на фронте выжили. И я плохо себя чувствовал, думая: если б мне пришлось принять участие в акции «Бессмертный полк», мне нечего было б нести в руке. – Теперь так думать не буду.
Хуже другое. Мне уже было 5 лет, когда отец умер. Меня как-то оградили от него, приехавшего больным, чтоб я не заразился. И меня как-то оттирали и после смерти. И отдали подруге семьи, пока отправились хоронить его на кладбище. И я вообще, как какой-то чиканутый воспринял исчезновение из жизни моего отца. При последующем посещении могилы всё внимание поглощала мама: поддержать, чтоб она не упала, ибо она плохо владела собой, потом я помню какую-то странную необходимость во мне, как переводчике с русского на узбекский (наверно, дело было в надписи на могиле), потому что я помню фразу: «Икрому! Синике дада хазер келядэ?» Что в переводе значило: «Икрам! Твой отец скоро придёт?». Отец, наверно, был каменотёс. Наверно, он и показал первый раз дорогу к могиле. (Не знаю кто там вместо памятника поставил огромный, - так помнится мне, малышу,- гладкий серый валун. Потом я ещё должен был маму привести, ибо она не могла ориентироваться. – В общем, мне было не до траурных переживаний. Я был весь в делах и гордился своей необходимостью.
Смерть бабушки застала меня трёхлетним, и я вообще ничего не понял про смерть. Мы с нею были одни в комнате. Она сидела в стуле с подлокотниками (потому не упала). И просто она перестала двигаться, а я, наверно, подумал, что она заснула. От дальнейшего меня оградили, и я ничего не помню. Никакого минора тоже, естественно.
Почти то же было и когда умер дедушка. Меня от него отгораживали буквально телами. Мне удалось только увидеть, что он последние секунды всё старался смотреть на горевшую под потолком лампочку (хоть был день, забыли потушить). Наверно, всё остальное ему уже было не видно. И опять меня не взяли на похороны. И что-то помню себя скорее осовевшим, чем объятым горем.
А когда умерла мама, мне было 48 лет, и я был сперва ошеломлён (поверите ль?) самым настоящим непониманием, как теперь жить, а потом занялся полусумасшедшими поисками какой-то естественно-научной возможности маму ещё раз увидеть.
Никакой мистики. Я был (и есть) атеист.
Но у меня хорошее воображение. И я потрясён, красно говоря, эстетическим открытием Пугачёвой не петь, а хрипло шептать – мистически разговаривать с погибшим на СВО сыном. А он – отвечает. А она – ещё. А он – тоже.
Жуть.
Ты далеко, далеко
Мне без тебя нелегко
Мне без тебя, сын, невмочь
Слёзы я спрятала в ночь
В ночь, в ночь…
Мам, для тебя я живой
Слышишь, мам?
Буду всегда я с тобой
Я проклинаю тот бой, мам
Что разлучил нас с тобой
Разлучил, разлучил…
Как я могла отпустить тебя, сын?
Как могла…
В этот ужаснейший бой
Отпустила тебя, бесы попутали
Сердцу вдруг стало невмочь
А ты снишься мне, снишься мне
Каждую ночь, каждую ночь…
Мам, я погиб
Но бессмертна душа
Мама, я дышу не дыша
Я обнимаю тебя, мам
Ты ведь всё это чувствуешь, мам
Мам, мам, мам, мам, мам, мам, мам, мам…
2025
Да ещё с фортепианным сопровождением, напоминающим «Лунную сонату» Бетховена, которую, наверно, все знают.
Нет, я в броне антипатии к Пугачёвой с самого начала её творчества за низменность идеала, который, индивидуалистский, всегда её воодушевлял. Но я головой понимаю людей, очень переживающих, когда она поёт. В том числе, наверно, и вот эту песню. И я признаю, что привнесение мистики, вообще говоря, возвышает. Но как? Ценностно-субъективно. Пастернак, вот, сумел идеалом Мещанства-с-большой-буквы, «Доктором Живаго», внушить мне ощущение, что я хожу по облакам (тогда как все остальные произведения, вдохновляемые идеалом мещанства меня не в силах были взволновать – из-за моего очень сильного антимещанства). А Пугачёва – не смогла. Чувственно со мной ничего не изменилось. Хоть мистика – я к ней слаб – могла б меня пронять.
Но я понимаю тех, кого эта песня пронимает.
Тем она опаснее для… России именно теперь.
Мещанство в каждом из нас очень сильно. Очень сильно. Очень.
Оно не может устоять перед русским менталитетом, за спиною которого века и века, и который, - такова уж история и география России, - сделал из россиян народ героев, а не «Я проклинаю тот бой» и «Как я могла отпустить тебя, сын?».
Но мещанство очень проникновенно. А война идёт четвёртый год и терпение не бесконечно.
В Европе очень хорошо считают. И они рассчитывают, что народ не выдержит, в конце концов. Ибо всем ясно: в ТАКОЙ войне не победить. Нужна ДРУГАЯ. Скажем, «Орешником» просто по всем ядерным объектам Европы при молчании США, которые стали ссориться с Европой.
Но когда этот момент настанет?
У Европы и Пугачёвой ЕСТЬ, на что рассчитывать.
Соответственно, надо не затюкивать её вступление в активную идейную войну с Россией – пением. Она большой молодец. Сильно бьёт. Как и молодцы украинцы – держат фронт уж который год при потерях, говорят, вдесятеро больших, чем у нас.
Молодцы, враги! Хорошо сопротивляетесь.
.
Я реально боюсь ещё и другого: чтоб администрация Дзена не заблокировала эту статью за, скажем, язык вражды. Скажем, за слово «враг».
8 апреля 2025 г.
