— Слушай, а ты не перегибаешь палку? — Виктор нахмурился и ослабил узел галстука. — Мы вот уже полчаса обсуждаем один и тот же вопрос…
— И будем обсуждать, пока ты не согласишься, — огрызнулась Ирина, расставляя на столе чашки. — Пётр Степанович сам предложил переехать к нам после операции, если мы возьмёмся за уход. А взамен, заметь, отдаёт свою часть квартиры. Ты представляешь, что это значит для нас?
— Представляю, — Виктор устало провёл рукой по лицу. — Я представляю и кое-что другое: он пожилой, больной, упрямый как сто чертей, и я не уверен, что это не выльется в скандалы…
— Зато это может вылиться в решение наших финансовых проблем, — Ирина повысила голос, стукнув рукой по столу. — Вить, у нас и так сплошные кредиты, ипотека, у Макса то одно, то другое. Да мы через год сами загнёмся, если ничего не изменим.
— Не знаю… — Виктор опустил глаза.
— А я знаю, — отрезала Ирина, подняв бровь. — Говорю же, он сам предложил. Сестра у него за границей, оформлять что-то через неё — морока. А мы, выходит, все удобные для него. Ещё и школьники навещать его перестали — всю жизнь он дал одной школе, — прикинь, 40 лет математике их учил, — а в итоге сидел бы и дальше в одиночестве, если б не мы. Так что, пока старый учитель не передумал, надо действовать.
Тишина повисла, неуютная, наполненная отголоском давно привычного семейного напряжения. Потом Виктор тяжело вздохнул:
— Ладно, звони ему, договаривайся.
На том и порешили.
Ирине было 42 года, и в её глазах уже читалась постоянная усталость. Она работала менеджером по закупкам в мебельной компании: весь день звонки, торги, замеры, накладные. Дома — непрекращающаяся бытовая рутина. Муж, Виктор, был инженером на мелком предприятии. Денег особо не водилось, зато долгов хватало — ипотека, кредит за машину, мелкие займы тут и там.
В браке они были уже десять лет, и за это время чувства постепенно выветрились. Сильных скандалов в семье не было, но и тепла мало. Вроде бы на детях сошлись, но до настоящего шага почему-то не доходило. У Виктора от первого брака остался сын Макс, ему исполнилось двадцать; он жил с ними, пусть и бывал часто то у друзей, то у бабушки. Ирина не возражала: меньше шума в квартире.
Появилась мысль: если они возьмут к себе Петра Степановича — бывшего учителя Виктора, — то решат часть своих денежных проблем. Муж был знаком с ним с юных лет: когда-то тот даже готовил его к университету. Пётр Степанович всю жизнь проработал в школе, а ближе к пенсии разделил родительскую квартиру с сестрой. Она давно жила в Германии, поэтому доля пожилого педагога была практически не востребована кем-то ещё. После операции на сердце ему требовался уход, и он готов был поручить себя тем, кто искренне (или хотя бы формально) согласится помогать.
— Пусть лучше поживёт у нас, — подбивала Ирина мужа. — Макс переберётся к бабушке на время. Это не навсегда, а квартиру можно будет потом продать и покрыть часть ипотечного долга.
Виктор изначально противился: мол, это ответственно, вдруг придётся вечно сидеть возле больного. Но в итоге согласился — слишком заманчивым был шанс вырваться из долговой дыры. Макс и вовсе принял новость спокойно, лишь шутливо пробормотал: «Ну, удачи» и собрал рюкзак, чтобы перебраться на пару месяцев к бабушке.
И вот в один хмурый день у их двери раздался звонок. Открыв, Ирина увидела худощавого пожилого мужчину, который стоял, опираясь на трость. Его седые волосы были коротко острижены, лицо осунувшееся, но взгляд по-прежнему оставался цепким. Это и был Пётр Степанович. За ним тянулся водитель такси с чемоданчиком и пакетом медикаментов.
— Что ж, здравствуйте, Ирина, — тихо сказал он вместо приветствия. — Позвольте войти?
Она улыбнулась как могла приветливо:
— Конечно, проходите, Пётр Степанович. Мы вам уже комнату приготовили.
Новая жизнь в тесноте
С переездом Петра Степановича в их жизнь вошли новые, непривычные хлопоты. Нужно было следить за приёмом лекарств, приносить еду по расписанию, вызывать врача на дом, если подскочит давление. Виктор помогал как мог: утром ставил чайнику будильник, чтобы старый учитель не забывал вовремя выпить свои таблетки. Ирина уставала сильнее обычного: работа — дом, дом — работа, а между делом ещё выслушивать капризы своего новоявленного подопечного.
— Я не привык к этому чаю, он мне горчит, — брюзжал Пётр Степанович. — Лучше бы душистого, как раньше.
— Поищу в магазине, — холодно обещала Ирина, отмечая про себя: «Это уже за гранью. Мне и так некогда».
Но в глубине души она напоминала себе, что всё это — во имя будущего бонуса в виде части квартиры. «Осталось чуть-чуть потерпеть. Потом он восстановится, а мы оформим все документы», — уговаривала она себя.
Порой Ирина видела, что Петру Степановичу тоскливо. Он мог часами сидеть на кухне, глядя в окно, не разговаривать или вздыхать. Тогда она притворно сочувствовала:
— Вам книжку дать или телевизор включить?
— Я лучше поиграю в шахматы, да партнёра нет…
Но партнёра у него не появлялось, и учитель, ворча, замолкал, углубляясь в свои воспоминания.
Гостья с фруктами
Однажды вечером, когда Ирина уже возвращалась с работы, в прихожей послышался звонок. Виктор выглянул из комнаты:
— Ир, открой, я занят, — пробормотал он.
Ирина пошла к двери, слегка раздражённая. На пороге стояла женщина лет 35, среднего роста, в тёплом пальто и с торчащим из сумки пакетом мандаринов.
— Здравствуйте, извините за беспокойство… Я Лена. Скажите, Пётр Степанович у вас проживает?
— Проживает, — ответила Ирина, приподняв бровь. — А вы, собственно?..
— Я его бывшая ученица. Услышала, что он после операции, хотелось проведать. Можно?
Ирина невольно выпустила Лену из взгляда «сверху вниз». Простая, не модница, какой-то милый румянец на лице. А в глазах — неподдельная тревога.
— Проходите, — суховато разрешила Ирина.
Лена робко сняла сапоги, аккуратно поставила их в угол и прошла к комнатам. Когда Пётр Степанович увидел её, в его взгляде что-то дрогнуло. Он улыбнулся — искренне, так, будто увидел родную внучку.
— Леночка, как же ты меня нашла?
— Я… спросила у знакомых, вроде бы вы жили в другом конце города… Ну вот…
Лена передала пакет с фруктами и банку варенья.
— Это вам, чтоб витаминчиков побольше, — смущённо добавила она.
Старый педагог заметно оживился. Ирина наблюдала со стороны и вдруг почувствовала, как внутри поднимается раздражение: «Что за святая женщина? Мы-то тут пашем, а она пришла с вареньем — и уже герой дня».
После краткой беседы Лена собрала сумку, попрощалась и пообещала зайти ещё. Пётр Степанович выглядел довольным, даже счастливым. А Ирина только молча наблюдала, как Виктор что-то тихо говорит Лене на прощанье, жмёт ей руку.
— Вот молодёжь, бывает, душевная, — прокомментировал он, закрыв за гостьей дверь.
Ирина лишь поджала губы.
Пробуждение зависти
С тех пор Лена стала заходить регулярно. Приносила то свежие пирожки, то конфеты к чаепитию, то журнал с кроссвордами. Без предупреждения, без просьб. Просто так.
— Доброта в чистом виде, да? — не удержалась Ирина, бросая колкость мужу.
Виктор молчал. Он понимал, что Ирина смотрит на Лену как на соперницу. Ирина всё больше ощущала себя чужой в собственном доме. Она присматривалась: «Уж не строит ли Лена себе выгодный плацдарм? Вдруг учитель перепишет свою собственность на неё, такому золотцу. А мы останемся у разбитого корыта».
Соседка тётя Валя при встрече как-то захвалила Лену:
— Какая хорошая, сразу видно — от души помогает. В наше время редкость…
Ирина усилием воли сглотнула раздражение: «Да-да, святая Лена».
Она понимала: её забота о Петре Степановиче была не столько душевной, сколько продиктованной расчётом. И ровно поэтому Ирина начала ревновать — но не по-женски, а по-человечески, понимая, что выглядит куда менее сердечной, чем эта простоватая, но искренняя женщина.
Пётр Степанович замечал её холодность и замкнулся ещё сильнее. Зато с Леной он оживал: мог смеяться, вспоминать школьные годы, рассказывать, как когда-то создавал математический кружок, как водил учеников на олимпиады. Ирина ловила обрывки фраз, где он гордо говорил: «В той школе у меня вся жизнь прошла…» — и лишь сильнее злилась, чувствуя, что Лена понимает его лучше, чем она сама.
Подслушанный разговор
В один из дней Ирина устала настолько, что возвращалась с работы на автопилоте. Дома застала странную тишину. Виктор задерживался на совещании, а вот Лена, кажется, была где-то поблизости. И точно: из комнаты доносились негромкие голоса.
— Я думал оформить всю недвижимость на… — голос Петра Степановича звучал неуверенно. — Но сейчас у меня сомнения. Леночка, с тобой я… чувствую себя спокойнее.
— Пётр Степанович, я не прошу от вас ничего, — откликнулась Лена. — Вы мне уже столько дали, когда учили меня, помогли поступить в институт…
У Ирины перехватило дыхание: «Так, значит, хочет переписать часть квартиры на эту добренькую. Ну точно, она не случайно тут трётся!» Сердце застучало, в голове вспыхнули образы: «Мы ухаживаем за ним, влезаем в расходы, а в итоге он всё отдаст этой альтруистке!»
Она зашла в комнату, нацепив дежурную улыбку, но настроение было испорчено. Лена увидела напряжённое лицо Ирины и, как будто почувствовав неладное, собралась и ушла, пообещав заглянуть на неделе.
— Что за разговоры у вас там были? — прямо спросила Ирина, когда осталась наедине с учителем.
— О том, что и есть, — тихо ответил Пётр Степанович. — Вопрос открытый, Ирина.
От таких слов у Ирины засосало под ложечкой. Она выскочила из комнаты и набрала номер мужа:
— Вить, у меня новости. Старый педагог явно хочет переписать квартиру на Лену! Нам нужно что-то делать срочно!
— Что мы можем сделать? — послышался вялый голос Виктора. — Открыто выставить её за дверь? Пётр Степанович тогда оскорбится…
— Ну и пусть! — выкрикнула Ирина, потом осеклась, сдерживаясь. — Господи, да что ж такое…
Виктор промолчал, лишь пробормотал что-то невнятное. Ирина поняла: муж не собирается ввязываться в её битву.
Сцена в ванной
На следующий вечер Ирина услышала странные звуки из ванной. Приоткрыв дверь, она увидела: Лена бережно моет голову Петру Степановичу над раковиной. Тот сидел на складном стульчике, худой, прикрытый большим полотенцем. По его впалым щекам текли слёзы, а он тихо шептал:
— Спасибо тебе… Я не думал, что… ещё кому-то буду важен…
Лена погладила его по руке:
— Ну что вы, Пётр Степанович. Вы для меня в школе столько сделали, вы же верили в меня, когда остальные думали, что я алгебру не осилю.
Сердце Ирины сжалось. Она понимала, что сама никогда не прикасалась к нему с такой заботой. Её «помощь» заключалась в том, чтобы поставить тарелку супа, спросить о лекарствах — и бежать по своим делам. А тут в воздухе витала неподдельная теплота, и Ирина вдруг почувствовала что-то, похожее на жгучий стыд. «Я ведь не такая», — подумала она. «Но мне нужна эта квартира — разве я виновата, что жизнь вынудила меня быть прагматичной?»
Срыв
На следующий день Ирина вернулась поздно: нервы на работе были натянуты до предела, босс устроил разнос, а затем объявил о сокращении премий. Увидев, что в коридоре Лена протирает полы, Ирина словно взорвалась:
— Ты чего добиваешься, а? Думаешь, если будешь тут подтирать и ухаживать, он перепишет всё на тебя?
Лена замерла, отшагнула, держа тряпку в руках:
— Да нет же, я…
— Не надо изображать святую! Мы здесь вкалываем, берём на себя лечение, а ты приходишь с улыбочкой, пирожками и сывороткой от доброты, да? Что за спектакль?
— Я… правда ничего не прошу, — прошептала Лена, опустив глаза. — Мне важно, чтобы он выздоровел.
— Ах, как прекрасно звучит! — Ирина едва сдерживала громкий крик, чтобы не разбудить учителя. — Только не строй из себя самую сердобольную на свете!
В этот момент в дверном проёме возник Пётр Степанович. Он опирался на трость и смотрел на Ирину взглядом, в котором не было и тени осуждения — только усталость и боль.
— Вы ведь изначально не ради меня, Ирина… — тихо сказал он. — А Лена… Лена просто человек, который помнит о том, как мы в школе были как одна семья…
Ирина почувствовала, как внутри что-то надломилось. Она стояла, неловко прикусив губу, и понимала, что правда висит между ними, обнажённая и беспощадная: её забота была по большей части прагматичной, а Лена вела себя совсем иначе.
— Простите, — прошептала Ирина, сама не ожидая такого слова от себя.
Но Пётр Степанович лишь опустил глаза, не говоря ни «да», ни «нет». Лена, смутившись, отступила к стене. Ирина почувствовала, что ей нужен воздух, — стянула с себя куртку и, не зная, куда деться, прошла в кухню, где долго сидела с закрытыми глазами.
Печальная весть
Через пару недель Пётр Степанович скончался во сне. Виктор позвонил Ирине на работу: голос его дрожал. Смерть была тихой, но от того не менее шокирующей — ещё вчера учитель жаловался на боль в груди, но уверял, что «это пройдёт».
На похоронах собрались его знакомые, пара старых коллег, кто-то из соседей. Лена стояла рядом с гробом, не рыдая на взрыд, но глаза у неё были покрасневшие. Ирина держалась в стороне, сердце колотилось: она чувствовала больше стыда, чем горя. Понимала, что виновата, хотя формально ничего не совершила. Виктор стоял рядом с ней, обнимая за плечи.
— Может, теперь всё уладится? — осторожно спросил он, когда они возвращались с кладбища. — Ведь он должен был оставить нам документы, да?
Ирина кивнула, но молча.
Когда они пришли к нотариусу, им выдали конверт. И вскоре всё стало ясно: Пётр Степанович переписал свою долю недвижимости на свою родную школу. «На развитие математического кружка и в честь памяти учителей, которые привили ему любовь к профессии», — говорилось в завещании. Сестра была не против, документы были оформлены ещё при его жизни.
— Вот здесь приписка, — добавил нотариус, пролистывая страницы. — В качестве куратора проекта указан некий человек по имени Елена, ваша знакомая? С ней связались, она отказалась от каких-либо денег или долей, но согласилась курировать кружок.
Ирина слушала, а уши её горели. Виктор тяжело вздохнул и опустил взгляд, аккуратно убирая шапку в карман куртки (ещё утром он сжимал её в руках, надеясь на другую новость). Тишина повисла между супругами и нотариусом.
Когда они вышли на улицу, Ирина ощутила, будто у неё подкосились ноги. «Всё впустую», — мелькнуло в голове, хотя в глубине души она понимала: так, наверное, и должно было случиться. Слёзы подкатила к глазам, да так резко, что она отвернулась от Виктора и пошла прочь, чувствуя, как стынет внутри невысказанное раскаяние.
Осознание
На крыльце офиса нотариуса они столкнулись с Леной. Та остановилась, увидев зарёванные глаза Ирины, и прикусила губу. В её взгляде не было торжества, была лишь тихая грусть. На какое-то мгновение они стояли, не говоря ни слова. Ирина поняла, что в душе Лены нет враждебности — она просто проживает свою потерю.
— Простите, — повторила Ирина то же слово, что когда-то сказал Пётр Степанович. Ей вдруг захотелось избавиться от тяжести на сердце хотя бы этим коротким покаянием.
Лена кивнула, слабо улыбнулась и тихо удалилась, не сказав лишнего. Ирина осталась стоять, чувствуя, как внутри всё сжимается и ноет. Не из-за квартиры, не из-за несостоявшейся выгоды — а потому что впервые чётко увидела, какой стала.
«Где-то по дороге я растеряла всё, что имела. И… наверное, ещё не поздно вернуть хотя бы часть того, что можно назвать душой», — подумала она, не в силах остановить текучую по щекам слезу.
***
Весь вечер Ирина провела в одиночестве у окна, глядя на огни соседних домов. Мысли тянулись нескончаемой вереницей: о том, что деньги и квадратные метры не избавляют от чувства пустоты, о доброте и благодарности, на которые она сама оказалась не способна. Но в этих тягостных раздумьях вдруг промелькнуло слабое тепло: «Если Лена сумела сохранить такой свет, может быть, и я смогу хоть что-то переосмыслить».
На следующий день Ирина написала заявление о коротком отпуске за свой счёт и пошла к Виктору:
— Нам надо поговорить, — сказала она с неожиданной мягкостью.
Он понимающе кивнул, видя в её глазах что-то новое. Ирина почувствовала, как понемногу оттаивает та ледяная корка, которой она сама себя укрывала столько лет.
НАШ ЮМОРИСТИЧЕСКИЙ - ТЕЛЕГРАМ-КАНАЛ.