Партизан я нашла быстро, это было не сложно. Иди туда, где хуже всего можно пройти и найдёшь что надо. После недолгой проверки мне доверили разведку. В мои обязанности входило посещать деревни и сёла, узнавать наличие и количество находящихся там немцев и полицаев.
В Окольном, село такое было большое, немцы организовали госпиталь или точнее сказать дом отдыха. В старой барской усадьбе жили и восстанавливались после ранений офицеры, а в домах местных жителей солдаты. Я вошла в село. Идя между домами, чувствовала на себе взгляды немцев. Пристали трое солдат, они потащили меня за руки к ближайшему сараю. Я увидела совсем молодого немецкого офицера, он прогуливался по улице. Вспоминая немецкие слова, я попросила у него помощи. К моему удивлению он отреагировал, отогнал солдат и согласился проводить меня до окраины села, где по легенде находился дом моей тёти. Вцепившись в руку немца, я едва передвигала ноги, было очень страшно. Офицер провёл меня по двум улицам под хохот раненых солдат. Думаю, что они ему завидовали. Возле дома «тёти» немец попросил у меня разрешения зайти вечером в гости. Я, согласная, кивнула. Не было меня там вечером, и тёти там никакой не было, пустой дом был. Доложив командиру отряда о том, что произошло, я услышала его мнение. Оно было сказано в основном матерными словами. От разведки меня отстранили.
Летом это уже было, кажется в июне. Меня отправили в составе группы подрывников на железную дорогу. Путь был долгий, с ночёвкой. Проснувшись утром, я не увидела своих партизан. Больше часа ходила по лесу, чего только не думала: «Пошутить решили! Разыграли девчонку! Бросили!». Когда никого не нашла, решила возвращаться в отряд. Возле ручья, который мы до этого переходили, я попала в засаду. Полицаи связали меня так, что я и шага ступить не могла, а о том, чтобы пошевелить руками речи вообще не было. Перекинув моё безвольное тело через спину лошади, меня привезли в село и прямиком к коменданту местного гарнизона. Немец, отставив кружку с чаем, спросил: «Партизан?». «Партизанка!» - ответила я с достоинством, высоко подняв голову. Я нисколько не сомневалась, что жить мне осталось всего чуть-чуть. Офицер что-то крикнул в сторону входной двери, вошла девушка, с виду русская. Повинуясь приказу коменданта, она меня развязала и раздела, я не сопротивлялась. Сложив мои вещи возле двери, помощница коменданта вышла. Я не стеснялась своей наготы, мне хотелось убить этого самоуверенного немца. Желая произвести на меня впечатление, комендант крутил между пальцами небольшой нож и улыбался, рассматривая моё тело. «Подойди!» - приказал он. Я сделала два шага в его сторону. «Ещё подойди!» - последовал новый приказ. Я стояла голая напротив немецкого офицера, даже не думая прикрываться руками. «Мы будем разговаривать?» - спросил немец, я кивнула, и, выхватив из его руки нож, воткнула в плечо врага. Схватив с пола свою одежду, я выпрыгнула в открытое окно. Голой бежала долго, остановиться, чтобы одеться времени не было, боялась погони. Пробегая через пустырь заросший крапивой, даже не почувствовала её «укусы». В отряде наш медик заподозрил, что я заразилась нехорошей болезнью. Через пару дней, когда всё прошло, мне разрешили выйти из землянки.
Совсем скоро я пригодилась командиру нашего партизанского отряда. Возвращавшаяся с задания группа разведчиков привела девушку. Она представилась Ниной Ахрименко, назвала село, где жила. Вышло так, что мы с ней были односельчане. Позвали меня. Я подтвердила, что Нина училась со мной в одном классе, и что я знаю её родителей с хорошей стороны. После допроса командиром, девушку, одетую в рваное платье и совсем негодные ботинки, определили к нам в женскую землянку. Когда она переодевалась, мне в глаза бросился подъюбник Нины, он был чистым. О своих подозрениях я доложила командиру отряда. Нина созналась, что к партизанам её отправили немцы.
«Кровь, смерть, предательства шли с нами рядом, нужно было ко всему быть готовым. Вечером Нину казнили. Суд и приговор у партизан в отношении предателей был быстрым и суровым».
Через три дня меня отправили в село, нужно было положить в тайник записку для нашего там человека. «Управилась и сразу уходи!» - предупредил меня командир отряда. Я всё сделала как надо, но возле крайнего дома меня окружили немцы и полицаи. «Сдавайся!» - кричали они. Обороняться мне было нечем, никого оружия с собой не было. Я бросилась на ближайшего ко мне немецкого солдата в надежде что он меня убьёт, но тот ударил прикладом карабина мне в живот, упав на землю, я потеряла сознание. Очнулась уже в подвале.
Меня кто-то пинал, пинал больно, два раза получила удары прямо в лицо.
- Живая, с…а? Не сдохла?
Открыв глаза, я увидела над собой толстого мужчину в форме полицая.
- Живая, и назло тебе жить буду! – прошептала я.
- Недолго! Поверь. Про партизан рассказать хочешь?
Не в силах говорить, я мотнула головой в знак несогласия.
- Ничего, недельку тебя здесь продержим, всё расскажешь!
Я считала дни, может и могла ошибиться, но пошла уже вторая неделя, а меня никто не трогал. На допросы не водили, в мою камеру приходил лишь пожилой полицай, который раз в день приносил в кружке воду и чёрствую корку хлеба.
- Какое сегодня число? – спросила я его как-то.
- Тебе ни число, а дни жизни считать надо! Завтра тебя повесят, - ответил он.
Завтра меня не повесили. «Значит, я нужна, хотят добиться от меня информации. Не скажу! Ничего не скажу!» - думала я.
Через два дня очнулась от новых пинков. Три немецких солдата, эка честь в мою сторону, вывели меня на улицу. Возле кирпичной стены стояли две женщины и девочка лет десяти, меня подвели к ним, поставили рядом. Пятеро немецких солдат изготовили к стрельбе свои карабины.
- Кто ты? - спросила одна из женщин.
- А разве это важно? Жить меньше минуты осталось. Пусть буду Машей, - ответила я
- Важно! Нас из-за тебя стрелять будут, а внучка моя здесь причём?! Скажи что просят, может жива останешься, да и мы ещё божий свет увидим.
- Так, не спрашивали у меня ничего, - ответила я, заподозрив расстрел не настоящим.
Пули разбили кирпичи, но, ни в кого не попали. Зажмурившись ранее от страха, я открыла глаза. Возле немцев, которые в нас стреляли, стоял офицер и толстый полицай, с которым я уже была знакома.
- Партизанка? – спросил немец.
- Второй раз отвечаю на этот вопрос. Да!
Офицер отдал команду солдатам приготовиться к стрельбе.
- Сама как хочешь, но внучку мою пожалей! – попросила стоящая со мной рядом женщина.
- Никто вас не убьёт! Это меня пугают!
Раздался залп, все кроме меня лежали на земле, даже маленькая девочка, её глаза не успели закрыться.
«Прошло ещё три дня. Кружка воды, корка хлеба, меню не изменилось».
В течение трёх дней меня допрашивали и били. Били и допрашивали. Особенно в этом деле отличался толстяк в форме полицая. Его любимым орудием истязаний была нагайка. Однажды он попал ею мне по лицу, кожа на правой щеке лопнула, я могла дышать, не открывая рта. Лёжа на полу в почти бессознательном состоянии, услышала голоса.
- Сказала что-то?
- Нет. Не будет с неё толку. Упёртая. Предлагаю вечером бросить её в яму. Ещё пятеро таких же есть.
Я узнала голос толстяка.
- Хорошо, - согласился с ним собеседник.
Я упала на что-то мягкое. Пролежав без движения, наверное, больше часа, провела рукой возле себя. Как бы ни было мне плохо, я поняла, что лежу на трупах, да и запах об этом говорил. У меня было только одно желание – умереть!
Кто-то тащил меня за руки, было очень больно, но сил кричать или стонать не было. «Молчи, ради Бога молчи!» - услышала я шёпот. Дальше ничего не помню.
Очнулась я у партизан, землянка показалась мне незнакомой.
- Вот, живая ведь, а говорили, помрёт! – лицо Петьки светилось от радости.
- Как я здесь оказалась? – едва смогла спросить я.
- Я тебя принёс.
- Спасибо. Что со мной?
- Всё хорошо будет. Отлежишься. Мне пора.
«Позже выяснилось, что Петька, теперь он был для меня Петром, ходил в то село на задание. Видел, как меня бросили в яму вместе с другими мёртвыми заключёнными местной тюрьмы. Дождавшись ночи, он вытащил меня и больше десяти километров нёс на себе».
Раненых в больничной землянке кормили, но в отряде был голод. Партизаны ели всё, что хоть как-то могло наполнить желудки. Через две недели я ходила сама, но со мной рядом всегда была Светлана, девочка лет пятнадцати. Она придерживала меня, смотрела, чтобы я не ушла, моя голова работала плохо, мне всё время хотелось сбежать. Со временем это прошло.
После выздоровления меня снова зачислили в группу подрывников. Утром мы вышли к железной дороге, ожидалось прохождение немецкого состава с техникой. Пуганные партизанами немцы, охраняли железнодорожные пути как надо. Пешие солдаты ходили вдоль их, не давая нам возможности установить мину. Я предложила командиру группы выход из этой ситуации. «Вы отвлечёте охрану, а я запрыгну на тормозную площадку товарного вагона. Как будет возможность, спрыгну, подготовив взрывчатку». Немного подумав, он согласился.
Рано утром я лежала в кустах, от которых до рельсов было не больше двадцати метров. Из вещмешка торчал бикфордов шнур, во внутреннем кармане моего пальто лежали сухие спички. Я была готова к выполнению задания. В детстве я была бойкой девчонкой. Лазила с ребятами по деревьям, навещая фруктовые сады соседей. Мама на меня ругалась, а потом, смерившись, сшила мне штаны, чтобы мальчишки не видели, что им не надо.
Гудок паровоза прогнал от меня дрёму. Я приготовилась к броску. Вышла незадача! На каждой площадке стоял немецкий солдат с оружием. Поезд уже почти проехал мимо меня, когда партизаны открыли огонь по охране полотна. Я бросилась к составу. Схватившись за поручень, ударом ног сбросила на насыпь очкастого немца. НО! Моя правая рука намертво прилипла к железной скобе! Сняв вещмешок с взрывчаткой со спины, я пыталась не стать частью вагона. Бесполезно! Чем немцы мазали поручни неизвестно, но клей был хороший. Левой рукой подтянула к себе взрывчатку, поправила шнур, достала спички, но их у меня выдуло из руки ветром. Не знаю, слышали ли партизаны мой крик отчаянья.
«В тот день группа подрывников почти вся погибла! Немцы атаковали большими силами, ребята не справились».
Состав остановился, уже было темно, я огляделась, место, где мы стояли, не было похоже на станцию. «Сейчас пойдёт патруль и мне смерть!» - пронеслось в голове.
- Ты смотри, кого нам привезли! – раздалось снизу по-русски.
Я крутила головой, пытаясь рассмотреть говорившего.
- Лежи смирно! Кто такая?
- Тебе зачем? – ответила я грубо.
- Не хочешь говорить? Дело твоё, дальше поедешь!
- Освободите меня! В мешке взрывчатка, а я прилипла.
То, что я разговаривала не с немцами или полицаями мне было ясно, но откуда здесь взялись наши?!
- Лежи смирно, - повторили мне, - сейчас поможем. Горлов, Тихин, - наверх, - распорядился кто-то.
На площадку поднялись двое мужчин в пятнистых халатах. Один из них осмотрел мою руку на поручне.
- Бензином можно, - сказал он.
- Где его взять? Писайте, отмокнет. Моча это щелочь.
Бойцы выполнили приказ командира, а я большего унижения для себя никогда потом не испытывала.
- Сколько взрывчатки? - спросил меня командир разведчиков, кто бы это ещё мог быть, когда моя рука была свободна.
- Не знаю, - честно ответила я.
- Тихин, проверь.
- Бахнет хорошо, - доложил Тихин командиру.
- Тогда поджигай и уходим.
За нашими спинами раздался взрыв, он вызвал пожар, детонацию боеприпасов в вагонах. Пошумели, называется. Теперь бы руку отмыть!
Продолжение следует. 2\3