— Мама, умоляю, — Марина поставила чашку на край стола, стараясь сохранять ровный голос, хотя внутри всё закипало. — Не зови меня доченькой. Я ведь уже давно взрослая.
— И как же мне тогда к тебе обращаться? — Галина Петровна сняла с плиты сковородку с румяными сырниками и обернулась. — Всю жизнь говорила «доченька» и вдруг нельзя?
Марина отвела взгляд: утренние лучи пробивались сквозь занавески, аромат поджаренного творога приятно будоражил, а между ней и матерью повисло ощущение непрошеной конфронтации.
— Не то чтобы «нельзя»… — тихо отозвалась она. — Но это обращение всё время оставляет меня в детском возрасте. А мне тридцать семь, если что.
Галина Петровна запнулась, словно хотела что-то ответить, но передумала. В её взгляде смешались обида и растерянность.
Марина уже много лет жила отдельно в однокомнатной квартире, работала дизайнером интерьеров и довольно уверенно стояла на ногах. После скоротечного брака и развода она научилась ценить личное пространство. Галина Петровна продолжала жить в старой двушке с кошкой Маруськой — та была почти её единственным соседом по быту.
Отношения между ними были тёплыми, но каждый раз, когда мать в присутствии других людей называла дочь «доченькой», у Марины словно вспыхивала внутренняя пружина недовольства. Слишком часто ей приходилось доказывать окружающим (и себе в том числе), что она не девочка, а взрослая женщина.
Сегодня Марина приехала, чтобы помочь маме с перестановкой мебели: старый шкаф, ковёр и кресла нуждались в новом расположении. Но едва они закончили завтрак, между ними встал разговор об этом несчастном слове «доченька».
В гостиной царил полумрак: длинный советский шкаф стоял у стены, где обои по бокам облупились. Рядом кресло с вытертой обивкой, а посредине пола свёрнутый ковёр с потускневшим узором. Из окна пробивался неяркий свет, выхватывая из полутьмы танцующие пылинки. Кошка Маруська морщила усы, перебираясь на подоконник подальше от нависавшей суеты. В комнате всё говорило о переменах, которые только начались.
Прежде чем двигать тяжёлый шкаф, Марина и Галина Петровна освободили его от книг и альбомов с фотографиями. Мать задумчиво перебирала томики, сетуя на пыль, а дочь складывала всё в коробки, стараясь держать паузу — утренний разговор о «доченьке» всё ещё витал в воздухе.
Когда шкаф сдвинули на добрых двадцать сантиметров, под ним обнаружилась целая полоса пыли и дыры в обоях. Галина Петровна вздохнула:
— Вот ведь… На днях ещё обои придется доклеить.
Марина пропылесосила освобождённое пространство, затем они вместе взялись за ковёр, чтобы вынести его в подвал. Но тут раздался звонок домофона, и дочь пошла в коридор.
— Алло? —
— Доставка цветов на имя Марины, поднимаюсь, — послышался уверенный мужской голос.
Марина удивлённо покосилась на дверь кухни, куда выглядывала мать. Та только пожала плечами: «У меня никаких заказов не было».
Через пару минут курьер протянул ей объёмный букет белоснежных лилий без малейшей записки. Подписав квитанцию, Марина притащила цветы в гостиную. Заполнил пространство тонкий сладковатый аромат.
— С ума сойти, — прошептала Галина Петровна. — Кто бы это?
— Может, один клиент… Андрей. Он мельком говорил, что любит лилии, но откуда он знает наш адрес — вот вопрос, — Марина поставила букет на небольшой столик. — Ладно, разберусь позже. Давай доволочём ковёр.
Таща громоздкий свёрток в лифт, они чуть не сбили с ног соседку тётю Валю, которая вернулась с таксой с прогулки. Та с любопытством уточнила, что это за цветы и от кого, потом пожелала «удачи с романтикой» и умчалась. Галина Петровна только фыркнула:
— Соседка ещё та сплетница. Весь подъезд в курсе, что нам лилии принесли.
В подвале они бросили ковёр в дальнем углу, закрыв дверь на засов. Когда вернулись обратно, Маруська недовольно смотрела на них с подлокотника дивана. Марина едва сдержала улыбку: кошка словно чувствовала, что её привычное гнездо в квартире нарушили.
— Может, пообедаем? — предложила Галина Петровна, заметив, как дочь утирает лоб рукавом. — Я сварю пельмени, а дальше закончим перестановку.
Марина согласилась. Силы начали её покидать, а впереди ещё оставалось расставлять книги, придумывать, куда поставить кресла.
Пока вода закипала, мать несколько раз порывалась сказать «доченька», но словно сама себя одёргивала. Марина это чувствовала, внутренне радуясь, что Галина Петровна старается её услышать.
Когда ближе к вечеру всё основное было сделано, пришёл Кирилл — давний друг Марины. Он заглянул без предупреждения, увидев в подъезде суету с ковром. В руках нёс папку для рисунков.
— Да тут целая революция, — хмыкнул он, осматривая опустевшую стену и новенькую гору коробок. — Убираете старое, впускаете новое?
— Что-то вроде того, — отозвалась Марина, смахивая пыль со стола. — Мы с мамой решили обустроить гостиную по-современному.
Галина Петровна поставила на стол чайник и сахарницу, пригласила Кирилла к столу. Кошка Маруська лениво перебралась поближе, видимо, ожидая угощения.
— Лилии вот ещё… — Кирилл махнул рукой на букет. — Откуда эта роскошь?
— Курьер принёс, никакой записки. Подозреваем одного моего знакомого, — Марина изобразила удивлённую мину. — Поразительно, как он вообще нас нашёл.
— Ну, многим нравился твой характер ещё на курсах, — протянул Кирилл. — Правда, ты всегда запрещала себя называть «Маришкой». Говорила: «Я Марина, запомните раз и навсегда!»
Галина Петровна внимательно посмотрела на дочь, в глазах мелькнуло понимание:
— Значит, она давно не выносит уменьшительных. Я-то думала, просто каприз.
Кирилл рассмеялся, и разговор плавно перешёл в студенческие воспоминания. Когда же он ушёл, вся напряжённость, царившая с утра, словно слегка рассеялась.
— Прости меня, — тихо сказала мать, убирая чашки со стола, — если обижала своим «доченька». Теперь ясно, что ты давно это не любила.
— Я не держу зла, — Марина тронула её за плечо. — Главное, что ты меня услышала.
В её душе возникла тёплая волна благодарности. Они ещё немного посидели вместе, обсуждая, куда подвесить новую картину, а заодно прикидывали, что можно сделать завтра: может, сменить шторы. На ночь Марина осталась у мамы, чтобы с утра продолжить работу и заодно не трястись через весь город.
На следующее утро её разбудили ранние лучи солнца и негромкая возня на кухне. Она потянулась на диване, почувствовала легкую приятную усталость после вчерашних хлопот. Кошка Маруська сидела на подоконнике, глядя на дворовых голубей.
Когда Марина вышла в кухню, Галина Петровна встречала её аккуратно накрытым столом.
— Доброе утро! — сказала мать, стараясь говорить без привычных ласкательных интонаций. — Сырники успела пожарить. Угощайся.
— Спасибо, мам, — Марина зевнула и улыбнулась. — А я-то думала, мы съедим остатки пельменей.
— Решила побаловать. Вчера столько всего переделали.
Дочь села за стол, с удовольствием ощущая домашний уют. В этот миг телефон завибрировал. Сообщение от неизвестного номера:
«Привет, это Андрей. Надеюсь, букет нашёл адресата. Если не против, давай пересечёмся на кофе?»
Она показала экран Галины Петровне, и женщина понимающе кивнула:
— Значит, всё-таки он?
— Видимо да, — Марина спрятала смешок, представляя лицо Андрея. — Удивительно, как настойчиво люди могут искать информацию.
Пока мать наливала чай, в квартире царила спокойная тишина. Казалось, между ними больше нет тяжёлого напряжения. Если где-то внутри и таилась старая обида, она растворялась в ощущении новой близости.
Собравшись после завтрака, Марина надела куртку в коридоре. Мать подошла, словно хотела сказать что-то важное, но лишь улыбнулась:
— Спасибо за помощь. И… прости, что не принимала твою взрослость.
— Всё хорошо, — отозвалась дочь, обняв её. — Теперь я знаю, что ты уважаешь мой выбор. Это дорогого стоит.
Выйдя из подъезда, женщина на миг зажмурилась под тёплыми лучами. В груди разливалась тихая радость: мама приняла её взрослой — и жизнь распахнулась навстречу новому.
Она достала телефон и набрала быстрый ответ Андрею:
«Спасибо за лилии. С радостью выберу день. Напиши, когда удобно».
Нажав «Отправить», Марина улыбнулась: казалось, в этот день новые возможности открываются на всех фронтах.
НАШ ЮМОРИСТИЧЕСКИЙ - ТЕЛЕГРАМ-КАНАЛ.