Со школы мы знаем, что возвратная частица –ся в древности значила то же, что местоимение себя. В ряде случаев их тождественность легко обнаружить и сегодня. Тем не менее многие обращали внимание, что так происходит далеко не всегда. Скажем, нам легко представить, что умыться – это умыть себя, побриться – побрить себя, одеться – одеть себя и т.д. Но как быть с глаголами драться, биться, сражаться? Сложно представить, что когда-то они значили бить или драть себя?
Давайте немного поразмышляем, почему это так. В предыдущем материале мы говорили об энклитиках. В древнерусском языке к ним относились и многие падежные формы местоимений: ми, ти, си, мя, тя, ся… Большая их часть канула в лету, а местоимения ся превратилось в возвратную частицу глагола. Вот что по этому поводу говорил академик А.А. Зализняк.
Древнерусский язык обладал тонким механизмом, ныне отсутствующим. Существовали ударные и безударные формы местоимений. Те, кто изучал французский язык, с этим сталкивались. Там этот механизм есть и сейчас: таковы французские me и moi, te и toi. Это характерная ситуация для древних индоевропейских языков. Если есть такая пара, то одна форма местоимения имеет полное ударение, это нормальное ударное слово, а другая – это клитика. В романских языках это проклитики, а в славянских – энклитики. Почему? Это уже вопрос индивидуального развития этих языков. Важно то, что это безударное слово.
Именно такой механизм был в древнерусском языке. Там было мя безударное и мене ударное, тя безударное и тебе ударное и т. д. В дательном падеже было ми безударное и мне ударное, ти безударное и тобе (или тебе) ударное. И они очень строго распределялись.
Большее распространение имел безударный вариант. Когда не надо было ничего специально подчеркивать, то использовались безударные ми, мя, ти, тя и т. д. А ударное мне использовалось только в случаях, когда это нужно было логически подчеркнуть: Это мне дайте (подразумевается: мне, а не кому-то еще). Это нельзя было выразить с помощью ми. Если вы мягко, без всякого нажима, говорите: Дай мне воды, то в древнерусском было бы ми: дай ми воды. Но если вы хотите по-древнерусски сказать: Дай мне, а не соседу, то уже нельзя сказать: дай ми – нужно употребить мне.
Со временем из пары ми и мне осталось только мне, а ми исчезло, перестало употребляться. И это произошло во всей группе – не единично, а системно. Все дательные падежи стали мне, тебе, себе и так далее строго по ударным формам, то есть первоначально экспрессивным, подчеркнутым. Но так как сравнивать стало не с чем, то теперь их уже нельзя считать таковыми. Они стали обычными, нейтральными. В том случае, если мы в речи хотим выделить местоимение особо, мы делаем на него дополнительное, более сильное ударение, или указываем на него специальными маркерами: именно, конкретно, только…
Итак, ми исчезло, ти исчезло, мя исчезло, тя исчезло, а ся не исчезло. Почему? Оно же было совершенно такое же? Дело в том, что у ся уже в древности не было варианта себя (точнее, себе, поскольку первоначально винительный падеж этого слова был себе, форма себя возникла позднее).
Можно было сказать умыватися, но не умывати себе. Можно было сказать сражатися, но не было варианта сражати себе. То есть если бы тогда сказали бити себе, то, наверное, это означало бы «бить себя кулаком в грудь», как мы сейчас говорим. Это не означало бы биться, сражаться. Поэтому в данном случае замена ся на себе была исключена, в отличие от замены ми на мне, где не было разницы значений. Поэтому у ся не было возможности последовать за своими «собратьями» – местоимениями мя, тя, ми, ти. И ся нашло другой выход – весьма замечательный. Это слово исчезло, его тоже нет в языке, но исчезло не физически, а функционально, как самостоятельное слово. В качестве самостоятельного местоимения оно точно так же отсутствует в русском языке, как и мя, тя. Но оно не отсутствует физически, потому что на его месте возникло то, что мы называем сейчас возвратной частицей -ся, которая стала частью глагола.
В связи с этим интересен следующий примечательный факт из истории славянских языков. Не во всех славянских языках развитие привело к тому же, что мы имеем в русском. В значительной части славянских языков до сих пор имеется ся в качестве отдельного слова, в отличие от русского, где кланяться, биться, сражаться и т. д. это единые слова. Отдельное слово ся (точнее, его фонетический эквивалент) имеется, например, в чешском, словацком, сербском, болгарском, и оно до сих пор иногда может оказаться слева от глагола.
Таким образом, славянские языки делятся на две группы: с одной стороны – те языки, в которых ся «прилипло» к глаголу, с другой – те, где оно до сих пор свободно может быть и слева, и справа от глагола. И вот оказывается, что в точности та же самая граница отделяет те языки, где исчезли ми, ти, мя, тя, и те, где они сохранились до сих пор. То есть совершенно отчетливым образом одно сопряжено с другим. Если в языке остаются на месте мя, тя, ми, ти, то и ся не прилипает к глаголу. Если же они исчезают, то ся, следуя за ними, тоже не может сохраниться в прежнем состоянии, а испытывает описанное выше превращение в нечто совсем иное – в составную часть глагола.
Такова, по словам А.А. Зализняка, примерная схема того, что произошло в истории русского языка.
В современном русском языке частица -ся часто называется возвратной, но образует она не только возвратные глаголы, в которых действие направлено на действующее лицо (т.е. возвращается к нему). В этих случаях, как мы сказали вначале, -ся легко приравнивается к «себя»: умываться, одеваться, защищаться, прятаться и пр.
Постфикс –ся (так его теперь рекомендуют называть) образует еще взаимно-возвратные глаголы: одно и тоже действие совершается двумя (или несколькими) лицами. При этом каждое лицо совершает действие и принимает на себя действие: встречаться, обниматься, здороваться, знакомиться, мириться, бороться, целоваться, переписываться и пр.
Кроме того, -ся образует общевозвратные глаголы, делая их непереходными, но не меняя основного значения. Эти глаголы означают: 1) различные изменения в движении, положении, состоянии (двигаться, опускаться, приземляться, возвращаться, нагибаться, останавливаться, уменьшаться и пр.); 2) начало, продолжение и конец какого-либо явления или действия (начинаться, продолжаться, кончиться); 3) постоянное свойство предмета (например: кактус колется, дерево гнется, собака кусается).
Часть глаголов теперь и вовсе без -ся не употребляются: смеяться, становиться, бояться, появляться, стремиться, нуждаться и пр.
С помощью –ся образуются также безличные глаголы, обозначающие некое состояние или обстоятельство: случается, смеркается, думается, хочется, нездоровится, не работается, не спится, не сидится и пр.).
А еще бывают глаголы несовершенного вида со страдательным значением (Эксперимент проводится учеными; Памятник охраняется государством).
Как говорил А.А. Зализняк, в языке постоянно происходят изменения: какие-то старые правила могут исчезать, и складываются новые, первоначально необязательные привычки. Скажем, в некоторой ситуации чаще говорят так, чем иначе. Потом это становится всё более распространенным, всё большее число людей, так сказать, заражается таким способом говорения. На конечном этапе такого движения это будет уже правило.
Изменения в языке почти никогда не значат, что он обедняется в целом. Это значит, что он начинает интенсивно эксплуатировать какие-то другие возможности в какой-то иной сфере языка.