— Да нет, я не могу пропустить семейный обед. Папа начнёт переживать, если я не приеду, — шепчу я в трубку, стоя в подъезде старой «хрущёвки».
— Оля, ну хотя бы постарайся не вспылить, — отвечает моя двоюродная сестра Наташа сочувствующим голосом. — Я уже сбегала в магазин за тортом, как всегда. Приеду минут через двадцать. Давай встретимся у двери, чтобы вместе войти. Как говорится, «сгруппируемся перед бабушкиным фронтом».
Я заканчиваю разговор и приоткрываю дверь подъезда. За ней свежий воздух и ясное небо. Но внутри, в груди, нарастает привычное воскресное напряжение. Каждое воскресенье ровно в двенадцать мы собираемся у бабушки — и каждый раз я чувствую себя так, будто иду не в гости, а на экзамен.
— Оля, почему ты застряла у двери? — вдруг слышу я за спиной знакомый голос. Это мой папа, Сергей Иванович, вышел посмотреть, почему я так долго не захожу.
— Сейчас, пап, уже иду, — отвечаю я с натянутой улыбкой, поправляя рукав кофты.
Мы поднимаемся по лестнице. Папа слегка торопит меня:
— Мама сказала, что нужно быть строго к полудню, как всегда. Ей не нравится, когда опаздывают.
Я открываю тяжёлую деревянную дверь квартиры, и на пороге меня встречает громкий голос:
— Оля, где тебя носит? Сейчас уже двенадцать семнадцать, а я сказала приходить к двенадцати!
Это моя бабушка, Любовь Сергеевна. Семь минут для неё — уже повод для небольшого «разбора полётов». Она стоит в коридоре, опираясь на трость (хотя чаще носит её для вида), и сверлит меня взглядом поверх очков. Я привычно скрываю раздражение и стараюсь говорить как можно спокойнее:
— Привет, бабуль. Пробки и всё такое... ну, в общем, как обычно.
— Ага, пробки. У вас, молодёжи, вечно отговорки. Проходи, не мёрзни в коридоре, — отмахивается она и вполоборота замечает отца, который снимает сапоги.
Пока я разуваюсь, краем уха слышу, как бабушка бубнит, что опоздание на обед — признак неуважения. Но я ничем себя не выдаю. Мы варимся в этом каждый божий воскресный день.
Захожу в гостиную. Мама, Галина Петровна, уже здесь: с укоризненной улыбкой, видно, что ей самой неловко от бабушкиных упрёков. Пытается сгладить:
— Мама, Оля же сказала — пробки. Тем более Наташа ещё не пришла, давай пока стол проверим?
— Да уж, — вздыхает бабушка, но смягчается. — Ладно, тогда помогите на кухне. Надо всё разложить, пока не остыло.
Я прохожу на кухню следом за ней. Там, как обычно, меня окутывает запах домашней еды: на плите большой казан с наваристым куриным бульоном, на столе салаты — картофельное оливье, свёкла с чесноком и сметаной, овощная нарезка, а в духовке доводится до румяной корочки мясо. Всё это отлично пахнет, и отчасти именно из-за бабушкиных кулинарных шедевров мы до сих пор сюда ездим. Надо отдать ей должное, она потрясающе готовит.
— Наташа вот-вот принесёт торт, — говорю я, чтобы завязать нейтральный разговор. — Как ты любишь, слоёный.
— Торт... Опять покупной, да? — хмыкает бабушка. — Раньше всё сами пекли, а вы... ну да ладно, в магазине, наверное, неплохой выберете.
Я делаю вид, что не слышу её явной критики. Стараюсь помочь маме: протираю тарелки, раскладываю салфетки. Бабушка качает головой:
— Только смотри, чтобы ни пятнышка не осталось. А то я знаю, вы, молодёжь, всё делаете на скорую руку.
В этот момент раздается звонок в дверь. Наташа, моя ровесница (ей тридцать пять, мне тридцать восемь), торопливо входит с большой картонной коробкой. Её щёки раскраснелись от мороза, а глаза чуть лукаво поблёскивают.
— Всем привет! Бабуль, я успела к обеду? — спрашивает она, разуваясь.
— Ну, опоздала на восемь минут, но всё же не на час, — ворчит бабушка, поджав губы. — Давай проходи. Какой тортик?
Наташа ставит коробку на стол и подмигивает мне:
— «Наполеон», слоёное тесто, крем. Я знаю, что ты его любишь, бабуль.
— Посмотрим, какой он на вкус, — скептически замечает бабушка, но всё же с любопытством наклоняется, разглядывая упаковку.
Все собираются в гостиной, расставляют тарелки. Атмосфера вроде бы тёплая, но я чувствую подспудное напряжение — обычно, когда мы начинаем обедать, бабушка то и дело критикует всех вокруг. Мама и папа каждый раз нервничают: с одной стороны, они не могут пойти против пожилого человека, с другой — хотят, чтобы мы, дети, не страдали от постоянных нападок.
Но такова жизнь: каждое воскресенье мы вот так пробираемся по тонкому льду под названием «семейный обед у бабушки».
— Ну что, садимся? — папа обводит взглядом всех за столом. — Мама, я помогу разлить суп?
Бабушка кивает, и папа начинает разливать по тарелкам горячий куриный бульон с лапшой, а я тем временем помогаю разложить перед каждым салфетки и вилки. Саша и Игорь, мои двоюродные братья, тоже уже здесь, сидят и переглядываются — их бабушка «считает» более-менее приличными, потому что они приезжают вовремя. Но и им иногда достаётся: то за манеру есть, то за слишком громкий разговор.
Наконец все рассаживаются за стол. Бабушка во главе. Папа по правую руку, чтобы быстро реагировать на любой её «зов». Остальные мы — напротив. Начинаем есть суп. Первые пару минут проходит в относительной тишине: все осторожно дуют на горячее, не желая обжечь язык. Но бабушка, быстро справившись со своей порцией, ставит тарелку и говорит:
— А теперь давайте рассказывайте, что у вас нового. Только не начинайте мне про свой интернет. Я всё равно не пойму.
В воздухе повисает лёгкая пауза. Обычно «расскажите, что нового» — это сигнал к тому, что любой ответ тут же подвергнется критике. И мы уже привыкли: кто заговорит, тот под «обстрелом». И всё же нельзя молчать вечно.
— Ба, — решает начать Игорь, — я, как и раньше, работаю в сфере IT. Сделал пару сайтов для клиентов. Неплохой заработок.
— Сайты, сайты... — качает головой бабушка. — Сидишь целыми днями за компьютером? А если зрение испортится? Так и будешь слепнуть в этих интернетах?
Игорь невольно кривится, но старается держаться.
— Да нет, бабуль, сейчас есть специальные программы, всё проще, чем ты думаешь.
— Лучше бы ты хоть иногда гулял, — не унимается она, но вздох у неё уже не такой резкий, как обычно.
Понимая, что стрелы летят в сторону Игоря, Саша пытается «принять удар на себя» и говорит:
— А я, как и прежде, занимаюсь перевозками. Много езжу, но в целом неплохо зарабатываю.
— Гоняешь по городам, бензин жжёшь, воздух портишь... — хмуро отзывается бабушка. — Ладно, хоть какая-то работа.
Саша неловко улыбается, а бабушка мигом переключается на Наташу:
— Наташа, а ты не собираешься отращивать волосы? С твоей короткой стрижкой... сама понимаешь...
— Бабуль, — Наташа мгновенно краснеет, — мне так удобно. И потом, я же не причёска, а человек. Я работаю, сама плачу за ипотеку, сама себя обеспечиваю. Разве это плохо?
— Да я что... я же по-доброму, — произносит бабушка не слишком убедительно. — Чтобы вы не забывали советы старших.
Все невольно смотрят на меня — настала моя очередь. Я сглатываю, наконец решаясь рассказать о повышении:
— Ба, помнишь, я говорила о новой должности? Меня действительно повысили, теперь я региональный менеджер. И да, будут командировки, но зарплата выше.
— Командировки, — бабушка вздёргивает подбородок. — Опять летаешь по миру вместо того, чтобы заниматься семьёй?
— Бабуля, у меня взрослый сын, муж и сам со всем справится, если я уеду на пару дней, — стараюсь говорить спокойно. — Для меня это важно, я люблю свою работу.
Бабушка поджимает губы, и на её лбу появляются морщинки недовольства:
— Куда катится этот мир? Все вы какие-то самостоятельные, а потом забудете обо мне — я тут сижу одна... ну вот, словно я всем мешаю.
В столовой повисает гнетущая тишина. Саша отворачивается, делая вид, что задумался над салатом, Игорь нервно откусывает хлеб, Наташа крепко сжимает столовый нож. Мама исподлобья смотрит на папу: «Ну, скажи хоть что-нибудь!». Но папа молчит как рыба, боясь задеть мать.
— Мы не враги тебе, бабуль, — наконец выдавливаю я. — Просто мы устали от твоих постоянных упрёков. Мы хотим быть семьёй, а не чувствовать вину за каждую мелочь.
— Да-да, «вину», — бабушка смотрит на меня, прищурив глаза. — Я делаю замечания, потому что вы мне небезразличны. Мало ли что может случиться, если не прислушаться к старшему!
— Ну вот, — Наташа повышает голос, — и ты всё превращаешь в какой-то армейский приказ: «Сказала к двенадцати — значит, к двенадцати!»; «приходишь с короткой стрижкой — плохо!»; «сидишь в интернете — тоже плохо!». Так жить невозможно!
Бабушка морщится, поправляя платок на плечах. Вдруг она быстро встаёт из-за стола:
— Всё, я мешаю вашему аппетиту. Идите, ешьте свой торт. А я пойду прилягу. У меня от вас голова раскалывается!
Она уходит в другую комнату, громко шаркая тапочками. Папа со вздохом следует за ней, чтобы успокоить. В гостиной остаёмся мы впятером: мама, я, Наташа, Саша и Игорь. От напряжения даже есть не хочется.
— И что теперь? — тихо спрашивает Саша, опуская глаза. — Стоит ли идти за ней? Или пусть остынет?
— Может, пусть полежит. Ей тоже нелегко, — внезапно говорит мама. — Я знаю, она злится из-за одиночества. Но так больше нельзя.
Мы сидим в тишине, пока из спальни доносятся тихие голоса: мама и папа успокаивают бабушку. Через пять минут дверь приоткрывается, и папа, взяв бабушку под руку, снова ведёт её к нам. Она выглядит уставшей, но боевой пыл угас.
— Я не хочу, чтобы вы думали, будто я вас не люблю, — тихо начинает она, морщась, словно слова даются ей с трудом. — Просто мне страшно, что вы все разъедетесь, уедете, а я тут одна помру, никому не нужная.
Наташа осторожно тянется к бабушкиной руке:
— Ба, мы никуда не денемся, мы же семья. Но пойми: мы все выросли, у нас своя жизнь. Можно ведь общаться без жёсткого контроля?
— Строгого контроля... — повторяет бабушка, и в её глазах мелькает обида. — А как же иначе, если вы каждый сам по себе?
Я оглядываюсь: все замерли, ожидая, что я скажу. В конце концов, я решаюсь:
— Бабуль, просто относись к нам как к взрослым, а не как к маленьким детям, за которыми нужно следить каждую минуту. Мы будем приезжать. Уж поверь, никто тебя не забудет. Но я хочу, чтобы эти встречи были радостными.
Мама аккуратно поднимается и встаёт рядом:
— Да, необязательно каждое воскресенье проводить в таком режиме. Если тебе тяжело много готовить, давай чередовать — ездить к кому-нибудь в гости, готовить вместе, а не так, что ты целый день на ногах.
— Я действительно устаю, — признаётся бабушка, сжимая край скатерти. — Но я привыкла, что если нужно собраться, то всё должно быть идеально. Я же старшая — должна о вас заботиться.
— Мы ценим это, — говорит Игорь. — Но, пожалуйста, не придирайся так сильно. Тогда все будут спешить к тебе по зову сердца, а не по обязанности.
Бабушка всхлипывает, поправляя очки:
— Ну хорошо... постараюсь не ворчать слишком сильно. Но если что, вы уж простите меня — я привыкла всё контролировать.
Саша, который до этого сидел молча, вдруг неловко предлагает:
— Ну что, раз уж мир, может, попробуем торт вместе?
Все невольно улыбаются. Мама ставит коробку на середину стола. Наташа заботливо вскрывает упаковку, оттуда пахнет ванилью и слоёным тестом. Бабушка, увидев, какая там нежная пропитка, окончательно сдаётся:
— Ох, какой красивый, — вздыхает она. — Надеюсь, не приторный. Разрежьте мне кусочек поменьше.
Я замечаю, как слегка дрожат её руки, когда она поправляет салфетку на коленях. Папа смотрит на неё с видимым облегчением — конфликт вроде бы улажен.
Мы сидим за столом уже без ссор, медленно наслаждаясь нежным «Наполеоном». За окном светит солнце, в гостиной тепло, как будто даже стены оттаяли.
— Ты смотри там, в своих командировках, Оля, — внезапно произносит бабушка и мнёт край салфетки. — Не переутомляйся. Здоровье-то важнее всего. И сын твой... чтобы у него дома всегда было тепло.
На бабушкином языке это почти «Я горжусь тобой». Сердце сжимается от пронзительной нежности. Я слегка киваю, улыбаясь:
— Спасибо, бабуль. Всё будет хорошо, не переживай.
Мама слегка вытирает уголки глаз, Наташа ставит чайник. У Игоря и Саши расслабленные лица, как у людей, переживших землетрясение. Кажется, мы впервые так открыто сказали друг другу правду. И несмотря на всю горечь, теперь мы чувствуем надежду: может, дальше всё будет не идеально, но более искренне и тепло.
Папа, взглянув на часы, предлагает выпить чаю, а потом потихоньку собираться. Но бабушка робко останавливает его:
— А вы хоть немного посидите со мной, как в старые времена, без всяких ссор... Расскажите что-нибудь хорошее.
— Давай, — с облегчением соглашаемся мы. И продолжаем разговаривать — уже тихо, мирно, перебивая друг друга историями о забавных случаях на работе и находя общий язык, который мы почти забыли.
Пусть шаг и небольшой, но отныне у нас есть возможность наладить по-настоящему тёплые семейные встречи. Без жёстких рамок и взаимных упрёков. А бабушка — она просто боится остаться одна. Её ворчание — всего лишь крик о помощи. Теперь, когда мы ясно это увидели, каждое воскресенье может действительно стать праздником, а не еженедельным собеседованием с испытательным сроком.
НАШ ЮМОРИСТИЧЕСКИЙ - ТЕЛЕГРАМ-КАНАЛ.