Катя всегда мечтала о большой и дружной семье. Когда она вышла замуж за Дениса, то искренне надеялась, что его мама, Валентина Степановна, станет ей второй матерью.
Но уже на следующий день после свадьбы свекровь дала понять: Катя — не жена, а «испытательный срок».
— В нашем роду женщины умели и готовить, и шить, и детей воспитывать, — говорила Валентина Степановна, разглядывая Катю с холодной улыбкой. — А ты… даже борщ не варишь.
Катя старалась угодить: учила рецепты, убиралась до блеска, молча терпела колкие замечания. Но чем больше старалась — тем строже становилась свекровь.
— Мама, ну хватит, — иногда робко вступался Денис.
— Я же забочусь! — отвечала Валентина Степановна. — Разве плохо, что хочу, чтобы у вас всё было как у людей?
Катя сжимала зубы. «Как у людей» означало:
- Просыпаться в 6 утра, чтобы приготовить завтрак (хотя Катя работала до поздна).
- Отчитываться за каждую потраченную копейку.
- Слушать, какая Денису «настоящая жена» была бы лучше.
Однажды Катя не выдержала и разрыдалась.
— Ты что, жаловаться пришла? — фыркнула свекровь. — В наше время невестки терпели и покрепче этого.
Катя замерла на пороге, не веря своим глазам.
Её квартира — нет, их с Денисом дом, который она так любовно обустраивала все эти месяцы, — был неузнаваем. Диван, который они выбирали вместе в тот дождливый субботний день, теперь стоял у стены, заслоняя розетку. Книжные полки, аккуратно рассортированные по цветам, были переставлены хаотично, словно кто-то играл в "испорченный телефон" с её жизнью. А на кухне...
— Я просто подумала, что так будет удобнее — раздался за спиной сладкий голос.
Катя медленно обернулась. Валентина Степановна стояла, скрестив руки на груди, с выражением человека, только что подарившего миру величайшее благо. На её губах играла та самая улыбка — та, что всегда появлялась, когда она "помогала".
— Вы... — Катя сглотнула ком в горле, — ...зачем?
— Ну что ты так смотришь? — свекровь фыркнула, проводя рукой по спинке стула, Катиного стула, который теперь стоял в углу. — Ты же сама говорила, что у тебя времени на уборку нет. Вот я и приехала, пока вы на работе.
Катя почувствовала, как пальцы сами сжимаются в кулаки.
— У меня был порядок.
— Порядок? — Валентина Степановна закатила глаза. — Дорогая, то, что ты называешь порядком, в наше время называлось "лень".
Катя шагнула вперед. В ушах стучало.
— Где мои бумаги?
— А, эти старые журналы? Выбросила.
— Это были чертежи моего проекта! — голос сорвался на крик. — Месяц работы! Завтра сдача!
На лице свекрови мелькнуло что-то вроде испуга, но лишь на секунду.
— Ну, надо было класть куда положено, — она пожала плечами. — Кстати, ужин в холодильнике. Ты так плохо кормишь моего сына, что мне пришлось...
Катя не слышала остального.
Перед глазами поплыли красные пятна. Она вдруг очень четко представила, как хватает эту вазу с подоконника — подарок свекрови, конечно, — и...
— Всё.
Тишина.
Даже Валентина Степановна замолчала.
— Всё, — Катя сказала тише, но так, что каждое слово падало, как гвоздь в крышку гроба. — Вы переступили черту. Это мой дом. Вы уничтожили мою работу. И теперь... — она глубоко вдохнула, — ...сейчас же вернёте всё как было.
— Ты что, с ума...
— Или я звоню Денису и говорю, что либо он сейчас едет сюда разбираться, либо мы завтра подаём на развод.
Глаза свекрови округлились.
Это была война.
Тишина в квартире повисла густая, как смола. Валентина Степановна побледнела, ее пальцы судорожно сжали край стола.
— Ты... угрожаешь мне? — прошипела она, но в голосе уже не было прежней уверенности.
Катя не отвечала. Она медленно достала телефон, нажала на громкую связь. Раздались гудки.
— Алло? — послышался голос Дениса.
— Приезжай домой. Сейчас же, — Катя говорила ровно, глядя свекрови прямо в глаза. — Твоя мама уничтожила мои чертежи. Или ты разбираешься с этим, или я ухожу.
— Что?! Кать, подожди, я...
Она положила трубку.
Валентина Степановна вдруг засуетилась:
— Да что ты раздула из-за каких-то бумажек! Ну, может, они где-то...
— Молчите, — Катя вдруг почувствовала странное спокойствие. — Просто молчите, пока он не приедет.
Свекровь впервые за все время испугалась.
Денис ворвался в квартиру через двадцать минут. Он был бледен.
— Мама, что ты наделала?! — его голос дрожал. — Эти чертежи Катя делала три месяца! Завтра защита!
— Я не знала, что это важно! — залепетала Валентина Степановна, но сын резко оборвал ее:
— Хватит! Ты переходишь все границы! Ты вломилась в наш дом, перевернула все, выбросила ее вещи... Ты вообще понимаешь, что это преступление?!
Катя вдруг поняла — Денис никогда не говорил с матерью таким тоном.
Свекровь отступила на шаг.
— Я... я просто хотела как лучше...
— Нет, — Катя наконец разжала кулаки. — Вы хотели властвовать. Но это кончено.
Она сделала шаг вперед.
— Вот ваши варианты: либо вы сейчас помогаете мне восстановить чертежи и клянетесь никогда не переступать порог нашей квартиры без спроса, либо... — она посмотрела на Дениса, — ...мы подаем заявление о запрете на приближение.
Лицо Валентины Степановны исказилось.
— Ты... ты не смеешь! Я его мать!
— А я его жена, — Катя выдохнула. — Выбирайте.
В ту ночь они сидели втроем за кухонным столом до рассвета. Валентина Степановна, сгорбившись, листала Катины заметки, пытаясь вспомнить, что именно выбросила. Денис молча сканировал уцелевшие эскизы. Катя чертила заново, и каждый раз, когда ее рука дрожала от ярости, она ловила на себе взгляд мужа — я с тобой.
Это была не победа.
Это была первая битва в войне, о которой Катя даже не подозревала.
Но теперь она знала — отступать некуда.
Чертежи удалось восстановить.
Валентина Степановна уехала под утро, так и не извинившись.
А Катя...
Катя впервые за долгое время спокойно вздохнула
Год спустя.
Дверь в квартиру открылась с привычным скрипом. Катя, не поднимая головы от ноутбука, крикнула:
— Положите обувь на подстилку, там лужи!
— Да-да, уже кладу, — раздался с порога неожиданно смирный голос.
Валентина Степановна аккуратно вытерла ноги и повесила мокрое пальто на специальный крючок — тот самый, что Катя прибила специально для нее после того памятного ливня, когда свекровь развесила промокший плащ на спинку нового дивана.
— Принесла варенье, — протянула она банку с вишневым сиропом. — Твое любимое.
Катя наконец оторвалась от работы.
— Спасибо. Поставьте на стол, я потом разолью по контейнерам.
Раньше такая фраза вызвала бы часовую лекцию о правильном хранении варенья. Теперь Валентина Степановна лишь кивнула и осторожно поставила банку на салфетку.
Чай заваривал Денис. Три кружки — у каждой своя. Катина с мятой, его с имбирем, мамина — крепкая, с двумя ложками сахара.
— Как работа? — спросила свекровь, указывая на Катин ноутбук.
— Задерживаются. Опять этот клиент...
— А-а, этот, — Валентина Степановна брезгливо поморщилась.
— Ну ты ему покажи, кто тут главный.
Катя неожиданно рассмеялась.
Год назад эта женщина считала ее работу "рисованием картинок за компьютером". Теперь — давала советы, как ставить на место заказчиков.
Когда Денис вышел на кухню, они сидели втроем за столом.
— Мам, ты где это... — он замер, увидев сцену: Катя показывает свекрови новые чертежи, а та, надев очки, что-то деловито тычет пальцем в экран.
— Вот здесь, смотри, угол не тот! — говорила Валентина Степановна. — В наше время...
— ...архитекторы делали наброски от руки, знаю, знаю, — Катя улыбнулась. — Но сейчас век технологий.
— Ладно уж, — свекровь махнула рукой. — Ты у меня упрямая.
Денис поймал Катин взгляд. В ее глазах читалось то, о чем они договорились год назад в тот страшный вечер: границы.
Не любовь. Не дружба.
Но — хрупкое перемирие, завоеванное в бою.
— Останетесь на ужин? — спросила Катя, закрывая ноутбук.
Валентина Степановна на секунду задумалась.
— Нет, у меня кружок в семь, — она встала. — Вязание с внучкой по скайпу.
Катя кивнула. Они обе знали правду: свекровь уходила, потому что не хотела мешать.
И это было лучшее, что она могла сделать.