Ссылки на другие части и рассказы внизу страницы!
Рассказ | Третья дочь | Часть 2 |
Синие |
Невероятно синие глаза смотрели на него – точная копия глаз Карины, тех самых, в которые он влюбился с первого взгляда на студенческой вечеринке. Не карие, как у старших девочек, унаследовавших его, отцовский взгляд. Нет, это были чистые, как весеннее небо, глаза Карины.
Нечто болезненно сжалось в груди, словно кто-то схватил его сердце и сдавил. Сонечка перестала плакать и уставилась на него с каким-то недетским вниманием, будто изучала, решая, стоит ли ему доверять. А потом схватила его палец своей крошечной ручкой и крепко сжала.
Артур замер. Эта хватка была такой сильной, такой... решительной. Словно дочка говорила: «Я здесь, пап. Не отпущу тебя».
Он не заметил, как по щеке скатилась слеза, а за ней – ещё одна. Последний раз он плакал на похоронах деда.
– Прости меня, – прошептал он, глядя в эти невозможные глаза, изображение плыло, туманясь от его слёз. – Прости, маленькая. Я такой осёл... Такой непроходимый идиот. Как я мог…
Сонечка моргнула, всё ещё держа его палец, и, кажется, улыбнулась беззубой улыбкой. Сердце сорвалось с цепей, удерживающих его долгое время.
Он осторожно понёс её на кухню, где стояла бутылочка со сцеженным молоком. Поставил греться на водяную баню, как делала Карина. Кроха продолжала разглядывать его, не выпуская палец.
– Сейчас, малышка, сейчас покушаем, – приговаривал он, покачивая дочь на руке. – Папа твой не умеет кормить, конечно, но мы справимся, правда?
Когда молоко нагрелось, он устроился в кресле в гостиной и начал впервые кормить дочь. Она жадно сосала смесь, время от времени тревожно поглядывая на него своими синими глазищами, словно проверяя, не исчез ли он.
– Ты прости меня, – шептал он, глядя, как дочка ест. – Я не знал... Не понимал. Думал только о себе. Как я мог не хотеть тебя? Такое маленькое чудо.
Сонечка закончила есть и теперь сонно моргала, разглядывая пуговицу на его рубашке. Артур не мог оторвать от неё взгляд – такая крошечная, беззащитная и одновременно – сильная, с этой хваткой, с этими глазами, смотрящими, казалось, прямо в душу.
Карина проснулась от тишины. В квартире было подозрительно спокойно. Обычно Соня в это время требовала еды или смены подгузника. Может, она проспала кормление? Часы показывали почти девять вечера.
Она с трудом поднялась с постели, чувствуя слабость во всём теле, и, шатаясь, пошла проверить дочку, на ходу завернувшись в тёплый халат. В детской кроватка была пуста. Сердце ёкнуло от испуга, но затем она услышала тихое мурлыканье из гостиной.
В кухне она замерла, прислонившись к дверному косяку, чтобы не упасть – голова кружилась от температуры. Настольная лампа освещала тёплым светом удивительную картину: Артур сидел в кресле, держа Сонечку на коленях. Она уже поела и теперь изучала его браслет от часов, пытаясь схватить его крошечными пальчиками. А отец смотрел на неё с таким выражением лица, которого Карина не видела даже в их лучшие времена – с бесконечной нежностью и восхищением, словно держал в руках величайшее сокровище мира.
– У неё твои глаза, представляешь, – сказал он, не поднимая взгляда. – Такие же. Синие-синие, они поразили меня тогда на вечеринке у Стаса, помнишь? Я ещё подумал – это что за русалка такая?
Карина молча кивнула, боясь спугнуть момент. Что-то дрогнуло внутри – может быть, надежда?
– Я был идиотом, – продолжил Артур. – Полным. Не знаю, что на меня нашло. Все эти месяцы... – Он покачал головой. – Даже не смотрел на неё, а теперь не могу оторваться.
– Ты хотел сына, – тихо сказала Карина, делая несмелый шаг в комнату. – Это понятно. Все мужчины хотят сыновей.
– Я хотел... – он замолчал, подбирая слова. Рука его бессознательно поглаживала головку дочери. – Не знаю, чего я хотел. Доказать что-то этим придуркам во дворе? Своему отцу, который вечно твердил, что настоящий мужик должен родить сына, продолжателя рода? – Он покачал головой. – Какая разница. Посмотри на неё, какая прекрасная.
Сонечка, словно услышав похвалу, довольно погулила. Её маленькая ручка сжимала звенья на браслете отца.
– Самое глупое, – продолжил он. – это то, что я смотрел на Катю и Веру, и думал: ну вот, ещё одна будет такая же. А она – совсем другая. Она... как ты. Эти глаза, улыбка... – Его голос дрогнул. – Как я мог не хотеть ещё одну частичку тебя, Карин?
– Артур, – Карина подошла. – Ты сможешь простить себя?
– Лучше ты скажи, – он поднял глаза, и она увидела в них боль и раскаяние. – Ты сможешь простить меня? За все эти месяцы? За то, каким я был? – в его голосе звучала такая искренняя мольба, что у Карины перехватило дыхание.
Она опустилась рядом с ним на колени, прижавшись лбом к его руке, державшей дочь.
– Уже простила, – прошептала она, и её слёзы капнули на его запястье. – Только не уходи больше. Не отдаляйся от нас.
Артур осторожно обнял их обеих – жену и дочь – свободной рукой, и они застыли в этом объятии, пока Сонечка не заснула, убаюканная тёплом родительских тел и звуком их голосов.
В ту ночь он впервые за долгие месяцы вернулся в их супружескую постель. И впервые сам отнёс дочку в кроватку, уложив её с такой нежностью, словно она была сделана из хрусталя.
– Завтра перенесём кроватку в нашу спальню, – сказал он, возвращаясь к Карине. – Хочу, чтобы она была рядом.
Часть души
Время промчалось быстро – череда дней, месяцев, лет, наполненных обычными семейными радостями и горестями. Артур словно переродился с того мартовского вечера. Соня стала его тенью – он брал её с собой в гараж, где возился с машиной, носил в рюкзаке-кенгуру, когда они всей семьёй выбирались на прогулки, сам укладывал спать и читал на ночь сказки. Теперь он часто шутил, что Соня – его маленькая королева, а он – её верный рыцарь.
Мало кто из соседей мог бы теперь поверить, что когда-то Артур не хотел эту девочку. Он изменился, стал мягче, терпеливее. Карина с удивлением наблюдала, как тает его упрямство, как легко он уступает в спорах, если речь идёт о чём-то важном для Сони. Старшие дочери иногда ревновали, хотя он старался уделять внимание всем трём поровну.
Шли годы. Соня подрастала – сначала пошла в садик, потом в школу. Все замечали её особую связь с отцом. Карина часто улыбалась, глядя на них – такие разные и такие похожие одновременно.
***
– Папа, ты меня обманул! – семнадцатилетняя Сонечка ворвалась в гараж. Её синие глаза метали молнии, длинные русые волосы, собранные в небрежный хвост, растрепались от быстрого бега. – Почему ты молчал, что не хотел, чтобы я родилась?
Артур замер, гаечный ключ выпал из его руки и с металлическим звоном ударился о бетонный пол гаража. Свет единственной лампочки под потолком отражался в лужице машинного масла, окрашивая всё вокруг в желтоватые тона.
Он медленно выпрямился, вытирая руки ветошью, хотя они были уже чистыми. Вот и настал этот день. Он знал, что рано или поздно это случится.
– Кто тебе сказал? – его голос прозвучал хрипло, словно он долго молчал.
– Катя рассказала, когда мы примеряли платья на выпускной, – Соня прислонилась к верстаку, скрестив руки на груди. На ней была его старая клетчатая рубашка, которую она часто надевала, когда помогала в гараже – сейчас эта деталь кольнула сердце особенно больно. – Она думала, что я знаю, а потом тётя Лена подтвердила... сказала, что ты на выписку даже не приехал.
Она сделала паузу, сглотнув комок в горле, а потом добавила уже тише:
– Это правда? – в синих глазах дочери стояли слёзы, делая их ещё ярче. – Ты правда хотел развестись с мамой из-за меня?
Он мог бы соврать. Мог бы сказать, что это просто сплетни, недоразумение, ошибка. Но синие глаза, смотревшие на него с таким отчаянным вопросом, требовали правды. Он медленно выдохнул и кивнул:
– Да. Это правда, – слова давались с трудом, но он заставил себя продолжить. – Я был совсем другим человеком тогда. Глупым, эгоистичным, зацикленным на собственных желаниях... Мне казалось, что сын – это какое-то подтверждение моей мужественности, – он горько усмехнулся. – Нелепо, да?
Артур отложил ветошь в сторону и подошёл ближе, но не решился прикоснуться к дочери, боясь, что она отстранится.
– Это была худшая ошибка в моей жизни, Сонечка, – он посмотрел ей прямо в глаза. – И самое большое моё счастье – что твоя мама дала мне шанс её исправить. Что ты дала мне шанс.
София молчала, обхватив себя руками, словно пытаясь защититься от этих слов. Она отвернулась, разглядывая инструменты на стене – молотки, отвёртки, гаечные ключи, аккуратно развешанные по размеру. На верстаке стояла фотография – они вдвоём на рыбалке, она держит свой первый улов, а он обнимает её за плечи, и оба смеются. Недавно были на Волге.
– Это очень больно, – прошептала она, но в голосе не было злости, только боль.
– Я понимаю, – тихо ответил он.
– Нет, не понимаешь! – она резко повернулась к нему, и слёзы уже текли по её щекам. – Я же всегда думала, что твоя любимица! Что у нас какая-то особенная связь! А оказывается, ты просто... компенсировал. Из чувства вины.
– Нет, Соня, что за глупости?!
– Почему ты всегда берёшь меня на рыбалку, а не Веру или Катю? – перебила она его. – Почему научил водить в четырнадцать? Почему отдал свой кабинет под мою мастерскую? Не из жалости, скажешь?
– Нет, – он покачал головой. – Совсем не поэтому.
Девушка скептически подняла бровь, совсем как её мать, но кивнула, ожидая объяснений.
– Потому что в тот день, когда ты первый раз посмотрела на меня, – он глубоко вдохнул полной грудью, – цепко схватила мой палец своими – маленькими, но такими сильными... – голос Артура дрогнул, и он не стыдился слёз, выступивших на глазах. – Я понял: ты не просто моя дочь, а часть души, которую я чуть не потерял из-за собственной глупости.
Он подошёл к верстаку и взял фотографию с рыбалки, осторожно провёл пальцем по стеклу.
– Я брал тебя на рыбалку, потому что никто из наших девчонок так не радуется тишине на рассвете, как ты. Потому что ты единственная, кто может часами сидеть со мной в лодке, и нам не нужно разговаривать – и так хорошо вместе, – он улыбнулся воспоминаниям. – Я научил тебя водить в четырнадцать, потому что ты всегда любила механизмы, разбирала свои игрушки, помогала мне с машиной. А кабинет я отдал, потому что в нём лучше всего свет для твоих рисунков.
Сонечка смотрела на отца, и в её взгляде постепенно таяла обида, сменяясь пониманием. Она подошла ближе, взяла из его рук фотографию.
– Я так хотел сына, чтобы было кому передать всё, что я знаю и умею, – продолжил Артур, осмелившись положить руку ей на плечо. – Мне казалось, только сын может разделить мои увлечения, понять меня.
Он покачал головой, усмехаясь своей былой глупости.
– А в итоге ты стала единственной, кто действительно разделил со мной все эти «мужские» хобби. Ты научилась менять масло в машине быстрее, чем я сам, – он с гордостью улыбнулся. – Ты споришь со мной о политике, читаешь те же книги. Ты можешь отличить хороший виски от паленого по этикетке, – он подмигнул ей, намекая на их маленький секрет от мамы. – И при этом ты остаёшься такой девочкой... Такой похожей на маму тем, как ты чувствуешь людей, как умеешь слушать.
Его голос дрогнул:
– Прости меня за то, что было тогда. Я не заслуживаю такой дочери, как ты. Но каждый день благодарю судьбу за то, что она дала мне шанс это исправить.
София молчала, и он боялся, что потерял её доверие навсегда.
Но затем она внезапно обняла его, уткнувшись лицом в плечо, как делала в детстве, когда пугалась грозы или возвращалась из школы с разбитой коленкой. От неё пахло лёгкими духами и немного – машинным маслом, и этот запах был для него роднее всего на свете.
– Пап... – прошептала она, и в голосе уже не было обиды. – Я рада, что у тебя не получилось сделать сына. Потому что никакой мальчишка не полюбил бы тебя так, как я.
Артур крепко обнял дочь, чувствуя, как наворачиваются слёзы, и не стыдясь их – ещё одно изменение, произошедшее с ним за эти годы. Он стал мягче, научился признавать свои ошибки и показывать чувства.
Интересно, каким бы он был отцом для сына? Требовательным? Строгим? Пытался бы воспитать такого же упрямого барана, каким был сам? Заставлял бы соответствовать каким-то надуманным стандартам мужественности? Наверняка. И, возможно, испортил бы жизнь и себе, и ребёнку.
За окном гаража разгоралось солнце, пробиваясь сквозь тонкие занавески. Скоро выпускной, потом – институт. Соня хочет поступать на архитектурный, у неё настоящий талант к рисованию и дизайну. Она уезжает в другой город, и он уже сейчас скучает, хотя старается не показывать.
Он поцеловал Сонечку в макушку, вдыхая запах её волос. Подумал о том, что судьба иногда бывает мудрее нас, указывая путь, который мы сначала отвергаем в своей гордыне и слепоте. И что его любимая дочь с синими глазами матери – лучшее доказательство этой мудрости.
– Люблю тебя, папа, – шепнула она ему в плечо.
– И я тебя, малышка, – ответил он. – Больше жизни.
Они так стояли ещё несколько минут, пока снаружи не раздался голос Карины, зовущей их к ужину. Дочь отстранилась, вытерла глаза, и её лицо вновь стало обычным – задорным и немного дерзким.
– Не говори маме, что я плакала, – попросила она, подхватывая сумку с выпускным платьем, оставленную у входа. – А то она опять начнёт свою песню о том, что я слишком эмоциональная.
– Ни за что, – Артур подмигнул ей и обнял за плечи. – Это наш секрет.
Они вышли из гаража в летний вечер, наполненный запахом сирени и свежескошенной травы. Вдалеке виднелись многоэтажки их района, но здесь, в частном секторе, куда они переехали, было тихо и спокойно.
Карина встретила их на пороге дома, вытирая руки о фартук. Её синие глаза – такие же, как у дочери, – внимательно вглядывались в их лица.
– Всё хорошо? – спросила она, безошибочно угадывая, что что-то произошло.
София кивнула, чмокнула мать в щеку и юркнула в дом. Карина вопросительно посмотрела на мужа.
– Всё отлично, – ответил Артур, обнимая её за талию. – Просто... поговорили.
– О прошлом? – тихо спросила она, понимая без слов.
– Да. Но знаешь, – он посмотрел на окно комнаты Софии, где уже зажёгся свет, – иногда нужно оглянуться, чтобы понять, как далеко ты ушёл. И как много приобрёл по дороге.
Тёплая рука Карины легла на его щёку, глаза смотрели с таким же пониманием, как семнадцать лет назад, когда она простила его глупость и гордыню.
– Я люблю тебя, – просто сказала она. – За то, каким ты стал.
Он поцеловал её, думая о том, что именно эта женщина и их три дочери сделали его настоящим мужчиной – не гены, не способность зачать сына, а умение любить, признавать ошибки и меняться. И что это – главный урок, который он когда-либо усвоил.
На столе их ждал праздничный ужин. Катя приехала с мужем и годовалым сыном, Вера – со своим женихом. Маленький Кирюша, поразительно похожий на Артура, с такими же карими глазами, требовательно тянул к деду ручки, хохоча, когда тот подбрасывал его к потолку.
Сонечка смотрела на них, и глаза её светились счастьем. Ей не нужно было больше ничего говорить – она простила отца. И знала, что их особая связь, общие шутки, долгие разговоры до утра – всё это настоящее, рождённое не из чувства вины, а из глубокой, бесконечной любви.
А тот далёкий мартовский вечер, когда синие глаза его третьей дочери изменили сердце упрямого мужчины, навсегда остался в прошлом – воспоминанием о ночи, расцветшей ярким солнечным днём.
Интересно читать? Сообщите об этом лайком и интересного станет больше! Подпишитесь и скиньте ссылку близким - вместе читать ещё интереснее!