Один артефакт. Две религии. И зеленый заяц, пробежавший от Ирана до Византии. Его история — как роман о тайной дипломатии и золоте веры.
В Венеции, под сводами музея с видом на лагуны, хранится предмет, способный перевернуть привычное представление о Средневековье. Небольшая чаша, будто бы застенчивая в своей скромности, на самом деле — немой свидетель пересечений империй, религий и художественных традиций.
В ней — исламское стекло, византийское серебро, эмаль, жемчуг и надпись, читаемая во время причастия. Всё вместе — литургический сосуд, созданный византийскими ювелирами из предмета, появившегося, возможно, в Египте или Иране, за несколько сотен километров и десятилетий до того, как он оказался в руках православного духовенства.
На теле этой чаши бегут зайцы. Фигуры, вырезанные в стекле с такой грацией, что невольно хочется следовать за ними взглядом. Кто-то увидит в них простое украшение, но каждый штрих, каждый изгиб лапы или ухо — подсказка к загадке, которая разворачивается между пустынями исламского Востока и куполами христианского Константинополя. Что общего между изображением быстроногих зверьков, отточенной каллиграфией Корана и византийским причастием? Ответ не лежит на поверхности, но он куда более захватывающий, чем кажется.
Перед нами — артефакт, в котором переплелись не только эпохи и стили, но и судьбы цивилизаций. Стекло — выдутый и вырезанный вручную шедевр исламского ремесла IX–X веков, скорее всего родом из Хорасана или Фатимидского Египта.
Оправa — золочёное серебро с цветными эмалями, жемчугом и драгоценными камнями, работа византийских ювелиров XI века. А между ними — путь длиной в несколько поколений и тысячи километров. Это путешествие без слов говорит о том, как вещи могут жить дольше людей, меняя свои функции, окружение и смысл. И именно этот смысл мы попробуем расшифровать.
Во времена, когда границы пролегали по лезвию меча, а религиозные противоречия рождали целые эпохи крестовых походов, предметы искусства путешествовали свободнее, чем армии и проповедники. Они переходили из рук в руки: через трофеи, дары, куплю-продажу и даже мародёрство. То, что для одного народа было светским или декоративным, становилось для другого — святым. Чаша с зайцами — как раз такой случай.
Её изначальное предназначение, скорее всего, было мирским: возможно, для хранения благовоний, питья или просто как роскошный предмет интерьера в доме знатного мусульманина. Но в руках византийцев она превратилась в священную реликвию. В её оправе была выгравирована евангельская цитата о Крови Христовой. С этого момента чаша обрела новую жизнь — уже как часть христианской литургии.
Непрестанная миграция смыслов — вот что делает этот предмет исключительным. Как стекло, вырезанное в исламском мире, оказалось на христианском алтаре? Как зайцы, символ охоты и скорости в исламской поэзии, могли быть восприняты как аллюзия на душу, бегущую к Богу? И кто эти мастера, которые сумели не разрушить, а дополнить — так, что два мира соединились в одном предмете, не уничтожая друг друга?
Сегодня чашу часто называют «римской» или «византийской», хотя в действительности она — дитя двух цивилизаций. Она будто сбежала из школьных учебников, где ислам и Византия изображаются как противники, в живую реальность, где границы были прозрачнее, а культуры — перемешанные. И если внимательно всмотреться в эти бегущие силуэты зайцев, можно услышать отголоски тех времён, когда вера, искусство и власть сливались в удивительных гибридах, подобных этой чаше.
Происхождение стеклянной чаши: от песка к шедевру
Сердце артефакта — стекло. Прозрачно-зелёная масса, вырезанная с поразительной точностью, появилась на свет в одном из крупнейших центров стеклоделия исламского мира. Это могла быть Самарра в Ираке, Рей или Нишапур в Иране, Фустат в Египте — города, в которых IX–XI века ознаменовались расцветом сложных ремесленных техник. Мастера здесь работали не только с огнём и формой, но и с символом, вкладывая в узорные линии философский смысл.
Перед нами — редкий пример стеклянной резьбы, выполненной вращающимся каменным колесом. Такой приём, заимствованный из традиций обработки полудрагоценных камней, позволял художнику буквально «высекать» изображение из стекла, словно бы оживляя его изнутри. На чаше с зайцами эта техника доведена до совершенства: фигуры животных полны движения, они будто вырвались из неподвижности. Это не просто орнамент — это ритм жизни, запечатлённый в материале, которому не суждено стареть.
Изображение зайца в исламской культуре имеет свои глубинные ассоциации. Он — герой охотничьей поэзии, символ ловкости, ускользающей красоты и стремительности. В суфийской литературе заяц может быть метафорой души, бегущей от мирской суеты к Божественному. В ряде интерпретаций он связан с фазами луны, циклами возрождения и природной чуткостью. Таким образом, даже если изначально чаша имела утилитарное назначение, её образный строй отсылает к куда более сложным философским системам.
Особый интерес вызывает материал — зелёное стекло. В исламском мире цвет зелёный ассоциируется с раем, с пророком Мухаммедом, с чистотой и духовным совершенством. Но зелёный оттенок здесь достигнут не краской, а добавками меди и железа в состав стеклянной массы. Это требовало точности, опыта и особых условий печи. Всё указывает на то, что чаша создавалась не для обыденного пользования, а как предмет исключительного статуса.
Переход к Византии: путь через границы
История чаши с зайцами в какой-то момент покидает исламский Восток и переходит в руки византийцев. Когда и как — вопрос дискуссионный. Она могла попасть в Константинополь как дар от мусульманского правителя, в рамках дипломатического обмена, что было вполне обычной практикой. Или же — как часть трофейного богатства, вывезенного в результате военных столкновений. Известно, что византийская армия вела кампании в Сирии и Малой Азии, имела торговые и культурные связи с Фатимидским Египтом.
Однако существует ещё один путь: торговля. Несмотря на конфликты, между исламским миром и Византией сохранялась активная торговая сеть. Купцы перевозили ткани, специи, оружие — и, конечно, предметы роскоши. Стекло, особенно вырезное, высоко ценилось и в христианском мире. Византийцы коллекционировали восточные предметы, помещали их в реликварии, обрамляли золотом и вставляли в церковную утварь.
Попав в Константинополь, чаша меняет своё назначение. Византийские мастера создают для неё оправу — не просто обрамление, а полноценную литургическую конструкцию. Это искусство синтеза: исламское стекло становится сердцем византийской святыни.
Византийская оправа: изящество и смысл
Оправa чаши выполнена из позолоченного серебра. По краю проходит греческая надпись: «Πίετε ἐξ αὐτοῦ πάντες· τοῦτό ἐστιν τὸ αἷμά μου τῆς καινῆς διαθήκης» — «Пейте из неё все, ибо это есть кровь Моя Нового Завета». Это слова Иисуса из Евангелия от Матфея, которые в Византии цитировались во время литургии. Надпись превращает чашу в Евхаристическую, подчёркивая её участие в центральном таинстве христианства — Причащении.
Сама форма оправы тщательно соотнесена с пропорциями стеклянной чаши. В ней нет агрессии, нет попытки подчинить форму, скорее — уважение и дополнение. Мастера инкрустируют её эмалями с характерным византийским рисунком — цветочными и геометрическими узорами. Добавляют жемчуг, алмазы и гранаты, усиливая светоотражающий эффект. Всё это не просто украшение, а работа с символикой света: через стекло и камни, через золото и эмаль создаётся ощущение, будто предмет испускает сияние — отражение божественного.
Символика зайца в новом контексте
Теперь заяц перестаёт быть лишь эмблемой охоты или чувственной поэзии. В христианской традиции он обретает новые смыслы. В раннехристианском искусстве заяц встречается в сценах Воскресения и символизирует душу, преодолевающую страх и смерть. Византийская культура, чуткая к визуальному цитированию, легко вписывает этот образ в свои богословские аллюзии.
Такое переосмысление характерно для Византии. Мастера и богословы не отвергали чуждое, но переопределяли его. Мотивы, пришедшие с Востока, вплетались в собственную систему, трансформировались, но не уничтожались. Именно в этом культурном акте — секрет долговечности Византии.
Судьба артефакта
После падения Константинополя чаша продолжила своё путешествие. Как именно она попала в Италию — точно неизвестно. Возможно, её вывезли во время Четвёртого крестового похода в 1204 году, когда латинские рыцари разграбили город. Или позднее, через венецианские коллекции. Сегодня она находится в Museo Diocesano di Arte Sacra в Торчелло, одном из островов Венеции, где хранится собрание византийских христианских артефактов.
Сам Торчелло — тихий уголок, почти заброшенный, но некогда это был важный порт, торговая точка между Востоком и Западом. Так что артефакт, живущий здесь, обретает новый слой символики: он снова оказался на перепутье культур, пусть уже не в имперском масштабе, но в масштабе исторической памяти.
Эта чаша — не просто предмет. Это летопись без слов. В ней живёт история мира, в котором ислам и христианство могли говорить на одном языке — языке ремесла, символа и красоты.
Читать также...
Крест Конга: новые знания после вскрытия реликвария на кресте
Реликвия монастыря: неафишируемое паломничество папы Бенедикта XVI
Лисморскому посоху 900 лет: неожиданная находка за закрытой дверью замка