Не зная о квазарах и темной энергии, художник интуитивно изобразил космический порядок — движение материи по неизведанным законам.
Если бы Вселенная решила заказать портрет, она, вероятно, выбрала бы Василия Кандинского. Художник, чьи работы напоминают то ли карту звездного неба, составленную во время межгалактического шторма, то ли партитуру космического симфонического оркестра, умел превратить холст в портал в иное измерение. Его абстракции — не просто пятна и линии, а целые миры, где цветовые всполохи танцуют вальс с геометрией, а каждая композиция — окно в параллельную реальность.
Кандинский, как известно, начинал как юрист, но бросил стабильность ради красок и холста — решение, достойное персонажа космической одиссеи. Его переход к абстракции в 1910-х годах был сродни открытию новой планеты: критики вглядывались в полотна, как астрономы в телескопы, пытаясь разгадать, что же, собственно, «здесь нарисовано». А художник тем временем объяснял, что искусство должно говорить с душой напрямую, минуя «привычные формы» — словно сигналы из далеких галактик, которые слышит лишь тот, кто настроился на нужную частоту.
В его «Композициях» легко уловить ритмы, напоминающие рождение и гибель звезд. Возьмите «Композицию VII» — хаотичный вихрь линий и пятен, где яркие завихрения сталкиваются с черными линиями, а золотистые формы пульсируют, как сверхновые. Получается не столько картина, сколько астрофизический эксперимент: что будет, если смешать гравитацию с акварельными разводами? Кандинский, словно демиург, распределял элементы по холсту, руководствуясь не логикой, а «внутренней необходимостью» — термин, который он любил, как астроном любит темную материю: ее не видно, но без нее все развалится.
Цвет для него был не просто пигментом, а энергией. Синий — «цвет бесконечности», глубина космоса; красный — пульсар, бьющий в такт эмоциям; оранжевый — солнечный ветер, сметающий все на пути. Кандинский был синестетом (или считал себя таковым), слышал оттенки и видел звуки, превращая музыку в визуальные вибрации. Его «Импровизации» — концерты на краю черной дыры, где каждая нота становится спутником, вращающимся вокруг зрителя.
Конечно, не все современники понимали его вселенные. Одни видели в его работах «мазню», другие — пророчества. Сегодня же, глядя на полотна Кандинского, сложно не заметить их родство с фотографиями телескопа «Хаббл»: те же туманности, те же взрывы цвета, та же попытка ухватить непостижимое. Художник, не имевший понятия о квазарах и темной энергии, интуитивно воссоздал космический хореографизм — движение материи, подчиняющееся законам, которые еще предстоит открыть.
Возможно, секрет его гения в том, что он не изображал известный ему мир — он пытался изобрести свои и постичь неизведанное. Каждая картина — новая Вселенная с уникальными законами физики, где эмоции имеют массу, а мысли оставляют следы, как кометы. И если когда-нибудь человечество отправит в космос капсулу с земным искусством, работы Кандинского станут в ней идеальным посланием: «Мы тоже не до конца понимаем, что здесь происходит. Но разве не прекрасно?»
В конце концов, искусство, как и космос, не обязано быть понятным. Оно должно заставлять нас чувствовать себя крошечными и безмерно значимыми одновременно. Кандинский это знал — и, кажется, слегка подсмеивался над нами с вами из своего 1913 года, пока мы все еще разглядываем его полотна в поисках «смысла». А он уже давно улетел в другую галактику, оставив нам карту. Без указания направления.
P.S. Больше про космос можно узнать в тематическом канале Дзена
Титры
Материал подготовлен Вероникой Никифоровой — искусствоведом, основательницей проекта «(Не)критично», где можно прочитать и узнать новое про искусство, моду, культуру и все, что между ними.