— Что на ужин? — Сергей бросил ключи на тумбочку и прошёл на кухню, где я пыталась успокоить Мишу, который капризничал второй час подряд.
— Ничего, — ответила я, покачивая сына. — В холодильнике пусто.
— Как пусто? — он открыл холодильник и уставился внутрь с таким видом, будто ожидал, что еда появится от его взгляда. — Ты же получила декретные на прошлой неделе.
Я сделала глубокий вдох. Этот разговор назревал давно, но всегда находились причины откладывать его. Сначала я боялась испортить отношения с его матерью, потом была беременность и страх остаться одной, затем рождение Миши... Но сегодня я чувствовала, что больше не могу молчать.
— Я потратила их на погашение долга за квартиру и подгузники для Миши, — мой голос звучал ровно, хотя внутри всё клокотало. — Три тысячи ушло на твой кредит, а остальное едва хватило на детское питание.
— Но я же дал тебе деньги в начале месяца, — Сергей нахмурился, доставая телефон. — Я точно помню.
— Четыре тысячи, Серёжа. Четыре. А потом твоя мама позвонила со своей «чрезвычайной ситуацией», и ты отдал ей пятнадцать. Пятнадцать тысяч из нашей и без того дырявой семейной кассы.
Миша наконец затих у меня на руках, засыпая. Я осторожно переложила его в кроватку, стоящую в углу кухни. В нашей однушке не было места для детской, и эта кроватка, втиснутая между холодильником и стеной, стала наглядным символом того, насколько мы стеснены во всех смыслах.
— Но у неё действительно была проблема с крышей, — Сергей потёр переносицу. — Ты же знаешь, что у неё протечка.
— Та же «протечка», что и три месяца назад? И полгода назад? — я скрестила руки на груди. — Серёжа, твоя мать живёт в доме, который полностью выплачен. У неё пенсия плюс подработка репетитором. При этом она каждый месяц высасывает из нас деньги, а мы сидим на рисе и гречке.
— Ты преувеличиваешь, — он отвернулся, избегая моего взгляда. — Мама просто иногда нуждается в помощи.
— Иногда? — я горько усмехнулась. — За последний год ты отдал ей больше двухсот тысяч. Двести тысяч, Серёжа! Я веду учёт. А знаешь, что она делает с этими деньгами? В прошлом месяце она купила новую шубу. Твоя мама щеголяет в норке, пока твой сын донашивает вещи, которые мне отдают знакомые!
— Не начинай опять, — в его голосе появились раздражённые нотки. — Мама всю жизнь на мне экономила, ты не понимаешь...
— Нет, это ты не понимаешь, — я подошла ближе, глядя ему прямо в глаза. — Мне двадцать восемь лет, я сижу в декрете с твоим ребёнком, на мои плечи легли все заботы о доме, все счета, всё планирование. Я не сплю ночами, я забыла, когда в последний раз покупала себе что-то новое. А твоя мать звонит тебе, и ты бежишь к ней со всеми нашими деньгами.
Сергей отвёл взгляд, его плечи опустились.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал? Она моя мать.
— А я твоя жена, — мой голос задрожал. — И он — твой сын. Мы — твоя семья. Но, кажется, для тебя это ничего не значит.
В комнате повисла тяжёлая тишина. Где-то в глубине квартиры капала вода из неисправного крана — ещё одна проблема, которую мы не могли себе позволить решить.
— Я хочу ужинать, — наконец произнёс Сергей, словно не слыша всё, что я только что сказала. — Что у нас есть?
И тут я поняла, что достигла точки невозврата. Три с половиной года брака, восемь месяцев с рождения Миши — и вот она, черта, которую я не могла больше терпеть.
— На мои декретные я здорового мужика кормить не буду, — сказала я спокойно. — Ходи к маме, если она тебя так любит.
Его лицо изменилось, словно он впервые по-настоящему услышал меня.
— Ты это серьёзно?
— Абсолютно, — я кивнула, чувствуя странное спокойствие. — Или ты начинаешь заботиться о нас, или можешь собирать вещи и переезжать к Людмиле Петровне. Я больше не позволю использовать себя.
— Ты выгоняешь меня? — его глаза расширились от удивления.
— Нет, я даю тебе выбор, — я отвернулась и начала перебирать детские вещи, которые нужно было постирать. — Впервые за всё время я прошу тебя выбрать, с кем ты — со мной и своим сыном или с мамой.
Той ночью Сергей ушёл, громко хлопнув дверью. Я лежала в темноте, слушая дыхание спящего Миши, и пыталась понять, что будет дальше. Возможно, я всё разрушила. Возможно, завтра мне придётся думать, как выживать одной с ребёнком на руках. Но странно — вместо страха я чувствовала облегчение, словно наконец-то сбросила непосильную ношу.
Он вернулся через три дня. Осунувшийся, с покрасневшими глазами.
— Я могу войти? — спросил он, стоя в дверях.
Я молча отступила в сторону, пропуская его внутрь. Миша, увидев отца, радостно забулькал в своём стульчике, протягивая руки.
— Я был у мамы, — Сергей опустился на диван, как-то странно ссутулившись. — Знаешь, она даже не предложила мне остаться.
Я ничего не ответила, ожидая продолжения.
— Я всё рассказал ей, — он потёр лицо ладонями. — Объяснил, что у нас проблемы с деньгами, что мне нужно заботиться о вас... А она... она сказала, что я неблагодарный сын и что моя жена настроила меня против неё.
— И что ты ответил?
— Ничего, — он покачал головой. — Впервые в жизни я просто молчал и слушал. И знаешь, что я понял? Всё, что ты говорила о ней — правда. Она не спросила, как вы с Мишей. Не поинтересовалась, есть ли у нас еда, деньги, всё ли в порядке. Её волновало только то, что теперь ей не на что купить путёвку в санаторий.
Я поставила перед ним чашку чая и села напротив.
— И что ты решил?
— Я решил, что хочу быть с вами, — он поднял глаза, в которых читалась какая-то новая решимость. — Я нашёл подработку — буду по вечерам и выходным делать ремонт компьютеров. И я закрыл свою карту, с которой мама снимала деньги.
— Она не пыталась тебя переубедить?
— О, ещё как, — он невесело усмехнулся. — Сказала, что я бросаю её на старости лет, что она посвятила мне всю жизнь... Призвала в свидетели покойного отца... Перечислила всё, что когда-либо для меня сделала... — он посмотрел на меня с какой-то новой ясностью во взгляде. — Знаешь, именно в этот момент я понял, что ты была права. Все эти годы она использовала меня так же, как я... как я использовал тебя.
Я не стала говорить, что именно это твердила ему последние два года. Вместо этого я просто кивнула.
— Я попросил у неё ключ от нашей квартиры, — добавил он. — Она, конечно, обиделась, но отдала.
Это была ещё одна проблема — Людмила Петровна имела привычку заходить к нам «по-матерински», без предупреждения, в любое время дня.
— И что теперь? — спросила я, не зная, могу ли доверять этим внезапным переменам.
— Теперь я буду мужем и отцом, — он протянул руку через стол и коснулся моих пальцев. — Если ты позволишь, конечно. Я знаю, что сильно облажался.
Следующие недели были непростыми. Людмила Петровна взяла нас в осаду — звонила по десять раз на дню, присылала сообщения с упрёками, даже подключила к своей кампании дальних родственников и соседей. Однажды она пришла к моей матери и устроила сцену, обвиняя меня в разрушении семьи.
Но Сергей держался стойко. Он работал на двух работах, приходил домой и занимался Мишей, давая мне время отдохнуть. Он открыл новый счёт, на который перечислял деньги для семейных расходов, и впервые за долгое время я могла нормально планировать бюджет.
— Людмила Петровна звонила, — сказала я как-то вечером, когда он вернулся с работы. — Говорит, у неё прорвало трубу в ванной, и ей срочно нужны деньги на сантехника.
Сергей вздохнул, снимая куртку.
— Я съезжу завтра, посмотрю, что там случилось.
— Ты уверен? — я внимательно посмотрела на него. — Завтра твой единственный выходной за две недели.
— Уверен, — он подошёл и обнял меня. — Я помогу ей решить проблему, но денег больше не дам. Хватит. Мы едва сводим концы с концами.
На следующий день он действительно поехал к матери. Вернулся хмурый, но спокойный.
— Никакой прорванной трубы там не было, — сказал он, глядя в окно. — Просто подтекал кран, который нужно было подтянуть. Я починил.
— И как она это объяснила?
— Никак, — он покачал головой. — Когда поняла, что денег не получит, разрыдалась и обвинила меня в чёрствости. Сказала, что я променял родную мать на... — он запнулся.
— На кого? — тихо спросила я, хотя уже знала ответ.
— На «эту женщину и её ребёнка», — он повернулся ко мне, и я увидела боль в его глазах. — Представляешь? Она назвала вас «этой женщиной» и «её ребёнком». Словно вы не моя семья.
Я подошла и обняла его, чувствуя, как напряжены его плечи.
— Мне так жаль, Серёжа.
— Не надо, — он крепче прижал меня к себе. — Я наконец-то понял, кто на самом деле моя семья.
Прошло ещё два месяца. Март выдался на удивление тёплым, и мы часто гуляли с Мишей в парке недалеко от дома. Ему уже исполнилось одиннадцать месяцев, и он пытался делать первые шаги, держась за мои пальцы.
Сергей сменил работу на более высокооплачиваемую. Мы начали понемногу откладывать деньги — сначала на отдельную кроватку для Миши, потом на другие необходимые вещи. В нашем холодильнике теперь всегда была еда, и хотя мы всё ещё жили скромно, ощущение постоянной нехватки и тревоги исчезло.
— Знаешь, я думаю попробовать найти работу на неполный день, — сказала я Сергею, когда мы сидели вечером на кухне. — Миша уже подрос, в саду есть места, да и маме моей нравится с ним сидеть.
— Ты уверена? — он внимательно посмотрел на меня. — Мы справляемся и так.
— Дело не только в деньгах, — я улыбнулась. — Мне нужно снова почувствовать себя... не знаю... полезной? Самостоятельной?
Он кивнул, понимая.
— Я поддержу любое твоё решение.
В дверь позвонили. Сергей пошёл открывать, и я услышала знакомый голос в прихожей. Людмила Петровна. Мы не видели её больше месяца — после того памятного визита Сергей перестал ездить к ней каждую неделю, как раньше, и общался в основном по телефону.
— Можно войти? — она стояла на пороге, держа в руках пакет. — Я принесла пирожки.
Она выглядела постаревшей и какой-то потускневшей. Я впервые заметила, как сильно она сгорбилась.
— Конечно, проходите, — я кивнула, стараясь говорить ровно.
Людмила Петровна прошла в комнату и сразу направилась к Мише, который играл на коврике.
— Мой хороший, как ты вырос! — она присела рядом с ним. — Бабушка так соскучилась!
Миша посмотрел на неё с опаской — он почти не помнил эту женщину — но, улыбнувшись, протянул ей игрушку. Этот простой жест растопил лёд, и я увидела, как глаза свекрови наполнились слезами.
— Я... — она запнулась, не глядя на нас. — Я не была хорошей матерью. И бабушкой тоже.
Мы с Сергеем переглянулись, не зная, что сказать.
— Я поняла это только сейчас, — продолжила она тихо. — Когда все мои «друзья» перестали приходить, как только узнали, что мой сын больше не даёт мне денег. Когда в моей квартире вдруг стало так пусто и тихо...
Она достала из сумки конверт и протянула Сергею.
— Вот, я хотела вернуть часть. Я откладывала на похороны, но поняла, что мне важнее не потерять вас сейчас.
— Мама, не надо, — Сергей отстранил её руку с конвертом. — Мы не за этим...
— Я знаю, — она кивнула. — Но мне нужно это сделать. Для себя.
Я смотрела на эту сцену и понимала, что, возможно, впервые в жизни Людмила Петровна делала что-то не для манипуляции, а искренне. Момент был хрупким, как первый лёд на лужах, и так же легко мог треснуть от неосторожного слова.
— Оставьте деньги себе, — сказала я, удивляясь собственным словам. — Но если хотите, приходите в воскресенье на обед. И можете иногда сидеть с Мишей, когда я найду работу.
Она посмотрела на меня с благодарностью и кивнула, словно не доверяя голосу.
Позже, когда она ушла, Сергей обнял меня сзади, положив подбородок мне на плечо.
— Спасибо тебе, — прошептал он. — За то, что не сдалась. За то, что сказала «нет», когда это было необходимо.
Я повернулась к нему.
— Иногда самое сложное — это признать, что ты заслуживаешь лучшего.
— Знаешь, что я понял за эти месяцы? — он легко коснулся моих волос. — Настоящая любовь — это не когда ты позволяешь кому-то делать что угодно. Это когда ты устанавливаешь границы, потому что заботишься и о себе, и о другом человеке.
Я кивнула, думая о том, как одно решение не молчать изменило всю нашу жизнь. Как одно твёрдое «нет» открыло дорогу для множества новых «да».
Миша, словно почувствовав момент, подполз к нам и потянул ручки, требуя, чтобы его подняли. Сергей подхватил его, и мы стояли втроём, обнявшись, — семья, которая наконец-то научилась быть семьёй.