Тень Роксоланы: скорбь падишаха и призрак прошлого
- Уход королевы: болезнь и смерть, потрясшая империю
Весна 1558 года принесла во дворец Топкапы не только долгожданное тепло, но и тяжёлое предчувствие неотвратимой беды. Хасеки Хюррем Султан, женщина, чьё имя гремело по всей Европе как Роксолана, женщина, ставшая символом не только безграничной любви великого падишаха Сулеймана, но и невиданной доселе женской власти в Османской империи, медленно угасала. Её уход был не просто завершением целой эпохи в личной жизни стареющего султана; он грозил обрушить хрупкое равновесие сил в самом сердце огромной империи, которое она так искусно помогала поддерживать.
Хюррем, рыжеволосая рабыня, покорившая сердце султана и изменившая историю, скончалась 15 апреля 1558 года. Ей было около 58-60 лет – возраст весьма почтенный для того бурного времени, особенно учитывая жизнь, полную страстей, политических интриг, опасностей и многочисленных родов. Точная причина её смерти так и осталась окутанной туманом истории, что само по себе неудивительно, если вспомнить, какой плотной завесой тайны всегда был окружён гарем и личная жизнь его обитателей.
Дошедшие до нас записи современников, например, мекканского посланника Кутбеддина, упоминают некую продолжительную болезнь, от которой султанша так и не смогла оправиться. Её страдания усугублялись приступами лихорадки, похожей на малярию (которая действительно свирепствовала тогда в Стамбуле), и мучительными коликами. Другие исследователи, анализируя скудные сведения, предполагают возможную сердечно-сосудистую недостаточность – «слабое сердце», которое просто не выдержало многолетних нагрузок и волнений. Эта неопределённость лишь подчёркивает, как мало достоверной информации о самых сокровенных аспектах жизни султанского гарема просачивалось во внешний мир и как неохотно официальные османские хроники фиксировали такие «женские» дела.
Известно, что в свои последние дни Хюррем, по свидетельству венецианского посла Антонио Барбариго, стала особенно тяжело переносить разлуку с Сулейманом, постоянно желая видеть его рядом. Она провела это последнее, горькое время не в главном дворце Топкапы, а в Старом дворце (Эски Сарай), куда специально прибыл и Сулейман, чтобы неотлучно находиться подле угасающей жены. Её состояние было настолько тяжёлым, что даже почётный мекканский посланник, прибывший с богатыми дарами, не смог быть допущен к ней, чтобы передать приветствия. Этот факт красноречиво говорит не только о серьёзности её недуга, но и о глубине той невероятной связи, которая соединяла эту пару до самого последнего вздоха Хюррем.
Смерть Хасеки Хюррем Султан стала событием, которое потрясло не только безутешного Сулеймана, но и всю османскую столицу. Современники отмечали, что её уход искренне опечалил очень многих жителей Стамбула. Она была не просто любимой женой султана, но и Хасеки Султан – носительницей титула, созданного во многом специально для неё, и влиятельнейшей политической фигурой, чьё мнение имело огромный вес при дворе. Французский посол Жан де ла Винь докладывал своему королю, что смерть Хюррем стала большим ударом для всего османского правительства, поскольку большинство ключевых государственных деятелей того времени были её ставленниками или союзниками, и теперь все ожидали неминуемых перемен и перестановок в правящих кругах. Таким образом, глубоко личная трагедия Сулеймана немедленно приобрела острое политическое измерение, создав опасный вакуум власти и потенциально обострив и без того напряжённые отношения между двумя её оставшимися в живых сыновьями – шехзаде Селимом и шехзаде Баязидом, каждый из которых видел себя наследником трона.
Величие фигуры Хюррем было подчёркнуто и пышностью её похорон. Гроб с её телом несли на плечах высшие сановники империи – визири Османского Дивана. Заупокойную молитву (джаназа-намаз) в мечети султана Баязида II читал сам шейх-уль-ислам Эбу Сууд Эфенди, верховный религиозный авторитет империи, который затем собственноручно предал её тело земле. Место для её упокоения было выбрано особое – рядом с величественной мечетью Сулеймание, главным творением эпохи её мужа. Такой посмертной чести удостаивались очень немногие в османской истории. Её наследие включало не только огромное политическое влияние и детей, которым предстояло править империей, но и многочисленные благотворительные фонды (вакуфы) и впечатляющие постройки – мечети, бани, больницы, караван-сараи – в Стамбуле, Эдирне и даже в священных городах Мекке, Медине и Иерусалиме, что навсегда вписало её имя в историю исламского мира.
- Горе султана: год вечной зимы
Если смерть Хюррем потрясла империю, то для самого Сулеймана она стала личной катастрофой, сокрушительным ударом, погрузившим его в бездну скорби. Сердце могущественного падишаха, которое на протяжении десятилетий было неразрывно связано с ней, по словам современников, «большой любовью», было разбито. Начался долгий, мрачный период, который очевидцы и последующие описания, включая современные драматические реконструкции, окрашивают в тона «вечной зимы». Для Сулеймана жизнь, казалось, потеряла все краски и остановилась в тот апрельский день 1558 года.
Скорбь султана была не просто скрытым душевным состоянием, она имела явные, видимые всем проявления. Французский посол де ла Винь докладывал своему двору, что горе Сулеймана было столь велико и безутешно, что он заметно постарел буквально на глазах. Мекканский посланник Кутбеддин, которому довелось видеть султана за несколько дней до кончины Хюррем, отметил его подавленность, молчаливость, исхудавшее тело и общую слабость; падишах был облачён в одежды зелёного цвета, что, возможно, было знаком траура или глубокой печали. Этот внешний траур, как сообщается, длился не менее года. Сулейман полностью оставил былую пышность двора, которая всегда отличала его правление, погрузился в молчание, стал замкнутым и почти полностью отдалился от гарема, который, по свидетельствам, его больше совершенно не интересовал. Он проводил дни в молитвах и уединении, оплакивая ту, что была не просто женой, но и его ближайшим другом, советником и опорой на протяжении почти сорока лет.
Глубина этого горя лишний раз подтверждает уникальность и исключительность связи Сулеймана и Хюррем. Сам их официальный брак был беспрецедентным нарушением вековых османских традиций. Согласно этим традициям, султан не должен был жениться на своих наложницах, чтобы избежать чрезмерного возвышения одной женщины и её семьи над другими и сохранить баланс сил при дворе. Сулейман же не только заключил официальный брак с бывшей рабыней славянского происхождения, сделав её своей законной женой, но и, по многим свидетельствам современников и косвенным данным, хранил ей удивительную для восточного правителя верность. Считается, что после их союза он не имел интимных отношений с другими женщинами, хотя гарем как институт продолжал существовать и пополняться новыми красавицами. Отсутствие у Сулеймана детей от других наложниц после рождения детей Хюррем часто приводится историками как косвенное, но веское подтверждение этой моногамии де-факто. Существует даже легенда, записанная одним из французских послов, согласно которой Сулейман на смертном одре Хюррем поклялся ей «душой своего отца Селима» (самая страшная клятва для османа), что никогда больше не приблизится ни к одной другой женщине. Важно помнить, что это, скорее всего, лишь красивый слух, переданный европейским дипломатом и отражающий то, как воспринимали их исключительные отношения при европейских дворах. Однако сам факт появления такой легенды показателен.
Впрочем, столь явная демонстрация горя и заметный отход от активной государственной жизни могли иметь и опасные политические последствия. В тот период здоровье самого Сулеймана уже вызывало серьёзные опасения у его окружения, а скрытая борьба между его сыновьями Селимом и Баязидом за право наследовать трон набирала обороты. В этих условиях видимая слабость, подавленность и отрешённость правителя могли быть легко восприняты как знак упадка его власти и лишь усилить общую нестабильность в империи. Таким образом, личная трагедия падишаха невольно переплеталась с политической уязвимостью огромного государства, стоявшего на пороге новых испытаний.
- Утешение в прошлом: загадка Гюльфем Хатун
Прошёл год или, возможно, немного больше времени глубокого траура. Острота горя, вероятно, постепенно притупилась, хотя рана в сердце Сулеймана так и не зажила до конца его дней. И вот тогда, как утверждают некоторые исторические предания, стареющий султан начал искать утешения и душевного покоя. Но нашёл он его не в объятиях какой-нибудь новой юной красавицы из гарема, а в тихом общении с женщиной из своего далёкого прошлого – Гюльфем Хатун.
Гюльфем была одной из самых первых наложниц Сулеймана, появившейся в его жизни ещё во времена его молодости, когда он был наследным принцем и губернатором провинции Маниса. Она даже родила ему сына, шехзаде Мурада, который, к несчастью, умер маленьким ребёнком от оспы в 1521 году – примерно в то самое время, когда во дворце появилась и начала своё стремительное восхождение юная Хюррем. Несмотря на потерю сына и головокружительный взлёт её соперницы Роксоланы, Гюльфем каким-то образом сумела не только выжить в жестоком мире гаремных интриг, но и сохранить своё особое положение при дворе на протяжении десятилетий. Более того, она удостоилась исключительной милости: после смерти всесильной Хюррем, когда многих других женщин из гарема Сулеймана могли бы по традиции отправить в Старый дворец «на пенсию», Гюльфем было позволено остаться в главном дворце Топкапы. Это само по себе свидетельствует о её незаурядном статусе и особом отношении к ней султана.
Источники указывают на то, что на протяжении долгих лет между Сулейманом и Гюльфем сохранялась тихая, но крепкая дружба, основанная на воспоминаниях об общей юности. И вот после 1558 года, в период своего вдовства и одиночества, султан вновь обратил на неё своё внимание, ища в её обществе, как говорят, «утешение и душевный покой». Сообщается, что он любил коротать с ней тихие вечера, обсуждая прошедшие дни, дворцовые события и просто предаваясь воспоминаниям о былом. Исторические документы подтверждают её значительный статус при дворе: она получала очень высокое по тем временам жалование (150 акче в день в 1552 году, тогда как обычная наложница получала около 6 акче) и, что удивительно, была близкой компаньонкой самой Хюррем Султан. Даже сохранились письма Гюльфем, которые прилагались к письмам Хюррем султану во время его походов, и они свидетельствуют об их вполне доверительных и даже шутливых отношениях с падишахом. Эта многолетняя, спокойная связь, основанная на общем прошлом, взаимном уважении и, несомненно, на личной лояльности, такте и мудрости самой Гюльфем, полностью опровергает упрощённое представление о гареме как о месте исключительно плотских утех и беспощадного соперничества женщин за внимание султана.
Гюльфем Хатун также была известна своей набожностью и благотворительной деятельностью. В стамбульском районе Ускюдар, на азиатском берегу Босфора, она основала целый комплекс зданий (вакф), включавший мечеть (построенную в 1539-1540 годах), медресе (религиозную школу), мектеб (начальную школу), имарет (бесплатную кухню для бедных) и караван-сарай для путников. Именно с постройкой этой мечети связана популярная, но совершенно недостоверная легенда о её смерти. Якобы Гюльфем, отчаянно нуждаясь в средствах для завершения строительства своей мечети, была вынуждена «продать» свою ночь с султаном другой, более богатой наложнице. Сулейман, узнав об этой подмене и не зная истинной причины, пришёл в страшную ярость и приказал жестоко наказать Гюльфем (по легенде, её избили плетьми), отчего она вскоре и умерла. Осознав позже благородство её истинного мотива, султан якобы горько раскаялся, приказал немедленно достроить мечеть и возвести рядом с ней мавзолей для невинно убиенной.
Однако исторические факты рисуют совершенно иную, гораздо более прозаичную картину. Гюльфем Хатун мирно скончалась своей смертью, вероятно, от естественных причин, осенью 1561 или 1562 года. Она была с почестями похоронена в тюрбе (мавзолее), построенном для неё во дворе основанной ею же мечети в Ускюдаре, где её могила сохранилась и по сей день. Легенда о её казни считается историками совершенно маловероятной, учитывая её долгие, близкие и доверительные отношения с султаном, подтверждённые документами. Эта трогательная, но вымышленная история – яркий пример того, как народная молва и фольклор могут со временем искажать реальные события, создавая более драматичные, нравоучительные, но исторически неточные сюжеты вокруг известных личностей прошлого.
Миф о последней любви: Мелексима, Мерзибе, Назенин
- Шёпот гарема: появилась ли новая фаворитка?
Прошёл год султанского траура по Хюррем, возможно, даже больше. Глубокая скорбь Сулеймана, хоть и не исчезла бесследно, перестала быть такой всепоглощающей и парализующей. И именно здесь, в этой точке повествования, расходятся пути строгой, основанной на документах истории и увлекательной, но зачастую недостоверной легенды. Множество популярных рассказов, подхваченных и многократно растиражированных в книгах и интернете, настойчиво утверждают, что в последние годы жизни стареющего падишаха всё-таки появилась новая, самая последняя любовь, последняя фаворитка.
В этих рассказах фигурируют разные имена этой загадочной женщины. В одном из текстов, ставшем поводом для нашего исследования, её называют Мелексима – очаровательная, юная, светловолосая девушка с весёлым, звонким смехом, которая якобы неуловимо напомнила Сулейману его Хюррем в молодости. Утверждается, что именно она «украсила последние годы жизни» султана и даже родила ему дочь, названную Фатьма-Нур.
Другие версии, часто ссылаясь на неназванных «некоторых историков» или популярные издания вроде газеты «Комсомольская правда», говорят о красавице по имени Мерзибе. Якобы это была 16-летняя девушка из Албании, ставшая последним увлечением падишаха. Именно она, согласно этой версии, послужила реальным прототипом для персонажа, введённого в сюжет знаменитого телесериала «Великолепный век».
Этот персонаж – Назенин Хатун – действительно появляется в популярной телесаге. Там она показана как последняя наложница Сулеймана, которой удалось забеременеть вопреки козням и интригам всё ещё живой Хюррем (что само по себе является грубой хронологической ошибкой, если мы говорим о периоде после смерти Хюррем) и родить султану дочь по имени Разие. Однако исторические консультанты и критики сериала практически единодушны в своём мнении: Назенин Хатун – это полностью вымышленный персонаж, придуманный сценаристами исключительно для того, чтобы добавить драматизма и остроты сюжетным линиям сериала.
Легенда о появлении новой фаворитки часто дополняется ещё одной трогательной деталью: якобы дети султана, видя его безутешное горе после смерти матери, сами уговорили отца вновь обратить внимание на гарем и возобновить свидания с наложницами, чтобы хоть как-то отвлечь его от мрачных мыслей и вернуть к жизни.
Однако стоит нам обратиться от популярных пересказов к серьёзным историческим исследованиям, османским хроникам того периода, сохранившимся гаремным записям и работам авторитетных историков-османистов, как картина проясняется до обескураживающей пустоты. Ни в одном заслуживающем доверия историческом источнике, посвящённом правлению Сулеймана, устройству его гарема или последним годам его жизни, нет абсолютно никаких упоминаний о фаворитке по имени Мелексима, Мерзибе или о реальной Назенин, которая появилась бы при дворе после смерти Хюррем в 1558 году. Труды таких признанных исследователей османского гарема, как Лесли Пирс, которые подробно описывают структуру гарема, биографии Хюррем, её предшественницы Махидевран и даже её подруги Гюльфем, полностью обходят молчанием какую-либо новую значимую женскую фигуру в личной жизни Сулеймана после смерти его любимой жены.
Учитывая это полное отсутствие подтверждений в первичных и авторитетных вторичных источниках, общепризнанный факт вымышленности персонажа Назенин в сериале, а также то обстоятельство, что истории о Мелексиме или Мерзибе циркулируют в основном в популярных, неакадемических и зачастую анонимных интернет-публикациях без каких-либо ссылок на реальные документы, вывод напрашивается сам собой. С очень высокой долей вероятности, вся история о последней тайной фаворитке Сулеймана Великолепного – это не более чем исторический миф, позднейшая выдумка или, возможно, сильное искажение каких-то незначительных, не зафиксированных фактов.
Возникновение и живучесть этого мифа можно объяснить несколькими причинами. Во-первых, колоссальный успех сериала «Великолепный век», который ввёл в сюжет вымышленную Назенин, несомненно, сформировал у миллионов зрителей определённые ожидания и представления о последних годах жизни султана. Во-вторых, сама легенда о Сулеймане и Хюррем как об одной из величайших историй любви в мировой истории создаёт своего рода психологическую потребность «заполнить» те восемь лет, что прошли между смертью Хасеки и кончиной самого султана, неким романтическим продолжением. Многим трудно смириться с мыслью, что после такой всепоглощающей страсти наступила полная пустота и одиночество. В-третьих, для авторов популярных статей, блогов и псевдоисторических книг история о «тайной последней любви» стареющего монарха – это всегда привлекательный, интригующий и, что немаловажно в современном медиапространстве, «кликбейтный» сюжет, позволяющий легко привлечь и удержать аудиторию. Совокупность этих факторов, вероятно, и способствует созданию и упорному распространению информации, не имеющей под собой твёрдой исторической почвы.
- Искра юности в угасающем пламени? Психология мифа
Миф о последней фаворитке Сулеймана не только даёт ей имя (или даже несколько имён), но и часто наделяет её определёнными чертами, которые делают историю более привлекательной и трогательной, но одновременно и более подозрительной с точки зрения исторической достоверности. Утверждается, что эта девушка была молода, свежа, светловолоса, весела и, самое главное, своим обликом и нравом поразительно напоминала Сулейману его собственную Хюррем в юности, в дни их первой встречи.
Этот образ «копии» или «светлого эха» ушедшей великой любви является классическим литературным и психологическим приёмом. Он позволяет создать красивую, немного меланхоличную историю о поиске утешения в прошлом, о подсознательной попытке стареющего человека воскресить утраченное счастье, вернуть хотя бы отблеск молодости и былой страсти. С точки зрения построения увлекательного нарратива – это очень сильный и понятный ход. Но насколько он соответствует исторической реальности последних лет жизни Сулеймана?
В эти последние восемь лет (1558-1566) Сулейман был уже далеко не тем полным сил и энергии мужчиной, который когда-то был без памяти очарован юной рабыней из Рогатина. Ему перевалило за шестьдесят, а затем и за семьдесят – весьма преклонный возраст по меркам той эпохи. Он тяжело страдал от целого букета недугов, в первую очередь от изнуряющей подагры, приступы которой становились всё чаще и мучительнее, несмотря на все усилия придворных лекарей. В источниках упоминаются и другие проблемы со здоровьем, включая расстройства пищеварения. К концу жизни он с большим трудом передвигался, часто нуждался в поддержке при ходьбе и уже не мог подолгу находиться в седле, что было критично для султана-воина. Его седые волосы и общая физическая слабость были заметны всем иностранным послам и придворным.
Более того, в эти годы Сулейман был поглощён сложнейшими государственными делами, продолжающимся военным противостоянием с врагами на западе и, что особенно важно и трагично, жестоким конфликтом между его собственными сыновьями, Селимом и Баязидом, борьба которых за престолонаследие достигла своего кровавого апогея именно в этот период. Весь этот образ стареющего, тяжело больного, обременённого грузом власти и раздираемого семейными трагедиями правителя очень плохо вяжется с романтической идеей поиска новой юной фаворитки, которая должна была «украсить его последние годы» своим весёлым смехом.
Кроме того, как уже упоминалось ранее, существуют веские основания полагать, что Сулейман сохранил верность памяти Хюррем и после её смерти не возобновлял интимных отношений с другими женщинами гарема. Хотя исламский закон и османские традиции, безусловно, позволяли ему иметь множество наложниц, его уникальный, почти моногамный брак с Хюррем и глубина его задокументированного горя после её ухода делают версию о скором появлении новой фаворитки ещё менее вероятной. Гарем, конечно, продолжал функционировать как сложный придворный институт: женщины там служили, вели хозяйство, участвовали в церемониях, но это совершенно не означало автоматического возобновления султаном сексуальных связей с ними.
Предположение о том, что дети якобы сами уговорили отца найти утешение в новой любовной связи, также выглядит крайне сомнительно и нелогично. Хотя теоретически наследники, особенно Селим, могли быть заинтересованы в улучшении душевного состояния стареющего правителя ради стабильности государства, это предположение полностью противоречит всем описаниям глубокого и длительного траура Сулеймана и, что самое главное, не находит абсолютно никаких подтверждений в исторических источниках. Скорее всего, эта деталь – лишь ещё один элемент позднего мифотворчества, призванный придать вымышленной истории о последней фаворитке некую логическую завершённость и оправдание.
Таким образом, образ последней фаворитки как «искры юности», напоминающей Хюррем, представляется не отражением реальных событий в жизни стареющего и больного Сулеймана Великолепного, а скорее красивым литературным конструктом, отвечающим романтическим ожиданиям публики и желанию верить в вечную любовь, способную возродиться даже на закате жизни.
Призрачная дочь: Фатьма-Нур или Разие?
- Последний цветок династии: тайна младшей дочери султана
Неотъемлемой частью мифа о последней, тайной фаворитке Сулеймана является история о ребёнке, якобы рождённом от этой поздней связи. Как и в случае с именем самой фаворитки, здесь царит полная путаница, которая лишь усиливает сомнения в достоверности всего этого рассказа.
Те источники, которые поддерживают версию о фаворитке по имени Мелексима, обычно утверждают, что она родила султану дочь, названную Фатьма-Нур Султан. Якобы это знаменательное событие произошло незадолго до последнего военного похода Сулеймана в 1566 году, то есть когда самому падишаху был уже 71 год – возраст, в котором отцовство, хотя и возможное теоретически, было крайне маловероятным для больного человека той эпохи. Некоторые варианты этого мифа даже добавляют, что детей на самом деле было двое, но второй ребёнок, шехзаде (принц), умер вскоре после рождения, в младенчестве.
С другой стороны, в популярном сериале «Великолепный век», который оказал огромное влияние на массовое восприятие этой эпохи, вымышленная наложница Назенин рожает Сулейману дочь по имени Разие Султан. Имя Разие, в отличие от Назенин, не является полностью вымышленным в контексте семьи Сулеймана. Исторические данные действительно указывают на то, что у Сулеймана, по всей видимости, была дочь по имени Разие Султан. Однако она, судя по всему, родилась значительно раньше, ещё в период его молодости, возможно, даже до появления Хюррем при дворе. Её матерью могла быть либо первая известная фаворитка Махидевран, либо какая-то другая, неизвестная нам ранняя наложница султана. Эта реальная Разие умерла либо в младенчестве, либо в раннем детстве, возможно, во время эпидемии оспы 1521 года, которая унесла жизни и двух её единокровных братьев – шехзаде Махмуда и шехзаде Мурада (сына Гюльфем). О ней сохранилось лишь одно достоверное упоминание – на могильной плите в мавзолее другого брата, шехзаде Яхьи, где она названа «беззаботной Разие Султан, кровной дочерью Кануни [Законодателя, то есть Сулеймана]». Таким образом, реальная Разие Султан никак не могла быть дочерью последней фаворитки, рождённой в 1560-х годах. Сценаристы сериала просто использовали её малоизвестное имя для своего вымышленного персонажа.
Имя Фатьма Султан также хорошо известно в истории Османской династии, но оно принадлежало совершенно другим принцессам. Так звали одну из влиятельных сестёр Сулеймана, дочь султана Селима I. Так звали и одну из его внучек – дочь его сына и преемника Селима II от его жены Нурбану Султан. Эта Фатьма, внучка Сулеймана, родилась примерно около 1558 года (в год смерти Хюррем) и умерла в 1580 году. Никаких же достоверных исторических свидетельств – ни в османских хрониках, ни в гаремных учётных записях, ни в трудах авторитетных историков – о существовании ещё одной дочери Сулеймана по имени Фатьма-Нур, рождённой в самые последние годы его правления, попросту не существует. Хотя некоторые генеалогические сайты в интернете иногда упоминают некую «Fatma Nur Sultan» с датами жизни 1516-1561 или с годом рождения около 1516, эти данные выглядят крайне сомнительно, не подкреплены никакими источниками, полностью противоречат идее о её рождении в 1560-х годах и, скорее всего, являются результатом путаницы, ошибок или сознательных фальсификаций.
Авторитетные списки детей Сулеймана Великолепного, составляемые историками на основе анализа сохранившихся дворцовых документов и хроник, обычно включают следующих подтверждённых потомков: шехзаде Махмуда (вероятно, от наложницы Фюлане), шехзаде Мурада (от Гюльфем Хатун), шехзаде Мустафу (от Махидевран Султан), шехзаде Мехмеда, Михримах Султан, шехзаде Абдуллаха, шехзаде Селима (будущего султана Селима II), шехзаде Баязида и шехзаде Джихангира (всех от Хюррем Султан). Иногда в эти списки также включают рано умершую Разие Султан (мать которой точно неизвестна, возможно, Махидевран). Никакой Фатьмы-Нур, рождённой на закате жизни султана от мифической последней фаворитки, в этих перечнях нет и быть не может.
Эта очевидная путаница с именами (Фатьма, Разие), явные хронологические несоответствия и полное отсутствие упоминаний о «последней дочери» в заслуживающих доверия исторических источниках убедительно доказывают, что вся история о Фатьме-Нур, рождённой от Мелексимы или Мерзибе, является чистым вымыслом. Вероятно, этот миф возник и укоренился благодаря смешению имён реальных, но малоизвестных исторических фигур (как ранняя Разие или внучка Фатьма) с популярными сюжетными ходами известного телесериала.
Кроме того, сама идея рождения ребёнка у Сулеймана в возрасте за 70 лет представляется крайне маловероятной с чисто биологической точки зрения. Если учесть его тяжёлое физическое состояние в последние годы, подробно задокументированное современниками (подагра, проблемы с передвижением, общая слабость), и весьма вероятное прекращение им интимной жизни после смерти любимой жены Хюррем, то возможность зачатия им ребёнка в этот период выглядит почти фантастической. Легенда о «последнем цветке династии» попросту игнорирует эти неудобные, но неопровержимые факты.
- Сироты Старого дворца: судьба матери и дитя (гипотетическая)
Завершая свою мифическую историю о последней фаворитке и её дочери, легенда обычно добавляет ещё одну деталь, касающуюся их дальнейшей судьбы. Утверждается, что после смерти Сулеймана Великолепного в 1566 году и восшествия на престол его сына Селима II, новая Хасеки (Мелексима или Мерзибе) вместе со своей маленькой дочерью Фатьмой-Нур были немедленно отправлены в Старый дворец (Эски Сарай) в Стамбуле.
Этот элемент сюжета, несомненно, придает всему мифу видимость исторической достоверности, поскольку такая практика действительно широко применялась в Османской империи. Старый дворец служил своего рода «домом престарелых» или местом почётной, но фактически бессрочной ссылки для гарема умершего султана. Туда отправляли его многочисленных наложниц, вдов (если таковые имелись) и незамужних дочерей, которые не являлись матерью или близкими родственницами нового взошедшего на трон правителя. Отправка в Старый дворец означала для этих женщин конец активной придворной жизни, потерю влияния и статуса.
Однако в данном конкретном случае эта деталь – лишь логическое, но столь же вымышленное продолжение всего предыдущего мифа. Поскольку само существование последней фаворитки Мелексимы/Мерзибе и её дочери Фатьмы-Нур крайне сомнительно и не подтверждается историческими источниками, то и их гипотетическая «отправка» в Старый дворец – не более чем попытка авторов легенды вписать своих вымышленных персонажей в рамки известных османских дворцовых обычаев, чтобы придать рассказу больше правдоподобия. Если матери и дочери на самом деле не существовало, то и отправлять в Старый дворец было попросту некого. Этот завершающий эпизод мифа лишь маскирует недостоверность всей истории целиком, умело используя реальную историческую деталь для придания убедительности вымыслу.
Закат Великолепного Века: болезни, интриги и последний поход
- Между троном и могилой: стареющий лев империи
Последние восемь лет правления Сулеймана Великолепного, последовавшие за смертью его любимой жены Хюррем (1558-1566), стали временем глубоких личных переживаний, обострения скрытых и явных политических интриг и неуклонного физического угасания некогда могущественного и грозного правителя. Это был медленный, но неотвратимый закат «Великолепного века» – эпохи блистательных побед, культурного расцвета и территориального расширения, неразрывно связанной с его именем.
Здоровье султана, подточенное десятилетиями изнурительных военных походов, колоссальным бременем власти и просто возрастом, неуклонно ухудшалось. Главным его мучением стала подагра – болезнь, которая терзала его и раньше, но теперь приступы становились всё чаще, продолжительнее и болезненнее, несмотря на все усилия придворных лекарей. В источниках упоминаются и другие недуги, включая хронические проблемы с пищеварением. К концу жизни Сулейман с большим трудом передвигался, часто нуждался в помощи слуг при ходьбе и уже физически не мог долго находиться в седле, что было немыслимо для султана-воина в прежние годы. Его седые волосы, сутулость и общая физическая слабость были заметны всем внимательным наблюдателям, включая иностранных послов.
Однако Сулейман был слишком опытным и мудрым политиком, чтобы не осознавать той опасности, которую несёт видимая немощь абсолютного монарха. Слухи о его скорой кончине и возможном преемнике постоянно циркулировали как при дворе, так и за его пределами. Поэтому, превозмогая боль и слабость, он прилагал значительные усилия, чтобы демонстрировать подданным и внешнему миру свою силу, дееспособность и контроль над ситуацией. Он продолжал появляться на публичных церемониях, принимать послов и даже лично отправлялся в военные походы, чтобы пресечь любые спекуляции о своей недееспособности и предотвратить возможную нестабильность в империи. Это была изнурительная, ежедневная борьба не только с внешними и внутренними врагами государства, но и с собственным стареющим, больным телом.
Несмотря на прогрессирующие болезни, Сулейман до последних дней продолжал активно заниматься государственными делами. Современники по-прежнему отмечали его глубокое стремление к справедливости – если ему удавалось точно разобраться в обстоятельствах дела, он старался не допускать неправедных решений, за что и получил своё прозвище «Кануни» – Законодатель. Он оставался верен образу справедливого правителя, строго соблюдая законы шариата и установленный им самим порядок в государстве. Возможно, именно в эти последние, трудные годы его религиозность стала ещё более выраженной: сообщалось, что он полностью отказался от употребления вина, которое, по некоторым свидетельствам, позволял себе в молодости, и пил только воду, объясняя это «своими недугами». Это могло быть связано не только с ухудшением здоровья, но и с осознанным желанием укрепить свою легитимность как «справедливого правителя» и «халифа всех мусульман» в условиях растущих внутренних и внешних трудностей.
Вместе с тем, пережитые трагедии (смерть любимой жены и нескольких сыновей, предательства близких), военные неудачи на некоторых фронтах и постоянная физическая боль не могли не наложить отпечаток на его характер. По свидетельствам некоторых послов, он стал более раздражительным, временами гневливым, мог неожиданно резко отчитать иностранных дипломатов, отступая от своей обычной сдержанности и величественного спокойствия. Появились также сведения, что в последние годы он всё чаще обращался к геомантам и другим предсказателям, пытаясь заглянуть в будущее – узнать, улучшится ли его здоровье, сможет ли он удержаться на троне до конца, увенчаются ли успехом его новые военные предприятия.
Политическая обстановка в империи и вокруг неё оставалась сложной. Хотя активные войны с главным соперником на востоке, Сефевидской Персией, временно утихли после заключения мира в Амасье в 1555 году, изнурительное противостояние с империей Габсбургов в Центральной Европе и на Средиземном море продолжалось с неослабевающей силой. Внутри самой империи накапливались социальные и экономические проблемы, связанные с её огромными размерами, сложностью управления и непомерными издержками постоянных войн. И всё же, даже в эти трудные годы заката своего правления, Сулейман продолжал покровительствовать искусствам и архитектуре. Он заказывал создание иллюстрированной истории своего правления – знаменитой «Сулейманнаме» – и продолжал финансировать крупные благотворительные проекты, в том числе завершение комплекса мечети Сулеймание. Стареющий лев Османской империи не сдавался до последнего.
- Битва наследников: кровавая заря Селима
Одной из самых мрачных и трагических драм последних лет правления Сулеймана стал открытый вооружённый конфликт между двумя его оставшимися в живых сыновьями от Хюррем – шехзаде Селимом и шехзаде Баязидом. Их соперничество за право наследовать трон отца тлело уже давно, подогреваемое придворными интригами и амбициями самих принцев. Но именно смерть их матери Хюррем в 1558 году, которая, как принято считать, долгие годы сдерживала их вражду и выступала умелым посредником между ними и отцом, стала тем катализатором, который привёл к открытому и кровавому столкновению.
Сулейман, прекрасно осознавая смертельную опасность братоубийственной войны ещё при своей жизни (он сам прошёл через подобное в молодости), попытался предотвратить конфликт, разведя враждующих сыновей по разным углам огромной империи. Он назначил их губернаторами (санджак-беями) в достаточно удалённые друг от друга провинции: Селима, старшего из оставшихся, – в Конью (в центральной Анатолии), а Баязида, младшего, но считавшегося более способным и популярным в армии, – в Амасью (на севере Анатолии). Однако этот шаг, призванный разрядить обстановку, был воспринят Баязидом совершенно иначе. Он увидел в этом назначении явное указание на то, что отец уже сделал свой выбор в пользу Селима как наследника, и счёл это решение глубоко несправедливым по отношению к себе. Амбициозный, вспыльчивый и, возможно, действительно более популярный среди янычар Баязид почувствовал себя обойдённым и униженным.
В 1559 году Баязид решился на отчаянный шаг – открытое неповиновение воле отца. Собрав верные ему войска, он двинулся из Амасьи на запад, формально заявляя лишь о своём желании вернуться в свой прежний, более престижный санджак Кютахью, но фактически идя на прямое военное столкновение со своим братом Селимом. Есть косвенные сведения, что даже верная Гюльфем Хатун, возможно, по просьбе самого Сулеймана или по собственной инициативе, пыталась образумить Баязида, написав ему письмо с призывом одуматься и подчиниться воле отца. Но было уже слишком поздно – точка невозврата была пройдена.
Сулейман, узнав о действиях сына, немедленно расценил их как открытый бунт против своей власти и безоговорочно принял сторону Селима. Он приказал своему великому визирю Соколлу Мехмед-паше с элитными частями янычар и румелийскими (европейскими) войсками присоединиться к армии Селима и подавить мятеж. В мае 1559 года недалеко от города Конья произошло решающее сражение. В этой битве армия Баязида, уступавшая в численности и организации силам султана, была наголову разбита.
Побеждённый, но не сломленный окончательно, Баязид с небольшой группой самых верных сторонников и своими малолетними сыновьями совершил немыслимый шаг – бежал за пределы Османской империи, в соседнюю Персию, под защиту шаха Тахмаспа, давнего и непримиримого врага Сулеймана. Это был акт отчаяния, который фактически обрёк его на гибель. Последовали долгие, сложные и весьма унизительные для османской стороны дипломатические переговоры между Стамбулом и Казвином. В конце концов, шах Тахмасп, получив от Сулеймана огромную сумму золотом (говорят о 400 тысячах золотых) и добившись определённых политических уступок, согласился выдать беглецов османским представителям. В 1561 году на персидской земле османские палачи исполнили смертный приговор, вынесенный Сулейманом: шехзаде Баязид и все его сыновья (внуки Сулеймана) были безжалостно лишены жизни. Это жестокое «семейное урегулирование», как цинично называли подобные расправы, устранило последнюю реальную угрозу для престолонаследия Селима.
Казнь собственного сына и внуков, несомненно, стала ещё одной тяжёлой личной трагедией в жизни стареющего Сулеймана. Однако с точки зрения безжалостной логики османской системы власти, где отсутствовал чёткий закон о престолонаследии и действовало лишь право сильного, это был, вероятно, прагматичный и даже неизбежный шаг. Печально известный «закон Фатиха» (названный так в честь султана Мехмеда II Завоевателя) фактически легитимизировал братоубийство среди принцев во имя предотвращения разрушительных междоусобных войн, которые не раз ставили империю на грань распада. Конфликт между Селимом и Баязидом был типичным проявлением этой системной проблемы. Казнь Баязида, который первым поднял открытый мятеж против отца, была, по сути, превентивной мерой против будущей полномасштабной гражданской войны, которую Сулейман, наученный горьким опытом истории своей собственной династии, считал неизбежной и потенциально ещё более кровопролитной, чем казнь одного мятежного сына. Его выбор в пользу Селима – возможно, менее талантливого и популярного, но зато более лояльного, послушного и предсказуемого сына – был выбором в пользу стабильности и единства империи, пусть эта стабильность и была куплена столь страшной ценой. После гибели Баязида Селим остался единственным неоспоримым наследником и последние годы правления отца провёл в статусе губернатора Кютахьи, ближайшей к столице провинции, спокойно ожидая своего часа.
- Финальный аккорд: поход на Сигетвар и вечный покой
Летом 1566 года Сулейман Великолепный, которому шёл уже 72-й год, предпринял свой тринадцатый по счёту и, как оказалось, последний большой военный поход. Несмотря на преклонный возраст, мучительную подагру и общую физическую слабость, он принял решение лично возглавить огромную османскую армию, которая двинулась на север, в Венгрию, чтобы нанести очередной удар по владениям австрийских Габсбургов. Главной целью кампании была выбрана стратегически важная пограничная крепость Сигетвар, которая долгое время оставалась занозой на османских рубежах.
Решение отправиться в этот поход лично было продиктовано не только военно-стратегическими соображениями, но и острой политической необходимостью. Сулейман должен был ещё раз, возможно, в последний раз, продемонстрировать всей империи и враждебной Европе, что он по-прежнему твёрдо держит в своих руках бразды правления, что его воля не сломлена ни возрастом, ни болезнями, ни личными трагедиями. Это был символический акт утверждения его непреходящей власти и его неизменной идентичности как «Гази» – воина за веру, которым он был и оставался на протяжении всего своего невероятно долгого правления.
Поход оказался чрезвычайно тяжёлым. Осада Сигетвара, которую упорно и мужественно защищал небольшой гарнизон под командованием хорватского бана Миклоша Зриньи, затянулась на долгие недели. Летняя жара, трудности со снабжением огромной армии в разорённой войной местности, упорное сопротивление защитников крепости – всё это изматывало и османские войска, и их престарелого повелителя. Здоровье Сулеймана на фоне тягот походной жизни резко ухудшилось. К концу лета он уже практически не мог сидеть на коне, и его приходилось носить в закрытом паланкине. Современники отмечали, что он стал ещё более раздражительным и нетерпимым, часто срывая свой гнев на подчинённых за малейшие промахи.
Развязка этой последней драмы наступила в ночь с 6 на 7 сентября 1566 года. В своём походном шатре, разбитом в осадном лагере под стенами почти уже павшего Сигетвара, Сулейман I Великолепный, Кануни, Законодатель, скончался. Он умер от естественных причин, не дожив всего несколько часов до окончательного взятия крепости штурмом, о котором он так мечтал и о котором ему уже не суждено было узнать. Его смерть в военном лагере, вдали от роскоши стамбульских дворцов, стала символическим и достойным завершением жизни, почти целиком посвящённой войнам, государственному строительству и неустанному расширению пределов Османской империи.
Находившийся при умирающем султане Великий визирь Соколлу Мехмед-паша проявил в этой критической ситуации исключительное хладнокровие, выдержку и политическую мудрость. Прекрасно понимая, что известие о смерти падишаха в самый разгар военной кампании и до прибытия единственного наследника Селима может вызвать панику среди солдат, спровоцировать бунт янычар (которые традиционно требовали щедрых выплат при восшествии нового султана) и ввергнуть империю в хаос, он решился на беспрецедентный и рискованный шаг. Смерть Сулеймана была сохранена в строжайшей тайне от всех, кроме самого узкого круга ближайших доверенных лиц. Тело султана было тайно забальзамировано прямо в походном шатре, а придворные продолжали имитировать его присутствие: из шатра по-прежнему раздавались приказы от его имени, врачи делали вид, что лечат его, а музыканты играли, чтобы заглушить возможные звуки. Эта страшная государственная тайна хранилась почти три недели, пока победоносная армия медленно возвращалась назад и пока шехзаде Селим не прибыл из своей резиденции в Кютахье в Белград, где и был официально провозглашён новым султаном под именем Селим II. Невероятное мастерство и выдержка Соколлу Мехмед-паши позволили избежать неминуемого кризиса власти и обеспечить относительно плавную передачу трона. Но сам этот факт – необходимость скрывать смерть правителя на протяжении недель – ярко подчёркивал хрупкость османской политической системы, где стабильность огромной империи так сильно зависела от жизни одного человека и расторопности его ближайшего окружения.
Тело Сулеймана Великолепного было с величайшими почестями доставлено в Стамбул. Он был погребён в специально построенном для него роскошном мавзолее (тюрбе), расположенном рядом с мавзолеем его любимой жены Хюррем Султан, в саду у стен величественной мечети Сулеймание – главного архитектурного памятника его славной эпохи. Так завершился земной путь одного из величайших и самых известных правителей в истории Османской империи, человека, оставившего после себя огромное политическое и культурное наследие, а также не менее интригующие тайны своей долгой и насыщенной личной жизни.