Я стояла на холодном линолеуме у дверей своей комнаты и смотрела, как невестка ходит туда-сюда по коридору, громко шлёпая тапками. Её лицо пылало возмущением, а в руке судорожно дрожал телефон. Я уже догадывалась, что сейчас произойдёт очередная ссора, хотя до последней минуты надеялась, что всё обойдётся. Но нет, она снова вышла из себя. Это было видно по тому, как яростно она теребила экран и кусала губы.
– Раз ты не помогаешь с внуками, я лишу тебя прописки! – выкрикнула она и резко подняла на меня глаза.
Сердце моё пропустило удар. Я всегда старалась держаться спокойно, не давать воле эмоциям, но тут почувствовала, как внутри всё сжимается. В голове вспыхнула мысль: «Могу ли я потерять прописку? Разве такое возможно?» Ведь мы с мужем когда-то переписали дом на сына, а мне и моему покойному супругу была оформлена пожизненная прописка. Я не помню всех юридических нюансов, но ужас накрыл меня, будто ледяной водой облили.
– Как ты это себе представляешь? – наконец выдавила я, чувствуя, что голос предательски дрожит.
Невестка – Вероника – прекратила метаться и остановилась напротив меня. Ей немного за тридцать, худощавая, с резкими чертами лица. Когда она злилась, глаза у неё становились какими-то колючими.
– Очень просто, – ответила она. – Я позвоню Мише и скажу, что мне надоело твоё безразличие. А потом мы оформим всё, как положено: выпишем тебя через суд, или как там ещё делается. Ты ведь ничего не делаешь, чтобы помочь нашей семье.
Она действительно набрала чей-то номер, прикладывая телефон к уху. Я инстинктивно сделала шаг назад, будто спасаясь от удара. Миша – это мой сын, её муж. Он уехал пару недель назад в длительную командировку и планировал вернуться только через месяц. С тех пор мы с Вероникой и двое её детей жили под одной крышей, и отношения не заладились. Я старалась нянчиться с внуками, но здоровья у меня уже не хватало, а Вероника, похоже, ожидала большего.
– Подожди, – окликнула я её потихоньку, – может, не стоит сейчас звонить. Миша занят, да и…
Но она отмахнулась от моих слов и вышла на кухню, прижимая телефон к уху. Я слышала, как она громко говорит:
– Алло, Миш? Твоя мать опять свою линию гнёт… Нет, никаких детей сидеть не берёт, отворачивается, когда мне нужна помощь. Да, я уже устала! Мне надо работать, у меня фриланс, я не могу круглосуточно заниматься детьми. Она всё время твердит, что ей плохо или у неё нет сил… Нет, так дело не пойдёт! Я правда готова лишить её прописки, если она не может нормально участвовать в жизни семьи.
Я сглотнула комок в горле. Голос Вероники звучал жёстко. Представила, как сын слушает всё это по ту сторону, возможно, тоже раздражённый или встревоженный. Прислонилась к стене и прикрыла глаза: мне казалось, что нахожусь в чужом месте, а не в доме, который многие годы считала родным.
Эта история началась пять лет назад, когда мой муж, Сергей, сильно заболел, и мы решили переоформить дом на Мишу, чтобы не было лишних проволочек, если с нами что-то случится. Сам Миша женился на Веронике и привёл её сюда, они сделали ремонт, расширили второй этаж. Я в то время была только рада, что в доме станет оживлённее, появятся внуки. Потом муж умер. Мне было тяжело, но жила надеждой, что рядом сын, его семья. И правда, первое время Вероника вела себя приветливо, благодарила за хозяйские хлопоты, у нас был почти гармоничный быт. Но когда родился её первый ребёнок, а потом второй, всё вдруг поменялось.
Вероника решила, что я должна днями напролёт заниматься внуками, пока она сидит за компьютером, работает на заказах. Я старалась, но силы уже не те. У меня гипертония, иногда ноги отекают, да и просто морально тяжело с двумя малышами, которые орут, капризничают. Чем старше они становились, тем больше требовали внимания. Я не справлялась, начинала просить Веронику, чтобы она наняла няню или отвела детей в сад подольше. Она злилась, что не хочет тратиться на няню, а с садом тоже были сложности. В итоге наши конфликты начались именно на этой почве.
Шли месяцы, Миша – человек деловой, постоянно в разъездах. Я уверена, что он любит и жену, и детей, и меня, но, похоже, не хотел вникать в мелкие скандалы. Каждый раз, когда я пыталась с ним обсудить, он говорил: «Разберётесь сами, вы обе взрослые». Но невестка оказалась настырнее. Она чувствовала, что дом оформлен на Мишу, следовательно, её позиция крепче моей. И вот дошло до угроз.
Я услышала, как Вероника в кухне закончила разговор резким: «Думай, Миша! Или мама будет вести себя нормально, или я всё решу по-другому!» Потом вернулась в коридор, посмотрела на меня:
– Я предупредила его. Он сказал, что поговорит с тобой, но если не изменится положение, я пойду до конца. Хватит считать, что прописка – это твоя гарантия. Нет, если не хочешь участвовать в воспитании внуков, тогда уйди вообще из этого дома.
– Но это ведь несправедливо, – возразила я в отчаянии. – Я не отказываюсь помогать, я просто не могу тянуть всё одной рукой. Мне ведь шестьдесят три, у меня болячки…
– Прекрати ныть, – перебила Вероника. – У моей мамы тоже есть болячки, но она ничего, бегает со своими внуками, не жалуется. А ты специально делаешь вид, что старенькая.
Я понимала, что разговор заходил в тупик. Тяжёлым шагом прошла в свою комнату, закрыв за собой дверь. Там, в шкафчике, был мой тонометр. Я села на диван и померила давление: как и ожидала, оно было выше нормы. Вздохнув, достала таблетки, проглотила и попыталась успокоиться. В голову лезли плохие мысли: неужели они и вправду смогут меня выписать из дома? Понимала, что когда-то давным-давно мы с мужем написали заявление, что остаёмся прописанными пожизненно, а дальше кто знает, как это работает. Может, существуют лазейки, и им удастся подать в суд. Суд может затянуться, нервы будут на пределе. А мне только ещё кризисов не хватало.
Через полчаса я вышла из комнаты. Внуки носились по гостиной, разбрасывая игрушки, Вероника в наушниках что-то печатала за ноутбуком. Я тихо подошла и предложила погулять с детьми во дворе, если она поможет мне одеть их. Вероника только бросила сердитый взгляд:
– Ну хоть что-то. Давай, надевай им комбинезоны, я сейчас догоню. Не знаю, сколько у меня ещё правок по заказу.
Я вздохнула с облегчением: хоть не будем продолжать скандал. Приободрилась, позвала детей, стала завязывать им шапки, помогая натянуть сапожки. Кое-как справилась, сама тоже надела пальто. Мы вышли во двор, прохладный осенний воздух окутал нас. Дети резво побежали к качелям. Я медленно шла за ними. После лекарств у меня кружилась голова, но делать нечего, обещала же.
Минут через десять подошла Вероника, села на скамейку, достала телефон и уткнулась в него. Дети радостно визжали, играя, а я прислонилась к дереву, чтобы не упасть, следя, чтобы они не выскочили на дорогу. Иногда краем глаза замечала, что Вероника косо на меня смотрит, наверное, недовольна моим вялым участием в играх, но у меня не хватало сил бежать наперегонки, как она хотела. В конце концов, я уже не так молода.
Когда вернулись домой, я пошла на кухню, чтобы разогреть детям ужин. В голове шумело. Слышала, как Вероника рядом что-то говорит по телефону, скорее всего, кому-то из подруг, жалуясь, что «свекровь еле двигается, а мне нужна реальная помощь». Я молчала, не желая встревать. Ближе к вечеру раздался звонок на мой мобильный. Посмотрела на экран – Миша.
– Да, сынок, – ответила я, предчувствуя неладное.
– Мама, – начал он негромко, – ты можешь поговорить спокойно с Вероникой? Она жалуется, что тебе всё безразлично. Сказала, что из-за твоего отказа помогать у неё рушится график работы. Я уже устал это слышать. Может, найдёшь способ помочь побольше?
– Миша, – возразила я, – я помогаю, как могу. Сегодня и гуляла с ними, и ужин готовлю. Но ты должен понимать, что у меня здоровье не то. Я не могу круглосуточно быть няней, а она, похоже, этого хочет.
Он замолчал. Было слышно, как он вздыхает.
– Понимаю, – сказал он тише. – Но может, найди вариант, чтобы бабушке-няне заплатить, если тебе тяжело. Почему ты не говорила об этом раньше?
Я поперхнулась от возмущения:
– Миша, она отказывается нанимать няню, говоря, что не хочет на это тратиться. Я предлагала много раз.
– Да? – удивился он. – Ладно, об этом я не знал. Но, мам, Вероника очень напряжена, у неё deadlines, заказы, деньги нужны. Постарайся её понять.
Я горько усмехнулась:
– Понимать можно. Но почему никто не понимает меня? И кстати, она грозилась, что выпишет меня. Это что за разговоры такие?
В трубке послышался сдавленный стон:
– Ну, это она сгоряча. Ты же знаешь, у неё характер. Постарайся не доводить до крайностей, будь мягче.
Он будто отмахивался, как всегда, не желая участвовать в конфликте. Я понимала, что с ним бесполезно сейчас долго беседовать. Завершили разговор натянутыми фразами «ладно, поговорим, когда я вернусь». Мне стало так обидно, что я чуть не заплакала, но удержалась. Убрала телефон в карман, продолжила делать ужин внукам.
На следующий день конфликт снова вспыхнул. Вероника почти всё утро провела у ноутбука, ругаясь, что дети мешают, а я не забрала их к себе в комнату. Я попыталась объяснить, что у меня голова болит. Она раскричалась. К середине дня дети подняли шум, начали носиться по коридору. Я вышла и увидела, что один из них плачет, другой смеётся, а Вероника орёт:
– Сколько можно! Почему ты не забираешь их, не играешь, не читаешь сказки? Мне нужно работать!
– Я устала, – сказала я, прижимая руку к груди. – У меня давление. Дай мне передохнуть чуть-чуть.
– Хватит прикидываться, – выпалила она. – Если ещё раз откажешься, я лишу тебя прописки, раз и навсегда. Не будешь здесь жить, раз не хочешь помогать.
Я ахнула, услышав опять это проклятое «я лишу тебя прописки». Неужели для неё это стало способом манипуляции? Решила не молчать:
– Послушай, Вероника, этот дом когда-то был моим и моего покойного мужа, мы его строили. Потом оформили на Мишу, чтобы избежать лишних сложностей. Но ты… ты же не имеешь права вышвырнуть меня. Ты не хозяйка, и даже Миша не может сделать этого без серьёзной причины.
Она скрестила руки на груди, бросила взгляд, полный презрения:
– Хочешь проверить? Давай. Я пойду на всё. Знаешь, я уже устала от твоей бесполезности. Как будто я приютила чужую бабку.
Больно было слышать такие слова. Я прикусила губу. Хотела ответить, но дети кричали, было не до выяснений. В итоге я забрала их в гостиную, включила им мультики, вздохнула и села рядом, чтобы никто не плакал. Сидела, чувствуя, как душу разъедает обида.
Ночью плохо спала, ворочалась, вспоминая её крики. Утром, едва открыв глаза, поняла, что надо принять решение. Либо я буду терпеть и позволю ей продолжать шантажировать меня пропиской, либо попробую найти компромисс. Но какой? Я не могла резко стать энергичной нянькой. Моя гипертония не исчезнет чудесным образом. А Вероника не собирается вникать в мои проблемы. Зато она злилась, когда видела, что я не успеваю за детьми. На ум пришло, что у меня есть подруга, которая раньше работала воспитателем. Может, она могла бы подрабатывать, присматривая за внуками, а я бы помогала, чем могу. Вероника-то не хочет тратиться, но, может, всё же уговорю её платить скромную сумму этой подруге. Тогда всем будет легче.
Сама мысль о том, что я, старая женщина, должна втихую искать няню для внуков, выглядела нелепо, но мне хотелось спасти ситуацию. Встала, осторожно прошла на кухню. Вероника уже сидела там, пила кофе. Взглянула на меня безрадостно.
– У тебя есть пару минут? – спросила я.
– Говори, – она потянулась за сахарницей.
– Мне пришла мысль: у меня подруга, Светлана, она пенсионерка, но ещё бодрая. Могла бы пару-тройку часов в день играть с детьми, выводить их на улицу, а мы бы с тобой скидывались ей на небольшую оплату. Тогда тебе не придётся всё время делать из меня няньку.
Вероника усмехнулась:
– То есть ты признаёшь, что не можешь помочь?
– Я признаю, что моих сил не хватает на полный день, – сказала я мягче. – Я готова участвовать, кормить, укладывать спать, если вдруг надо, но не могу без перерыва. Дети ведь требуют много сил.
Она нахмурилась, отпила кофе.
– Сколько твоя подруга захочет денег? Я не хочу платить много.
– Думаю, договоримся на символическую сумму. Может, шесть-семь тысяч в месяц, это же немного. Я могу дать половину из своей пенсии, лишь бы был мир в доме.
Вероника скривила рот, снова отхлебнула и громко поставила кружку:
– Не знаю… Ладно, позови её, пусть попробует. Если дети привыкнут к ней, тогда, возможно, это решит часть проблем. Но учти: я не буду платить больше пяти тысяч. И если ей не понравится, или дети будут не в восторге, всё отменим.
Я облегчённо выдохнула:
– Хорошо, я поговорю со Светланой. Она человек добрый, любит малышей.
Вероника кивнула. Я восприняла это как маленькую победу, надеялась, что теперь угрозы «лишу тебя прописки» прекратятся. Целый день я была в приподнятом настроении, а вечером позвонила Свете и почти уговорила её приходить раза три в неделю. Она согласилась, сославшись, что ей самой было бы неплохо подработать к пенсии.
На следующий день Светлана пришла к нам, мы представили её детям. Они отнеслись к ней с некоторым любопытством, особенно старший, который сразу попросил рассказать сказку. Вероника в начале смотрела издалека, скрестив руки, но видимо, не находила поводов придираться. Я улыбалась, помогая ей, а потом отошла в сторону, радуясь, что, наконец, внуки будут под чутким присмотром.
Однако через несколько дней всё снова пошло наперекосяк. Вероника начала жаловаться, что Светлана «слишком медлительная», что она «не может навести дисциплину», а дети «разбалованы ещё больше». Светлана, в свою очередь, жаловалась мне шёпотом, что Вероника разговаривает с ней свысока и постоянно ворчит, что та не так кормит, не так читает книжки. Я пыталась сгладить углы, но напряжение нарастало.
В итоге, спустя полторы недели, Вероника устроила сцену, громко обвинив Светлану в том, что та «чуть не уронила ребёнка». На самом деле Светлана просто придержала малыша, который встал на стул. Нет, невестка не хотела слушать объяснений, кричала, что всё это «сплошной непрофессионализм». Светлана, обидевшись, сказала, что больше не придёт. Едва я успела успокоить её в прихожей. Вероника стояла в коридоре, уперев руки в бока, и буркала:
– Лучше уж тогда сама буду сидеть, но эта нянька мне не нужна.
После ухода Светланы я повернулась к Веронике:
– Зачем ты всё испортила? Она хорошая женщина, просто ты придираешься.
– Я не собираюсь терпеть риски для своих детей, – фыркнула она. – Уходи, пожалуйста, к себе, и не лезь. Найду уж другой вариант, если захочу.
Я почувствовала, как во мне вскипает возмущение. Но подавила его: не хотела снова конфликта. Пришла в свою комнату, где села на кровать и долго думала, что дальше. Вероника лишний раз доказала, что не намерена ни с кем договариваться. Она хочет полной власти в доме, чтобы все плясали под её дудку. И если что-то идёт не по плану, сразу угрожает выписать меня. Невозможно так жить в постоянном страхе.
На следующий вечер позвонил Миша. В голосе у него слышалась усталость:
– Мама, Вероника сказала, что вы с няней не справились, и всё стало только хуже. Правда?
– Да нет, всё было нормально, пока она не придралась к мелочам, – вздохнула я.
– Слушай, мама, – перебил он, – давай ты попытаешься как-то подстраиваться. Мне уже надоело слышать жалобы. Не могу из командировки рулить вашими отношениями.
– Миша, – тихо заговорила я, – твоя жена угрожает мне выпиской каждый раз, когда ей что-то не нравится. Ты считаешь это нормальным?
Он помолчал.
– Вероника просто вспыльчивая. Не принимай близко к сердцу.
– Но ведь это не просто слова. Ты, как собственник дома, можешь или поддержать меня, или действительно лишить прописки через суд. Что ты скажешь?
– Я не буду лишать тебя прописки, – ответил он, – но и не буду с ней ссориться. Я же не могу заставить её вести себя иначе. Постарайся не провоцировать конфликты, помогай, чем можешь, и всё.
Я хотела возразить, но поняла, что он поставил точку. Во мне разгорелся едкий ком негодования: сын просто уходит от проблемы. Что ж, придётся мне самой защищаться. Я решила сходить к знакомой юристке, которая когда-то помогала моей подруге. Записалась на приём. Может, хотя бы буду знать, имею ли я твёрдое право на проживание, или невестка, в самом деле, может меня лишить прописки.
Через день пошла в офис к этой юристке, Тамаре Викторовне. Рассказала ситуацию: как дом оформили на сына, но прописка осталась у меня. Спрашивала, может ли невестка выписать меня против воли. Тамара Викторовна выслушала, задала уточняющие вопросы. Потом сказала:
– Если в документах прописано, что у вас пожизненное право проживания, то выписать вас практически невозможно. Тем более вы мама собственника, и при оформлении могли быть условия «с правом пожизненного проживания». Нужно смотреть договор, но, скорее всего, невестка только пугает вас. Суд вряд ли удовлетворит её требования, если нет объективных причин, как, например, полная асоциальность с вашей стороны.
Я ощутила облегчение, словно камень упал с души. Поблагодарила Тамару Викторовну. Она посоветовала мне всё-таки пробовать наладить диалог с сыном и невесткой, потому что судебная волокита никому не нужна. Но по крайней мере я знала: меня не так просто вышвырнуть. С одной стороны, радость, с другой – мне ведь не хочется жить в постоянных криках. Хотелось верить, что мы сумеем найти компромисс.
Домой вернулась, увидела, что Вероника сидит за столом, рядом на полу разбросаны детские игрушки, дети визжат. Она подняла на меня взгляд:
– Где ты была?
– По делам ходила, – ответила я спокойно. – Слушай, Вероника, давай обсудим наши отношения. Мне нелегко, но я хочу помогать, чтобы было меньше стресса. Может, мы вместе распланируем день, когда и как я могу взять детей, а когда ты сама?
Она приподняла брови.
– Я сама справлюсь, – сказала она холодно. – Не нужен мне твой график. Просто когда я прошу, чтобы ты занялась детьми, делай это, не отказывайся.
Я сделала глубокий вдох:
– А если у меня недомогание? Тогда что?
– Тогда, извини, но я буду делать выводы, – ехидно усмехнулась она. – Вплоть до самой радикальной меры.
– Понимаешь, угрожать мне пропиской – бессмысленно. У меня пожизненное право проживания, – сказала я твёрдо. – Я узнавала.
Она чуть побледнела, но быстро взяла себя в руки.
– Ну и что? Всегда можно найти рычаги, – процедила она. – Доводить до суда не хочу, но если что, пойду до конца. И ещё раз говорю: хватит прикрываться болезнями.
У меня внутри всё похолодело, но я поняла, что открытый диалог с Вероникой невозможен. Она либо не понимает, либо не желает понять, что люди в возрасте имеют свои ограничения. Однако, узнав о моих правах, она слегка сбавила обороты, хотя злоба оставалась. Я не хотела продолжать конфликт, сказала:
– Ладно, давай сейчас займусь ужином, а ты отдыхай.
Она фыркнула, отвернулась к ноутбуку. Я пошла на кухню. Дети по-прежнему бегали и визжали. Слышала, как они зовут меня, просят «бабушка, помоги». Пришлось оторваться, поиграть с ними чуть-чуть, потом вернуться к готовке. Так прошёл ещё один день.
Вечером я писала Мише сообщение: «Сынок, моя прописка под угрозой или нет? Невестка снова угрожает. Но ведь я не прохожая, я твоя мама. Почему она не может быть лояльнее?» Он ответил коротко: «Не волнуйся, не думаю, что она реально тебя выпишет. Её просто всё достало». В общем, никакой конкретики. Стало ясно, что он не вмешается, пока не приедет. Даже тогда не факт, что решит конфликт.
Прошла ещё пара недель. Каждодневные склоки поутихли: Вероника, видимо, поняла, что просто пугание выпиской не даёт ей желаемых результатов. Я продолжала помогать, как могла, иногда, конечно, не успевала к детям, у меня скакало давление. Тогда она бурчала, но уже не кричала и не грозилась выгонять. Возможно, устала сама от этой войны. Или ждала, что вернётся Миша.
В итоге, когда сын вернулся из командировки, у нас состоялся общий разговор. Мы сидели втроём на кухне, дети спали. Миша сказал:
– Ребята, давайте жить мирно. Я понимаю, что маме тяжело, у неё здоровье. Вероника, ты ведь тоже измотана. Может, всё-таки найдём няню? Даже если это не подруга мамы.
Вероника вздохнула:
– Ладно, можешь поискать. Но сама не буду заниматься этим, у меня нет времени.
– Хорошо, – кивнул Миша. – Найду через агентство или знакомых. Ну а ты, мама, не сердись на Веронику, она реально много работает и переживает за детей.
Я сидела молча, пытаясь понять, что тут можно сказать. Наконец решилась:
– Я не сержусь, сынок, просто не хочу, чтобы меня выгоняли из дома, где я прожила всю жизнь.
Вероника глянула в сторону, неохотно проговорила:
– Никто тебя не выгоняет. Извини, если перегнула палку.
Я поняла, что это максимум, на что она способна. Наверное, сама чувствовала, что перешла грань, и теперь при муже не хотела выглядеть совсем уж монстром. Я коротко кивнула, промолчав, потому что крутилось много слов, но я проглотила их.
Так закончился тот тяжёлый период. Миша действительно нашёл молодую няню, студентку педколледжа, которая за разумные деньги приходила на несколько часов в день, чтобы сыграть с детьми, погулять. Вероника, конечно, продолжала контролировать весь процесс, иногда жаловалась, что няня «не совершенство», но уже не срывалась на меня. Угрозы лишить прописки исчезли из нашего обихода. Она иногда вспоминала об этом намёками: «Ну, ты же понимаешь, что дом не твой» – но неявно, по мелочи. Я научилась пропускать это мимо ушей, потому что воевать не имело смысла.
Мораль осталась болезненной: порой самые близкие люди могут стать источником давления и угроз. Для меня урок в том, что нельзя сломаться и верить, будто тебя легко вышвырнуть из дома, если у тебя есть законное право. В конце концов, мы пусть и с большими сложностями, но пришли к компромиссу: я не обязана вкалывать как молодая, а они должны понять, что воспитание детей – это в первую очередь их собственная ответственность. Я лишь стараюсь быть рядом, когда это возможно.
Вероника, конечно, не стала ангелом, но стала реже злиться и кричать. Может, повлиял разговор с Мишей, а может, осознала, что бесконечный негатив разрывает семью на части. Я по-прежнему живу в своей комнате, иногда гуляю с внуками или сижу с ними, пока няню нет. И хотя между нами нет тёплого расположения, по крайней мере, нет и криков «Я лишу тебя прописки!». Надеюсь, это останется в прошлом. Я научилась говорить себе: «И это пройдёт». Думаю, всё-таки любовь сына и моё законное право на проживание – неплохая защита от подобных угроз. И пусть в душе остался осадок, но я стараюсь смотреть вперёд. Внуки всё-таки растут, а я рада, что хотя бы их вижу и они улыбаются мне. Иногда это важнее всех ссор и обид.
Самые обсуждаемые рассказы: