Валентина Петровна присела на край кровати и потёрла колено. Боль стала привычной, как соседка за стенкой или скрип половиц в прихожей. Третий этаж хрущёвки без лифта — это ежедневное испытание для больных суставов. Щелчок, скрип, тупая боль — и ты уже наверху, хватая ртом воздух.
Она взглянула на часы — половина шестого. Дешёвый тариф на звонки. Телефон лежал на комоде, старенький, с треснувшим экраном. Валентина набрала номер дочери, который знала наизусть, и прислушалась к гудкам.
— Алло? — голос Марины звучал отстранённо, словно она разговаривала с кем-то ещё одновременно.
— Мариночка, здравствуй, — Валентина невольно улыбнулась, услышав родной голос. — Как дела у вас там?
— Нормально, ма. Много работы. Что-то случилось?
Валентина замешкалась. Она репетировала этот разговор, перебирая слова, как бусины чёток. Не хотелось выглядеть попрошайкой. Не хотелось напоминать о своём существовании только когда нужны деньги.
— Понимаешь, я сегодня у врача была... — она сделала паузу, собираясь с духом. — Говорит, нужна операция на колене. Эндопротезирование. По квоте очередь на два года вперёд, а мне тяжело ходить уже сейчас. В частной клинике можно быстрее, но там...
— Сколько? — перебила Марина. В её голосе появились жёсткие нотки.
— Сто пятьдесят тысяч, — тихо произнесла Валентина. — Я не прошу всё сразу, но может...
— Мам, у меня сейчас правда сложный период. Кредит за машину, ипотека. Ты же знаешь.
Валентина знала. Знала про трёхкомнатную квартиру в новостройке, про белый "Фольксваген", про отпуск в Таиланде прошлой зимой. Но она никогда не спрашивала — откуда у офисного работника средний класс с позолотой. Возможно, боялась услышать ответ.
— Я понимаю, доченька. Просто это не на шубу и не на ремонт. Это на здоровье.
— Мам, ты справишься! Может, попробуешь другую больницу? Или соседка твоя, как её... Нина Васильевна? Она же медсестрой работала. Пусть подскажет вариант подешевле.
Валентина почувствовала, как внутри что-то сжалось. Дочь говорила правильные слова, но в них не было тепла. Будто сообщение зачитывала электронная помощница из телефона.
— Хорошо, я поищу варианты, — согласилась она. — Ты береги себя. Не работай допоздна.
— Ага. Позвоню на неделе, ладно? Давай, пока.
Валентина ещё долго сидела с телефоном в руках. За окном вечерело, и тени от деревьев ложились на стену причудливыми узорами. Она не плакала. Просто смотрела, как солнце уходит за крыши соседних домов.
Утро началось с сообщения от Ларисы, школьной подруги. "Глянь, что твоя в инстаграме выложила!" и ссылка. Валентина редко заходила в социальные сети — глаза уставали от мелких букв. Но этот раз был особенным.
Фотография была яркой, словно открытка. Марина в белом платье стояла на фоне высоченных небоскрёбов. "Дубай встречает улыбкой! Наконец-то сбылась мечта увидеть Бурдж-Халифа вживую!" Дата публикации — вчерашний вечер.
Валентина положила телефон. Взяла. Положила снова. Внутри разливалась горечь — густая, как старое варенье. Не обида даже, а что-то глубже. Боль узнавания: для дочери она стала обузой, неудобным напоминанием о возрасте и ответственности.
В дверь позвонили. Соседка, Нина Васильевна, принесла свежие пирожки.
— Я тут налепила с капустой, тебе парочку. Как колено-то?
Валентина пригласила соседку на чай. Они сидели на кухне — две женщины, чьи дети разлетелись по своим жизням.
— Знаешь, — сказала Валентина, размешивая сахар в чашке, — я всегда думала, что главное — дать ребёнку всё, что можешь. А потом он вырастет и... будет рядом. По-человечески просто.
Нина Васильевна вздохнула:
— У всех по-разному бывает. Мой Серёжка звонит раз в месяц. Из Канады-то далеко. А внуков я только по видеосвязи и вижу.
— Твой хоть честно говорит, что далеко. А моя... — Валентина не закончила.
Микрозаём дали под безумные проценты, но выбора не было. Сорок тысяч на первое время — анализы, консультация хирурга, предоперационное обследование. Валентина считала каждую копейку. Овсянка на завтрак, суп из пакетика на обед. Лекарства ела через день, растягивая упаковку.
Однажды в подъезде она встретила молодого парня с рюкзаком — растрёпанного, в очках. Он искал квартиру для съёма.
— У меня комната есть, — неожиданно для себя сказала Валентина. — Десять тысяч в месяц. Тихо, чисто. Интернет проведён.
Так в её жизни появился Дима, студент-заочник. Тихий, аккуратный. По вечерам сидел за ноутбуком, днём пропадал на работе. Платил вовремя и даже помогал с тяжёлыми сумками.
— Валентина Петровна, — спросил он как-то, — а у вас родные есть?
— Дочка в Москве. Работает в большой компании, — ответила она с гордостью. Почему-то перед чужими людьми всегда хотелось приукрасить реальность.
— А внуки?
— Нет пока. Карьера у неё на первом месте. Это правильно, сейчас такое время.
Дима кивнул и больше не спрашивал. А Валентина поймала себя на мысли, что защищает дочь даже когда та не знает об этом.
Гипертонический криз случился внезапно. Давление подскочило так, что перед глазами поплыли чёрные пятна. Валентина успела только позвать Диму и сползти по стенке на пол. Дальше был вой сирены, белые стены больницы и капельницы.
— Мы позвонили вашей дочери, — сказала медсестра. — Она обещала приехать.
Марина появилась через два дня. Вошла в палату — красивая, с модной стрижкой, пахнущая дорогими духами. На плече — сумочка, в которую можно было положить разве что помаду и телефон.
— Мама, ты как? — она присела на край кровати, но телефон не выпустила из рук. Экран мигал уведомлениями.
— Уже лучше, — ответила Валентина. — Врач говорит, понаблюдают ещё пару дней и выпишут.
— Слушай, почему ты не оформила нормальную страховку? Сейчас столько вариантов! Можно было бы лежать в хорошей палате, а не... — Марина обвела взглядом комнату с облупившейся краской и тремя кроватями.
Что-то щёлкнуло внутри Валентины. Словно перегорела последняя лампочка в тёмном коридоре.
— А на какие деньги, Мариша? — тихо спросила она. — На те, что я на лекарства откладываю? Или на те, что за квартиру плачу? Или может, на те, что я тебе на первую шубу одолжила и ты до сих пор не вернула?
Марина вздрогнула и оторвалась от телефона:
— Мам, ты о чём сейчас?
— О жизни, доченька. О моей жизни, которую ты не замечаешь. Помнишь, как я тебе первые сапоги покупала? Кожаные, с пряжками. Три месяца в долг выплачивала. А джинсы фирменные на выпускной? Ночами подрабатывала, чтобы ты была не хуже других.
— Мам...
— Помнишь, как от Сергея Ивановича отказалась? Он жениться звал, любил меня. А ты сказала — "мне неудобно с чужим мужчиной". И я выбрала тебя. Всегда выбирала тебя, Мариночка.
Валентина говорила тихо, почти шёпотом, но каждое слово падало между ними, как камень в воду.
— А теперь я звоню тебе, прошу помощи на операцию. Не на шубу, не на ремонт — на здоровье. И ты говоришь "справишься". А через два дня улетаешь в Дубай...
Марина вдруг побледнела:
— Откуда ты знаешь про Дубай?
— Мир тесен, доченька. Особенно с интернетом.
Они замолчали. По коридору ходили медсёстры, где-то капала вода, старушка на соседней койке монотонно постанывала во сне.
— Знаешь, что самое обидное? — продолжила Валентина. — Не то, что ты не помогла. А то, что соврала. Будто я не стою честности. Будто я — досадная помеха в твоей красивой жизни. Турист ты в моей жизни, Марина. Приезжаешь на экскурсию раз в полгода, смотришь свысока и уезжаешь обратно.
Марина сидела, опустив голову. Телефон в её руке погас. Она не плакала, не оправдывалась. Просто сидела и смотрела в пол.
— Я пойду, — наконец сказала она. — Мне нужно подумать.
— Иди, — кивнула Валентина. — Тебе всегда было куда идти.
Домой Валентину привёз Дима. Он же сходил в аптеку за лекарствами и принёс продукты.
— Спасибо тебе, — сказала Валентина. — Ты мне как сын сейчас, честное слово.
— Не за что, Валентина Петровна, — улыбнулся он. — Я за вас переживал.
Вечером пришло сообщение от Марины: "Проверь карту". Валентина с трудом разобралась с приложением банка. На счету было двести тысяч рублей. Ни записки, ни звонка — только деньги. Больше, чем она просила. Достаточно на операцию и восстановление.
Валентина сидела на кухне в полумраке. Деньги решали проблему с коленом. Но забирали последнюю надежду на то, что дочь когда-нибудь поймёт: не деньги хотела мать, а участия.
Для Марины проще было заплатить, чем быть рядом. Проще купить прощение, чем просить его.
Прошёл месяц. Операция прошла успешно. Валентина уже могла ходить с тростью по квартире, делала упражнения, которые показал реабилитолог. Колено ныло на погоду, но острой боли больше не было.
Марина не звонила. Валентина тоже не набирала её номер. Между ними повисла тишина — не злая, но тяжёлая. Словно обе не знали, как теперь разговаривать друг с другом.
Нина Васильевна зашла проведать соседку, принесла свежей выпечки и новости со двора.
— Дочка-то звонит? — спросила она, разливая чай.
— Нет пока, — ответила Валентина.
— Миритесь когда?
Валентина посмотрела в окно. За стеклом кружились осенние листья — жёлтые, красные, золотые. Каждый летел по своей траектории.
— Не знаю, — сказала она. — Пока просто учусь жить без ожиданий. Но теперь — хотя бы для себя.
Она поднялась с кресла, прошлась по комнате — медленно, но уверенно. Остановилась у полки с фотографиями. Марина-школьница с косичками. Марина-студентка в мантии. Марина-взрослая с бокалом шампанского на фоне новогодней ёлки.
— Знаешь, Нин, — сказала Валентина, не оборачиваясь, — а ведь я впервые за много лет чувствую себя... свободной. Словно груз с плеч сняли. Не нужно больше притворяться, что всё хорошо. Не нужно оправдывать её перед собой и другими.
— И что дальше? — спросила соседка.
— А дальше буду жить. Дима помогает с интернетом, показал, как курсы онлайн смотреть. Я вышивать начала, представляешь? Пальцы разрабатываю заодно. А ещё... — она улыбнулась, — хочу весной в санаторий съездить. Сама. Для себя.
За окном начинался вечер, зажигались фонари. Тени на стенах стали длиннее, но в них уже не было той щемящей тоски, что раньше. Жизнь продолжалась — не идеальная, со своими трещинами и потерями. Но настоящая.
Телефон на столе молчал. И это было нормально.