Санаторий «Луч» всегда встречал гостей советским колоритом: потрескавшиеся стены, запах лекарственной мяты и тишина, нарушаемая лишь скрипом тапочек. Сергей Викторович, заведующий пансионата, стоял в просторном холле и наблюдал в окно, как осень вцепилась в природу рыжими пальцами.
Зазвенел колокольчик входной двери. В холл вошли два деловых мужика в строгих костюмах и буквально впихнули в дверь старушку. Как мешок с костями.
— Приветствую, — старший из них швырнул на стойку папку. — Мать наша. Доживать привезли. Раньше была нормальная, теперь совсем неадекватная стала.
Она стояла за их спинами, крохотная, в выцветшем платке. Улыбалась. Как будто не слышала, как младший сынок бурчал: «Хватит с нас. Пожила — и хватит. У вас тут все дохнут, так хоть не в нашем доме».
Глаза у Верочки — да, так ее звали — блестели. Не от возраста. От слёз, которые она глотала, как горькие таблетки.
«Дела, понимаете ли!»
— Она же обещала дом записать! — старший сын, Артём, стучал пальцем по столу. — А теперь баба дурная. Женщины наши смотреть за ней не хотят, внукам она… да кому она нужна?
Младший, Димка, кивал. Бормотал что-то про «тряпьё хватит на прожиток». Любому здравомыслящему человеку, знаете ли, зубы свело бы от такого цинизма.
— А у врача проверяли, состояние вашей матушки? — спросил Сергей Викторович.
Артём фыркнул: — Тут не врач нужен, а гробовщик. Дни её сочтены, и так видно. Но мы это… будем навещать её… раз в месяц… наверное…
Верочка сидела на стуле, сложив руки на коленях. Морщины на лице — как карта прожитых лет, каждая вела к какой-нибудь истории, про жизнь, про войну, про сыновей…
«Жила для оболтусов…»
Оформив документы, сыновья уехали — торопливо, будто боялись, что мать прилипнет к их дорогим костюмам,
Посидев немного Верочка вздохнула:
— Жила я для них… Как отец помер, ночей не спала. Старший после операции два года ходить не мог — я на руках носила. А теперь… не нужна получается стала, не могу ничего дать говорят…
Она сморщилась, будто проглотила лимон:
— Думают, дом им достанется? Дураки! Я ведь слышала о чём говорят меж собою, да и приготовилась, успела.
Улыбнувшись, Верочка достала из сумочки бумагу. Нотариус. Подписано, заверено.
— Откладывала с пенсии большую часть, да и что с огорода продавала не тратила, немало скопилось. А дом свой я завещала дочери подруги, она ведь меня, когда приболела, с ложечки кормила, как родную. Ухаживала за мной Оленька, вот ей и достанется, по справедливости. Через неделю заберёт меня. Давно уже уговаривала, да я всё отнекивалась, думала сыночкам нужна буду. Дурёхой была.
Верочка беззвучно рассмеялась, хлопнула ладонью по колену. — А сыночкам моим, как приедут (если приедут), скажите: тряпки ихние — на помойку, не нужны они мне. Теперь для себя хочу пожить. Я в 80 лет только жить начинаю!
Сергей Викторович улыбнулся и подумал: «Молодец, Верочка! А сыновья? Сыновья пусть заранее себе бронируют комнату в доме престарелых. С таким отношением их дети в долгу не останутся…»