Что делает супервизию живой? Не техника. Не знание. И не контроль. Живой её делает мысль — та, что рождается внутри отношений, как опыт различения, как проблеск смысла там, где прежде было недифференцированное, смутное, невыносимое. Но мысль — не инструкция. Она возникает не в голове, а в поле, между супервизантом и супервизором, между голосом и телом слушающего, между страхом и позволением этому страху быть услышанным.
Я начала супервизорскую практику не так давно, пару лет назад. За это время у меня сложилось первичное видение процесса. Допускаю, что с годами, это видение будет изменяться, а что-то оставаться фундаментальным. Что ключевое в процессе супервизии? С чего всё начинается?
С мысли.
Думаю, мысль на супервизии рождается тогда, когда супервизор способен быть в пространстве незнания, не разрушаясь тревогой и не торопясь объяснять. Это состояние — первичное, до-вербальное сопереживание, временное слияние с внутренним миром психолога, а через него — с пациентом. Не «я знаю, как правильно», а «я позволяю себе почувствовать, что ты не знаешь, и не убегаю от этого». Такое слияние напоминает материнское погружение в младенца — до слов, до интерпретаций. Только из этой точки, если она пережита, можно двигаться к различению.
К появлению смысла. К мысли.
Супервизор — не судья. Он свидетель и участник внутренней сцены. И если у него есть мужество остаться в неведении, не закрыться знанием, не спасать — он может помочь супервизанту впервые почувствовать то, что до этого он обходил. И это не про технику. Это — про способность быть в поле, где ещё ничего не ясно, но уже не прежнее. Инсайт — это не ответ. Это различение. Мгновение, когда ты вдруг понимаешь, что ты не знал.
Самый частый запрос на супервизию: «Я не знаю, что мне делать дальше, куда идти?»
Слово «сопротивление» происходит от латинского resistere, где re- означает «обратно», «против», а sistere — «стоять», «останавливаться». То есть буквально «стоять против», «останавливаться перед чем-то», «не пускать внутрь». Эта этимология удивительно точно отражает как суть сопротивления, так и его феноменологическое проявление в психоаналитическом процессе.
В анализе сопротивление — это неосознаваемая активность психики, направленная на предотвращение доступа к вытесненным, травматическим или невыносимым переживаниям, фантазиям, чувствам, аффектам и желаниям. Оно возникает всегда, когда приближение к определённому внутреннему содержанию становится опасным для устойчивости или самоидентичности Я.
Фрейд впервые описал сопротивление как внутренний конфликт между частями психики, в котором одни части (например, Эго или Супер-Эго) подавляют проявление бессознательного материала (например, влечений Ид).
Сопротивление может принимать разные формы:
- интеллектуализация, уход в размышления;
- "забывание" снов или тем;
- соматизация;
- обесценивание аналитика или процесса;
- молчание, переактивность, смена темы и т. д.
Там, где возникает сопротивление, — там вход в бессознательное.
Сопротивление проявляется не только в терапии, но и в супервизионной работе. Супервизант тоже может сопротивляться:
- обсуждению определённой темы;
- исследование контрпереноса;
- признанию тупика в терапии;
- вглядыванию в свою профессиональную неуверенность или уязвимость.
Часто сопротивление в супервизии маскируется под «интеллектуальный интерес», желание «просто узнать, как правильно», под уход в теоретизирование или под гиперрациональность. Однако в основе почти всегда лежит тревога, связанная с профессиональной идентичностью:
— Что, если я не справляюсь?
— Что, если супервизор меня оценит?
— Что, если я что-то упускаю, и это разрушит терапию?
И да: в супервизии сопротивляется не только терапевт, но и супервизор. Он может:
- спешить с интерпретациями, чтобы не оставаться в неведении;
- избегать обсуждения чувств к супервизируемому;
- удерживать власть, чтобы не столкнуться с тревогой своего «не-знания».
Юнг сказал: «Мы должны отказаться от всех предвзятых мнений, какими бы убедительными они ни казались, и попытаться выяснить, что всё это значит для пациента». Такая позиция «незнания» может быть полезна и некоторым супервизантам, потому что она контрастирует с представлениями, которые они могут иметь о необходимости знать «ответ». Некоторые супервизанты, особенно в начале становления профессиональной идентичности, считают, что им нужно знать всё, что можно знать об аналитических теориях, чтобы быть хорошим аналитиком. Такой идеал не только очень навязчив, но и определённо мешает им быть эффективными аналитическими психотерапевтами.
Я считаю, что концепция «контейнера» Юнга более уместна в обсуждаемой теме, чем то, как Бион использовал то же слово, поскольку в его формулировке по Кляйн аналитиком является «контейнер», в отличие от того, что признавал Юнг, — что «контейнером» являются отношения. Мне кажется, что если рассматривать аналитика как «контейнер», то аналитик оказывается в положении всемогущего по отношению к пациенту. Однако я, согласна с наблюдениями Биона о том, что пациент может проецировать удерживающие аспекты эго на аналитика. Я думаю, важно, чтобы аналитик не отождествлял себя с проекцией пациента. Часть задачи аналитика состоит в том, чтобы помочь пациенту осознать общую ответственность за поддержание аналитических отношений, которые обеспечивают поддержку как для пациента, так и для аналитика. По этой причине важно, чтобы аналитик не отождествлял себя с завышенной позицией, согласно которой он несёт единоличную ответственность за происходящее. Конечно, отношения асимметричны, но оба участника зависят от этих отношений, чтобы сдерживать межличностные процессы. Не помню, кто сказал из обучающих аналитиков, внесу: «Чтобы «глубоко» понимать своих пациентов, аналитикам нужно позволить бессознательным процессам выйти на поверхность и наблюдать за ними, в частности за их проекциями, интроекциями и идентификациями». Я бы добавила, что на бессознательном уровне пациент вовлечён в аналогичный процесс. И, когда возникает сопротивление, есть возможность поднимать бессознательные процессы на поверхность и разделять их в общем поле супервизии.
Возможно, глубокая супервизия начинается там, где супервизант теряет опору в своей идентичности — и не знает, кто он сейчас в терапии/анализе. Это место не провала, а рождения новой чувствительности. И вот тогда, появляется - мысль.
Мысль в супервизии — это не то, что я думаю о пациенте. Это то, что рождается между нами, когда мы способны быть с тревогой, с тупиком, с напряжением, не спасаясь в знаниях. Супервизия — это не про объяснение, а про выдерживание. Не про «обучение», а про переживание с другим. Это — алхимия, в которой одна и та же материя (голос, страх, молчание) вдруг начинает звучать по-новому. Супервизия не про «как надо», а про «что сейчас рождается».
