Вера Серафимы. Глава 21
— Пошто Симкой интересуешьси? — не выдержала баба Даша. — Вот из-за таких охламонов как ты, да из-за дружка твоёва, и уехала лебедушка моя. Да зернышко мое, Верочку, увезла. А то как жа, никак низя по-другому-то.
— Ну, Семеновна, ты уж говори-говори да не заговаривайся, — обиделся Миша. — Я-то тут при чем? А Вовка? — обиделся и за друга тоже. — Ты жа про него говоришь чичас?
Семеновна поджала губы, всем своим видом показывая, что разговоры окончены.
— Я, мабуть, для себе интересуюси, а Вовка так и вовсе забыл про ее.
— А то что ж? Рази помнил?
Миша выразительно посмотрел на бабу Дашу:
— Да уж запала она ему в сердце. Зинка его чуть со свету белого не сжила за ее.
— Да уж точно, — прищурилась баба Даша. — Токма вместо ево чуть племянника на тот свет не отправила.
— А ты почем знашь, что енто она сделала? — встрепенулся Михаил.
Баба Даша пожала плечами.
— А то ты и сам не знашь, что енто она с Васей сотворила?!
— Нет, — абсолютно серьезно ответил Миша, — откудава мне.
— Ну так ты и покумекай. У тот вечер Сима робятам вечерять понесла да на Зинку наткнулась кала хаты Гордеевой. А потома ктой-то под окнами шастал. Васька как крикнет зычно, а голос-то у яво с Вовкой шибко походить. Ну а коль за окном стоять и слышать — так и вовсе!
Миша кивнул. Точно, мол.
— Так вот потома, — продолжала Семеновна выстраивать события того злополучного вечера, — Андрей Иванов ушел, корова у их телиласи, сестренка за им прибегла, на подмогу позвала, а Сима с Васей осталиси. И снова ктой-то под окнами шастал. Опять Васька, дурак, крикнул. Сима тут жа собраласи и айда домой. Ну а уж через время пожар ентот. Видно, Зинка-то заскочила в хату да ткнула Ваську, а када увидала, што не мужик енто ейнай, испужалась да подожгла дом-то, и чурбаком подперла. Змеюка, убивица.
— Да ты чегой, баб Даш? — Миша был в шоке.
— Ничегой! Не она ли тебе порезала? Да тут, слава Господу, Андрейка подоспел — ну и спас Ваську-то из огня.
— Ну ты, Семеновна, даешь! Чисто участковый.
— Так и я так сказала Симке. Она енто, не я, однако.
— Так вон чегой! Серафима Андревна была тама вечером. От оно чегой. Не знал я об ентом, и Вовчик не знал. Усе на местах таперича. От почему сбегла так быстро Серафима Андревна… испугамшись.
— А ты ба не спужамшись? Ночью у Верушки приступ был. Ой сильнай какой! До утра валандалиси. А утром Симушка и грит: уеду! Да я и сама ей казала: ехай, детка!
Было видно, что Миша именно только сейчас понял все, что произошло в ту страшную ночь.
— А Вовка-то и не знат ничегой. Што Серафима Андревна была тама! А так бы ясно было… — снова повторил Михаил задумчиво.
— И пущай дальша не знат. Ничегой не говори яму. Дайте бабе спокою. Уехала — и пущай живеть.
— Баба Даша, скажи честно, знашь, иде она?
— Нет, — моментально ответила Семеновна. — Из-за вас, шалыганов, житья нет да ешо из-за пустобрешек ентих. Токма и знат языками мести усю деревню. И я таперича ня знай, иде мои миленькаи. Все глазья слезьми умыла. Ух ироды!
Семеновна заплакала.
Миша недоверчиво посмотрел на Семеновну:
— Ну опять двадцать пять. Кто шалыган-то? — а чуть помедлив, спросил: — Ни к ей ли в Устюжку едешь? Там они?
— Если б! — хмыкнула Семеновна. — Да можашь мене прямо до Онюшки довезти да и узнать, што к сестрице я еду.
Остаток пути проехали молча: Семеновна наблюдала в окошко за заунывным пейзажем, который рисовала напоследок зимушка, чувствуя свою скорую кончину — весна наступала на пятки.
— Однако, март через неделю, — проговорила она.
— Да, марток оставит без порток, — задумчиво протянул Михаил. — Про то, что едешь к Серафиме Андревне, ничегой Вовчику не скажу, а вот про подозрения насчет Зинки — звиняй, Семеновна, молчать не стану. Убивицу греет Вовка в доме. Первый раз со мной — с рук сошло. Друг я ишть. Второй раз тожеть спустили, получаетси по незнанию. Да сюравно б спустили — племянник. А третий, мать ее раздери? А ну как убьеть когой? Откудава нама знать, што в ее пьяной башке творится? А?
— Ой, Мишка! Ой, не знай.
…Онюшка встретила сестру с распростертыми объятиями.
— Дашенька, милмоя! Да как жа енто! Ой как хорошо-то! Да скульки ж ня виделиси?
— Так, поди ж, года два, как ня три!
— Чегой жа так долго не ехала к мене?
— А сама?
— Дак силов нема ж. Далече больно.
— Дак ты ж помладше мене-то будяшь.
Михаил, поняв, что Семеновна и правда приехала к сестре, помог выгрузить узлы, попрощался и был таков, отказавшись от обеда, как ни приглашала его радушная хозяйка, бабка Онюшка Крылатова.
Хорошо баба Даша провела время у сестры, но сердце просило ехать дальше — в Знаменский. На четвертый день засобиралась она.
— Я чичас к сельскому пойду и попрошу машину у яво, — накидывая фуфайку, сказала Онюшка.
— Да не надой! Как-нибудь сама.
— Молчи, Дашка! До дому отвезуть, до самово Бурного. Вот посмотришь. Сельской-то мене уважать шибко.
Семеновна начала быстро соображать: «Чем мене шоферу чужому тайну открывать да просить яво, чтоба до Знаменского вез, а не до Бурнава, лучша сестре жа все рассказать».
— Погоди, Онюшка, не домой мене надоть.
— Куды ж? — удивилась сестра и присела. — Нешто мужика завела?
— Да какой тама, не до шуток мене, — и баба Даша все без утайки рассказала своей сестре.
Та только успевала ахать и креститься.
… — Вот таперича еду к своим лебедушкам.
— Ах ты жа… ах ты жа енто чегой ж получаетси? Если ба не енти девки, так и не приехала ба до мене? — покачала горестно головой Онюшка.
— Прости ты мою душу грешную, — покаялась баба Даша. — Худо мене без их, ой худо, — старушка горько расплакалась.
— Ладной, ладной. Не ряви! Знаменский так Знаменский. Енто дажа ближе будять. Наши частой туды мотаютси. Цех у их там пошивочнай есть. Сельской береть у их чегой-то. Так штой поедешь завтре же. Да налажу тебе гостинцев для твоих.
— Онюшка, родненькая ты моя! Благодарствую тебе. Но ты гляди! — вдруг строго сказала Семеновна. — Чтоба ни единая живая душа не прознала! Вишь, Мишка-то таперича знат, иде ты живешь. Никому! Слыхала мене? Зинка — страшныя баба. Ой страшныя. Я и сама не ждала от яе такова. А таперича и не знашь, чегой ждать.
— Даша, понимаю я усе. Ты мою историю успомни!
И Семеновна вспомнила, как к молоденькой красивой Онюшке жена барина приревновала своего мужа и житья ей не давала. По-быстрому выдала ее замуж за конюха, рябого Пахома Крылатова, а любила Оня Федора, да тот, как на грех, в город подался — товар повез на ярмонку ежегодную. Как ни просила Онюшка барыню Федю дождаться — нет, и все, пойдешь замуж за Пахомку рябого.
Онюшка побег задумала и осуществила, но брякнула подружке своей, а та матери, а мать еще кому-то. Так и дошел слух до барыни в считанные минуты. Вернули Онюшку и за Пахома отдали. Поиехал Федя с ярмонки, а любимая его уж мужняя жена.
Так и прожила с Пахомом Крылатовым до самой смерти его, всю жизнь Федю вспоминая. Восьмерых детей родила. Любви не возникло ни у Пахома к ней, ни у нее к нему.
— Помню, — кивнула Семеновна. — Эх ты, горемычная моя.
© Татьяна Алимова, 2025
Все части здесь ⬇️⬇️⬇️
Многие женщины подозревают своих мужей в измене, выслеживают. Главная героиня рассказа сделала это блестяще ⬇️⬇️⬇️