Каждое утро Татьяна целовала мужа в щёку, пока он спал, и шептала: «Вернись сегодня трезвым». Но пятницы были прокляты.
Его руки, грубые от работы слесаря, дрожали, когда он протягивал матери конверт с зарплатой. Галина Петровна брала деньги молча, будто это дань. Её рыночный киоск с овощами давно превратился в сеть ларьков, но сын об этом не знал. Он видел только сгорбленную спину матери, которая «едва сводит концы с концами».
— Она одна подняла меня, — говорил Сергей, когда Татьяна робко спрашивала, почему они живут на её крохотную зарплату. — Ты же из хорошей семьи, тебе не понять.
Ей хотелось кричать, что её «хорошая семья» — это отец-библиотекарь и мать, умершая от рака, оставив в наследство только старые книги. Но она молчала. Молчала, когда Сергей запрещал ей надевать красное платье — подарок на свадьбу. Молчала, когда он, пьяный, разбивал чашки, обвиняя в измене с «каким-нибудь портным».
Пятничный ритуал
Он уходил раньше, возвращался позже всех, с запахом дешёвого вина и чужих духов. Татьяна ждала, сидя у окна, за шторой из дешёвого тюля, который шила сама. Иногда ей казалось, что её жизнь — это бесконечный шов: стежок за стежком, пока пальцы не онемеют от боли.
— Ты даже ужин не приготовила! — рычал он, хватая её за плечи. — Где ты была?
Однажды она осмелилась ответить:
— Твоя мать... Она ведь не бедствует. Я видела её новую шубу.
Удар был стремительным. Пощёчина оставила след, как красная нить на бледной ткани. Сергей впервые ударил её. Потом плакал, умолял простить, клялся, что это из-за стресса. Татьяна прижала его голову к груди, гладила жёсткие волосы и думала: «Он тоже жертва».
Письма из прошлого
В старом чемодане под кроватью Татьяна хранила письма от матери. «Любовь — это когда два одиночества находят общий язык», — писала та за месяц до смерти. Татьяна перечитывала строчки, пока Сергей спал, и представляла, как её мать шила свадебное платье, мечтая о счастье дочери.
Однажды в чемодане она нашла чужой конверт. Письмо от Галины Петровны к Сергею, датированное год назад:
«Сынок, не позволяй ей рожать. Дети — это цепи. А нам ещё столько всего нужно сделать…»
Руки Татьяны задрожали. Она вспомнила выкидыш в ту зиму, когда Сергей «забыл» купить лекарства. Врач говорил, что это от стресса.
Слеза в шкатулке
Галина Петровна принесла борщ в пятницу. Татьяна заметила, как та незаметно положила ключ в карман сына.
— Мама купила нам дачу! — сказал Сергей в ту ночь, сияя. — Всю жизнь мечтал…
Татьяна молчала. Она знала, что «дача» — это домик, купленный на её деньги. На следующий день она отправилась в банк, где когда-то брала кредит на лечение матери. Клерк, глядя в экран, покачал головой:
— Ваш супруг... Он переоформил кредит на себя. Всё, кроме вашей фамилии.
Снег на пороге
В ту пятницу Сергей не пришёл. Татьяна сидела в пустой квартире, слушая, как воет ветер в щелях старых рам. Вдруг звонок: на пороге стояла рыжая девушка в пуховике, с глазами, полными слёз.
— Он… он мой, — прошептала она. — Мы встречаемся полгода. Но сегодня он сказал, что вы беременны…
Татьяна улыбнулась горько. Она провела рукой по плоскому животу и вдруг поняла: Галина Петровна боялась не детей. Она боялась потерять сына.
Последний шов
Когда Сергей вернулся утром, Татьяна уже собрала чемодан. На столе лежали его письма к матери, где он умолял «избавиться от Татьяны», пока она «не забрала всё».
— Ты… как узнала? — он побледнел.
— Ты всё ещё пишешь письма, как в детстве, — ответила она, надевая пальто. — И хранишь их в моём чемодане.
Он упал на колени, обнял её ноги, бормоча что-то о любви. Татьяна наклонилась, взяла его лицо в ладони и сказала:
— Ты выбрал её. Теперь живи с этим.
Эпилог
На вокзале, ожидая поезда, Татьяна открыла старую книгу матери. Между страниц выпала фотография: молодая Галина Петровна в объятиях мужчины, лицо которого Татьяна видела на рынке. На обороте дрожащий почерк: «Прости, что не сказала. Твой отец…»
Поезд тронулся. За окном мелькали огни города, где она оставила всё, кроме боли. Но где-то там осталась и тайна, которую Галина Петровна унесла с собой в могилу...
Но эта тема другой истории.