Тридцать пять лет. Тридцать пять лет с Аркадием. Чужим и странно знакомым одновременно.
Вера смотрела на мужа. Аркадий — сидел уткнувшись в эту свою вечную газету с новостями, которые его почему-то волновали больше, чем живой человек напротив.
— А ты помнишь, Аркаша, как мы встретились? — спросила она, надеясь хоть на какую-то реакцию.
Аркадий Петрович даже не поднял головы. Просто шевельнул губами и выдал звук — то ли "ммм", то ли "угу". Такой звук издают, когда слышат назойливое жужжание мухи — досадное, но не стоящее внимания.
Вера вдруг ощутила, как сердце забилось чаще. Тридцать пять лет вместе, а он даже не может оторваться от своей драгоценной газеты! Смотрит в неё, как в иллюминатор, будто там — другая жизнь, настоящая, а здесь, с ней — только скучная обязанность.
— Ты не слышишь меня или тебе просто наплевать? — её голос дрогнул. Она ненавидела эту дрожь, выдающую, что ей все еще не все равно.
Газетные страницы слегка зашуршали. Шуршали громче, чем его ответ.
— Слышу-слышу, — отозвался муж. — А что такого важного ты сказала? Встретились мы... Ну, встретились. Тридцать пять лет назад. Или тридцать шесть? Какая разница?
— Тридцать пять, — с укором произнесла Вера. — И разница есть. Для меня есть.
Аркадий наконец оторвался от газеты и посмотрел на жену с выражением крайнего недовольства.
— Опять начинаешь? С утра пораньше? Может, хватит уже? Каждый день одно и то же. То тебе не так, это не так. Пенсия наступила, а покоя нет. Сын вчера звонил, кстати. Сказал, что скоро с внуком приедут.
— Я не об этом сейчас, — Вера Степановна присела на краешек стула. — Я о нас с тобой. О том, что мы... разные стали.
— Ну и что с того? — пожал плечами Аркадий Петрович. — Все меняются. Ты тоже не та, что была в молодости.
«Не та» — эти слова застряли в горле Веры, словно рыбная кость. Так проходило утро за утром, день за днём. Пустые разговоры. Упрёки в воздух. Раздражение, лезущее изо всех щелей, как старая пыль из-под плинтусов.
После выхода на пенсию (сначала Аркадий Петрович, потом и она сама) отношения стали невыносимыми. Муж превратился в угрюмого, недовольного всем на свете старика. Вера пыталась разговаривать, искала подходы, но понимания не находила.
Вера стояла у окна, глядя на осенний двор. Хотелось хоть немного тишины.
— Вера! — окликнул её Аркадий из комнаты. — Я пить хочу.
Она молча пошла на кухню.
— Только не воду! — крикнул он вдогонку. — Сделай кофе!
Вера достала чашку.
— Хотя нет, кофе нельзя, — снова раздался его голос, теперь уже ближе — он вышел в коридор. — Ты что, собралась кофе варить? Забыла про давление? Чай давай.
Она поставила чайник.
— Только не крепкий! — Аркадий уже стоял в дверях кухни. — И сахара поменьше. Хотя нет, вообще без сахара. Диабет.
Вера молча заварила чай.
— Ты что там налила? — он подошел и заглянул в чашку. — Это же крепкий! Я такой не буду. Лучше просто воды тогда дай.
Вера отставила чай и налила воду. Аркадий отхлебнул и поморщился:
— Тёплая какая-то. Ты что, не можешь нормальную воду налить?
Вера стояла, стиснув зубы. Каждый день, каждый божий день одно и то же. И эти придирки — бесконечные, неизбежные, выматывающие. Она медленно выдохнула.
Вечером Вера Степановна сидела на кухне одна. Аркадий уже лёг спать — или делал вид, что спит. Она достала из шкафчика старую фотографию — они с Аркадием в молодости, счастливые, с блеском в глазах. Этот блеск давно потух, а счастье... было ли оно? Иногда Вере казалось, что того счастья и не было вовсе — может, она всё придумала? Выдумала, чтобы не так больно было жить?
В ту ночь она не сомкнула глаз. А утром набрала номер дочери.
— Алло, Леночка? Это мама. Да, рано... Прости. Я хотела поговорить.
— Мам, что случилось? — встревоженный голос дочери сразу заставил Веру почувствовать себя виноватой.
— Ничего особенного. Просто... Лена, я решила развестись с твоим отцом.
На другом конце провода наступила тишина. Потом дочь выдохнула:
— Мам, ты что, с ума сошла? Что там у вас опять?
— Нет, милая. Наоборот — я наконец-то пришла в себя. Мне шестьдесят два года, понимаешь? Это не так много, как кажется. И я не хочу оставшиеся годы провести в постоянных ссорах и раздражении. Не хочу просыпаться с мыслью, что день будет тяжёлым просто потому, что я живу с человеком, которого... — Вера запнулась. — С человеком, которого я больше не хочу видеть даже.
— Мама, но вы же столько лет вместе! А как же мы? А как же наши дети — твои внуки?
— Леночка, — тихо сказала Вера, — а как же я? Почему всегда думают о ком угодно, только не обо мне? Ты останешься моей дочерью, а внуки — моими внуками. Я никуда не исчезну. Просто... просто я хочу жить без него. Одна.
На следующий день Вера объявила Аркадию о своём решении. Она ожидала бури, скандала, возмущения — но муж лишь усмехнулся, не поднимая глаз от телевизора:
— Опять свои фантазии? Чего удумала! Нашла время шутить.
— Это не шутка, Аркадий. Я подаю на развод. Завтра. И на раздел имущества тоже.
Теперь он посмотрел на неё — и в его глазах промелькнуло что-то похожее на страх.
— Какой ещё раздел? У нас две квартиры. Зачем всё это? Жили бы как жили.
— Не хочу я больше так жить, Аркаша. Устала. И от фокусов твоих устала.
— От чего ты устала-то? — почти закричал Аркадий. — Что ты выдумываешь? Тридцать пять лет вместе прожили, детей вырастили, а теперь — фокусы?
— Да-да, Аркаша. Фокусы. Слышала я твои разговоры с этой рыжей... как её... Ларисой из соседнего подъезда. Как она тебя жалеет, бедного-несчастного. Как говорит, что «женщины в возрасте иногда с жиру бесятся». Я всё слышала.
Аркадий Петрович побледнел. Потом покраснел. И наконец произнёс то, что Вера и ожидала услышать:
— Она просто хорошая женщина. Понимающая. Не то что ты!
— Конечно, — кивнула Вера. — Все они понимающие. Пока не переедут в твою квартиру. И не начнут тебя пилить по-настоящему. Это я ещё нежно с тобой все эти годы. Те, кто на готовое приходят, они другие. Там не отвертишься.
Через три дня Вера получила повестку в суд. На раздел имущества. Аркадий всё не верил, что она решилась на развод. Ходил за ней по пятам, пытался то шутить, то угрожать, то умолять.
— Верочка, Верунчик, неужели ты правда хочешь уйти? Куда? К кому? У тебя кто-то есть?
— К себе, Аркаша. У меня есть я, — отвечала она, продолжая собирать вещи. — У меня есть своя квартира! Та, что от родителей осталась. Мы её сдавали столько лет... Теперь я сама там буду жить.
— Но как же всё это... — он обвёл рукой комнату. — Наша жизнь, наши вещи, наши воспоминания...
— Воспоминания я возьму с собой, — Вера аккуратно сложила в сумку фотоальбом. — А вещи оставлю тебе. Начну с чистого листа.
Аркадий не понимал. Или не хотел понимать. Но когда осознал, что Вера настроена решительно, сменил тактику. Стал вдруг заботливым, предупредительным.
— Верочка, может кофейку сделать? — спрашивал он по утрам.
— Верунчик, давай я в магазин схожу? Что купить?
— Верушенька, а помнишь, как мы с тобой в Сочи ездили? Может, повторим?
Все эти слова звучали фальшиво. Где он был со своей заботой все эти годы? Где были эти нежные обращения, когда она приходила уставшая с работы? А теперь — словно другой человек.
— Поздно, Аркаша, — говорила Вера, глядя на его неумелые попытки. — Мне не нужны твои подвиги сейчас. Мне нужно было обычное человеческое общение. Каждый день. А не тогда, когда тебе выгодно.
Однажды он пришёл с огромным букетом роз. Вера вздохнула:
— Я не люблю розы. Никогда не любила. И ты это знаешь. Или мог бы знать, если бы хоть раз спросил, какие цветы мне нравятся.
— Но такие дорогие букеты всем женщинам нравятся! — возмутился Аркадий Петрович.
— Вот именно, — кивнула Вера. — «Всем женщинам». А я — не «все». Я — Вера Степановна. И я люблю полевые цветы - ромашки. Всегда любила.
Самым тяжёлым был разговор с детьми. Вера собрала их у себя. Лена с мужем пришли сразу, а Антона она специально попросила приехать на выходные из его города — сказала, что есть серьезный разговор.
— Мам, пап, давайте без глупостей, — произнёс Антон, оглядывая родителей. — Вы всегда были примером для нас. Неужели сейчас, когда можно наконец отдохнуть и наслаждаться жизнью, вы решили всё разрушить?
— Мы не разрушаем, сынок, — тихо сказала Вера. — Уже нечего разрушать. Я просто признаю очевидное. Папа и я... мы стали чужими. И это нормально. Так бывает.
— И что, теперь нам между вами разрываться? На два дома ходить? Как маленьким? — вставила Лена.
— Не драматизируй, — улыбнулась Вера. — Мы не просим вас выбирать. Мы просто хотим жить так, как считаем нужным. Разве у нас нет на это права?
Аркадий молчал. А потом вдруг произнёс:
— Ваша мать права. Я... я был не лучшим мужем. Особенно в последние годы.
Это признание застало Веру врасплох. Она не ожидала такого от Аркадия. Может, в нём что-то изменилось? Может...
Но уже на следующий день он пришёл с новой идеей:
— Слушай, а давай всё-таки без официального развода? Просто поживём отдельно. Ты в своей квартире, я — в нашей. И всё. Зачем бумажки, суды, адвокаты?
— А зачем тебе это, Аркаша? — прищурилась Вера. — К чему такие сложности?
— Просто... — замялся Аркадий, — неудобно как-то. В нашем возрасте — и развод. Что люди скажут?
Вера внимательно посмотрела на мужа. Теперь она видела его насквозь. Эти фокусы с раздельным проживанием были ему для чего-то нужны. А может, и правда пригласить эту Ларису "пожить", а потом... Нет, ну до такого он точно не додумался бы...
— А мне неудобно жить с человеком, с которым мне неуютно, — парировала Вера. — Тридцать пять лет я терпела твои выходки, твои постоянные претензии, твою... — она запнулась. — Я живой человек, а не прислуга.
Аркадий продолжал свои фокусы. То цветы приносил, то конфеты. То вдруг начинал рассказывать, как тяжело ему одному будет.
— Вер, а может, развод оформим, но жить продолжим вместе? — предлагал он, заглядывая ей в глаза. — Вместе всё-таки проще.
— И удобней для тебя, да, Аркаша? — качала головой Вера. — Только не для меня.
А потом он выдал то, что окончательно убедило Веру в правильности её решения:
Ну квартира всё равно достанется детям, зачем делить — нахмурился он, когда она заговорила о походе к юристу.
— Детям потом, а сейчас ты её делишь со мной, — отрезала Вера. — И без фокусов давай. А то я смотрю ты уже не знаешь что придумать, только бы оставить все как есть! Я решилась! И пути обратно нет и не будет!
В кабинете юриста Вера чувствовала себя странно спокойной. Как будто всё это происходило не с ней, а с какой-то другой, незнакомой ей женщиной.
— Значит, у вас с мужем две квартиры, — уточнил юрист, листая документы. — Одна — доставшаяся вам по наследству от родителей, вторая — совместно нажитая с супругом.
— Все правильно, — кивнула Вера.
— И что именно вы хотите?
— Разделить нашу общую квартиру пополам. Оформить на меня мою долю юридически. Я не претендую на большее, но и отдавать мужу не собираюсь.
— Ваш муж знает о вашем решении?
— Знает. Но юрист ему не нужен, как он выразился. Считает это бабьими капризами.
Молодой юрист помолчал, явно оценивая её спокойный тон:
— Знаете, обычно в подобных ситуациях люди приходят более... эмоциональными. А вы так сдержанны.
— Это только снаружи, — улыбнулась Вера. — Внутри — настоящий ураган. Просто я слишком долго жила тихо. Улыбалась, когда хотелось кричать. Молчала, когда нужно было говорить. Теперь — хватит.
Вера вернулась домой, крепко сжимая папку с документами. Внутри что-то трепетало, как пойманная в силки птица. Столько лет, и вот теперь — эта тонкая стопка бумаг тяжелее всей их совместной жизни.
Аркадий сидел в кресле, смотрел телевизор. На экране беззвучно двигались какие-то люди. Он даже не повернул головы, когда она вошла.
Вера подошла и положила документы прямо перед ним — между ним и пультом. Сердце колотилось так, что казалось, он должен слышать этот стук.
Аркадий сначала раздраженно дернулся, собираясь смахнуть помеху, но потом все-таки опустил взгляд на бумаги. Его глаза скользнули по заголовку... и вдруг остановились. Он моргнул. Еще раз. Лицо его — всегда красноватое, с прожилками сосудов на щеках — стало белым, как эти самые листы.
— Ты... — он запнулся, и голос его предательски дрогнул, — ты что, действительно собираешься отсудить у меня квартиру?
Вера видела, как его пальцы, держащие край документа, мелко подрагивают. Как будто реальность, в которой он был хозяином положения, вдруг дала трещину.
— Не квартиру, а свою долю. Эта половина и так моя. Мы купили её вместе, помнишь? На наши общие деньги. Я просто хочу, чтобы всё было по закону.
— А зачем тебе две квартиры-то? — Аркадий изобразил недоумение. — Ты же в одной жить будешь.
— Затем, что эта половина — мой труд, мои годы, моя жизнь. И я имею на неё право.
Вечером позвонила Лена:
— Мам, папа говорит, что ты хочешь забрать у него квартиру и оставить его жить на улице. Это правда?
Вера вздохнула:
— Ты же знаешь своего отца. Он всегда преувеличивает. Нет, я не собираюсь никого выгонять. Пусть живёт в квартире. Я просто хочу, чтобы всё было официально. Чтобы потом не было проблем ни у кого из нас.
— Но зачем тебе эта доля, если ты там жить не будешь?
— Затем, что это моё, — твёрдо сказала Вера. — То, что я заработала своими руками. И я могу поступить с этим так, как сочту нужным. Может, оставлю тебе или твоему брату. А может, продам и поеду путешествовать. Я ещё не решила.
— Путешествовать? — голос Лены звучал удивлённо. — В твоём возрасте? Одна?
— А что такого? — Вера почувствовала, как внутри поднимается волна возмущения. — Я ещё не старуха. И имею право на свою жизнь.
Развод оформили быстро. Раздел имущества занял больше времени — Аркадий всячески затягивал процесс, надеясь, что Вера передумает. Но она была непреклонна. И в итоге получила свою долю в квартире — официально, с документами.
В день, когда всё было окончательно решено, Аркадий пришёл к ней в новую квартиру — ту, что от родителей досталась. Принёс не розы, а ромашки.
— Вот, — сказал он, протягивая скромный букетик. — Такие ты любишь, да?
Вера кивнула:
— Спасибо, Аркаша.
— Может... может, мы попробуем всё сначала? — спросил он. — Я же изменился. Видишь? Даже цветы правильные купил.
— Поздно, — покачала головой Вера. — Дело не в цветах. Дело в том, что мы прожили рядом, а не вместе.
Он помолчал, а потом вдруг спросил:
— А пирог? Тот, с яблоками, который ты так вкусно делала? Может, испечёшь? Для меня?
Вера покачала головой:
— Нет, Аркаша. Теперь я пеку пироги только для себя.
Когда он ушёл, Вера подошла к зеркалу. Из зеркала на неё смотрела женщина с седыми волосами и удивительно молодыми глазами.
— Здравствуй, — прошептала Вера своему отражению. — Где же ты была все эти годы?
А потом она открыла шкаф и достала чемодан. Билет на самолёт в Сочи лежал на столе. Её собственная жизнь только начиналась.
Смелый поступок в её возрасте решиться на перемены?
КАК СЧИТАЕТЕ?
Пишите в комментариях ваше мнение :поддерживаете или осуждаете?