В прошлой публикации под тем же названием, но без слова "продолжение", разговор шёл об известном романе "Чевенгур" такого своеобразного писателя как Андрей Платонов. В перестроечное время этот роман наделал достаточно шума наряду со многими другими произведениями, впервые опубликованными вообще или впервые опубликованными целиком как тот же самый "Чевенгур". В критических публикациях сюжет его относят чаще всего к антиутопии. Но почему же антиутопия, а не просто утопический роман? Про некоторые черты социалистической идиллии, которую тщатся найти главные герои Александр Дванов и Степан Копенкин, было рассказано в той самой предыдущей статье. Если жанровое деление проводить по положительному или отрицательному отношению автора к описываемому обществу, то роман Андрея Платонова всё же стоит считать утопией, хотя современному привыкшему к комфорту обывателю в Чевенгуре явно не понравилось бы. А вот упомянутые герои, в одном из которых, Саше Дванове, угадывается много сходства с автором романа, в конце концов сроднятся с этим странным городом.
В какой-то степени можно считать новаторством Платонова А. П. повествование не только о путешествии в г. Чевенгур того, кто мог бы о нём поведать миру, но и вполне правдоподобно, а не легендарной истории возникновения утопического общества в близкое автору и предполагаемым читателям время. Вторую часть рассказа о реализовавшемся социализме-коммунизме можно начать с того момента, как предводитель чевенгурских большевиков Чепурный по прозвищу Японец довольно быстро убедил Степана Копенкина, с которым он встретился по совету и просьбе Дванова А., ехать с ним в его коммунизм. Параллельно с этим начинается и рассказ об истории возникновения того самого коммунизма в Чевенгуре. Если не обращать внимания на хронологически путаницу, то дореволюционная история Чевенгура проста и незатейлива как всякого уездного провинциального городка.
Втайне каждый чевенгурец верил, что начавшаяся буря или жара могут превратиться во второе пришествие Бога, но никому не хотелось преждевременно оставлять свой дом и умирать раньше дожития своих лет, — поэтому чевенгурцы отдыхали и пили чай после жары, бури и мороза.
— Кончилось, слава Тебе Господи! — счастливой рукой крестились чевенгурцы в конце затихшего происшествия. — Мы ждали Исуса Христа, а он мимо прошел: на все его святая воля!
Если старики в Чевенгуре жили без памяти, то прочие и вовсе не понимали, как же им жить, когда ежеминутно может наступить второе пришествие и люди будут разбиты на два разряда и обращены в голые, неимущие души.
И вот в городе появился деятельный коммунист по фамилии Чепурный, судя по всему назначенный по окончании революции и гражданской войны из центра. И дальше начинается параллельно изложение жизни Копенкина среди чевенгурцев и истории построения коммунизма Чепурным и его соратниками в отдельно взятом Чевенгуре.
Хотя в Чевенгуре было тепло и пахло товарищеским духом, Копенкин, быть может от утомления, чувствовал себя печальным и сердце его тянуло ехать куда-то дальше. Пока что он не заметил в Чевенгуре явного и очевидного социализма — той трогательной, но твердой и нравоучительной красоты среди природы, где бы могла родиться вторая маленькая Роза Люксембург либо научно воскреснуть первая, погибшая в германской буржуазной земле. Копенкин уже спрашивал Чепурного — что же делать в Чевенгуре? И тот ответил: ничего, у нас нет нужды и занятий — будешь себе внутренне жить! У нас в Чевенгуре хорошо —мы мобилизовали солнце на вечную работу, а общество распустили навсегда!
Всю масштабную операцию по введению коммунизма в г. Чевенгур проводили под условным лозунгом устроить второе пришествие для остаточной буржуазии. А если вещи называть своими именами, то чевенгурские большевики, которых вместе с председателем ревкома Чепурным набралось 11 человек, устроили террор в отношении всего остального населения, то есть той самой остаточной буржуазии. Непосредственным организатором и исполнителем убийства одной и изгнания другой части нормальных чевенгурцев был местный чекист со странным именем Пиюся.
Сначала он (Чепурный — прим. автора) назначил комиссию, и та комиссия говорила Чепурному про необходимость второго пришествия, но Чепурный тогда промолчал, а втайне решил оставить буржуазную мелочь, чтоб всемирной революции было чем заняться. А потом Чепурный захотел отмучиться и вызвал председателя чрезвычайки Пиюсю.
— Очисть мне город от гнетущего элемента! — приказал Чепурный.
— Можно, — послушался Пиюся. Он собрался перебить в Чевенгуре всех жителей, с чем облегченно согласился Чепурный.
— Ты понимаешь — это будет добрей! — уговаривал он Пиюсю. — Иначе, брат, весь народ помрет на переходных ступенях. И потом, буржуи теперь все равно не люди: я читал, что человек как родился от обезьяны, так ее и убил. Вот ты и вспомни: раз есть пролетариат, то к чему ж буржуазия? Это прямо некрасиво!
Пиюся был знаком с буржуазией лично: он помнил чевенгурские улицы и ясно представлял себе наружность каждого домовладельца: Щекотова, Комягина, Пихлера, Знобилина, Щапова, Завын-Дувайло, Перекрутченко, Сюсюкалова и всех их соседей. Кроме того, Пиюся знал их способ жизни и пропитания и согласен был убить любого из них вручную, даже без применения оружия. Со дня своего назначения председателем чрезвычайки он не имел душевного покоя и все время раздражался: ведь ежедневно мелкая буржуазия ела советский хлеб, жила в его домах (Пиюся до этого работал двадцать лет каменным кладчиком) и находилась поперек революции тихой стервой.
Избавившись почти от всего городского населения, чевентурские большевики заселили городок пролетариями и так называемыми прочими, то есть фактически бездомными бродягами, самыми социальными низами. В результате возникло общество, в котором даже сложно определить, существует ли право собственности, хотя бы и общественной, как таковое.
По улицам Чевенгура проходили люди. Некоторые из них сегодня передвигали дома, другие перетаскивали на руках сады. И вот они шли отдыхать, разговаривать и доживать день в кругу товарищей. Завтра у них труда и занятий уже не будет, потому что в Чевенгуре за всех и для каждого работало единственное солнце, объявленное в Чевенгуре всемирным пролетарием. Занятия же людей были не обязательными, — по наущению Чепурного Прокофий дал труду специальное толкование, где труд раз навсегда объявлялся пережитком жадности и эксплуатационно-животным сладострастием, потому что труд способствует происхождению имущества, а имущество — угнетению; но само солнце отпускает людям на жизнь вполне достаточные нормальные пайки, и всякое их увеличение — за счёт нарочной людской работы — идёт в костёр классовой войны, ибо создаются лишние вредные предметы.
Но, всё-таки, труд в Чевенгуре остался, но труд не как работа, дающая заработок или иную материальную пользу трудящемуся. Труд превратился в бескорыстный способ принести пользу близким людям. Власть в городе окончательно самоустранилась, а новое население стало свободной взаимозависимой ассоциацией неприкаянных современников и участников революции.
Вокруг поднималась ночная жуть. Безлюдное небо угрюмо холодало, не пуская наружу звезд, и ничто нигде не радовало. Прочий человек ел и чувствовал себя хорошо. Среди этой чужеродности природы, перед долготою осенних ночей, он запасся не менее как одним товарищем и считал его своим предметом, и не только предметом, но и тем таинственным благом, на которое человек полагается лишь в своем воображении, но исцеляется в теле; уже тем, что другой необходимый человек живет целым на свете, уже того достаточно, чтобы он стал источником сердечного покоя и терпения для прочего человека, его высшим веществом и богатством его скудости. Посредством присутствия на свете второго, собственного человека Чевенгур и ночная сырость делались вполне обитаемыми и уютными условиями для каждого одинокого прочего. "Пусть кушает, — думал Карчук, глядя на питающегося Юшку. — Потом в него от пищеварения кровь прибавится и ему интересней спать будет. А завтра проснется — сыт и в теле тепло: удобное дело!"
На какой теоретической базе проводит своё коммунистическое строительство команда чевенгурских революционеров? Вроде бы на марксизме-ленинизме. Но здесь не всё так просто. Основной мыслитель в чевенгурской ячейке, как он сам утверждает, — это Чепурный.
— Ты, Прокофий, не думай — думать буду я, а ты формулируй! — указывал Чепурный.
Но главный большевик в Чевенгуре не столько мыслит, сколько чувствует, а его главный помощник и идеолог Прокофий Дванов (родственник Александра Дванова) интуитивно улавливает его чувства-мысли и формулирует в готовый связный контент. В подтверждение особой доверенности к Прокофию со стороны Чепурного, у первого открытые интимные отношения с женой второго Клавдюшей, поскольку с наступлением коммунизма в Чевенгуре по словам Чепурного: "У нас супруг нету: одни сподвижницы остались".
— Чего-то мне всё думается, судится да представляется, — трудно моему сердцу! — мучительно высказывал я Чепурный в тёмный воздух храма (в пустующем церковном здании расположился местный Совет — прим. автора). — Не то у нас коммунизм исправен, не то нет! Либо мне к товарищу Ленину съездить, чтоб он мне лично всю правду сформулировал!
— Надо бы, товарищ Чепурный! — подтвердил Прокофий. — Товарищ Ленин тебе лозунг даст, ты его возьмёшь и привезёшь. А так немыслимо: думать в одну мою голову: авангард тоже устаёт! И, кроме того, преимуществ мне не полагается!
— А моего сердца ты не считаешь, скажи по правде? — обиделся Чепурный.
Прокофий, видимо, ценил свою силу разума и не терял надёжного спокойствия.
— Чувство же, товарищ Чепурный, — это массовая стихия, а мысль — организация. Сам товарищ Ленин говорил, что организация нам выше всего...
— Так я же мучаюсь, а ты соображаешь — что хуже?
Но свои мысли-чувства, успешно формулируемые Прокофием, Чепурный не брал напрямую у классиков марксизма-ленинизма. На прочтение, точнее, прослушивание книги Карла Маркса чевенгурского вождя подвигло обдумывание, вернее, попытка прочувствовать решение участи остававшейся в городе мелкой буржуазия (класс достаточной сволочи). До этого, как он сам признался Копёнкину, Маркса Чепурный не читал: "Я и сам его сроду не читал. Так, слышал кое-что на митингах — вот и агитирую". Но и чтение Прокофием Чепурному марксовых сочинений не пртблизило того к классику. Вернее, уважать он Карла Маркса стал даже больше, но так и не понял дальше услышенного когда-то на митингах.
Чепурный с затяжкой понюхал табаку и продолжительно ощущал его вкус. Теперь ему стало хорошо: класс остаточной сволочи будет выведен за черту уезда, а в Чевенгуре наступит коммунизм, потому что больше нечему быть. Чепурный взял в руки сочинение Карла Маркса и с уважением перетрогал густонапечатанные страницы: писал-писал человек, сожалел Чепурный, а мы все сделали, а потом прочитали, — лучше бы и не писал!
Чтобы не напрасно книга была прочитана, Чепурный оставил на ней письменный след поперек заглавия: «Исполнено в Чевенгуре вплоть до эвакуации класса остаточной сволочи. Про этих не нашлось у Маркса головы для сочинения, а опасность от них неизбежна впереди. Но мы дали свои меры». Затем Чепурный бережно положил книгу на подоконник, с удовлетворением чувствуя ее прошедшее дело.
Вообще, восприятие постулатов коммунизма у героев Платонова А. П. не просто интуитивное, а почти мистическое: природа в лице разных представителей фауны тоже хочет и достойна коммунизма.
Но при всём господстве утопии есть всё же в Чевенгуре скрытый капиталистами, почти разоблачённый Копёнкиным.
Прокофий курил и ни разу не перебил Копенкина, думая о приспособлении к революции этой неорганизованной вооруженной силы.
— Клавдия Парфеновна, пойдемте пройтиться и пошалить немного, — с четкой вежливостью предложил Прокофий женщине. — А то вы ослабнете!
Когда эта пара отошла к паперти, Копенкин указал на ушедших Чепурному.
— Буржуазия — имей в виду!
— Ну?
— Ей Богу!
— Куда ж теперь нам деваться-то? Либо их вычесть из Чевенгура?
— Да ты паники на шею не сажай! Спускай себе коммунизм из идеи в тело — вооруженной рукой! Дай вот Саша Дванов придет — он вам покажет!
Главный теоретик коммунизма в Чевенгуре Прокофий Дванов скрытно занят увеличением имущества и капиталов, с тем, чтобы прибрать оставшийся город к рукам и зажить безбедной жизнью с Клавдюшей. Он один из большевистского актива и выживет после постигшей чевенгурский коммунизм катастрофы.
Платонов спас коммунизм в Чевенгур от возможного фиаско по-революционному: весь большевистский актив и все поддержавшие его пролетарии и прочие погибли в бою с неизвестно откуда взявшимся в разгар НЭПа отрядом белогвардейцев. Утопия и антиутопия излагают один и тот же сюжет, но антиутопия делает это всё же честнее. В случае с Чевенгуром и его существованием в коммунизме стоит ещё раз напомнить, что все эти, мягко говоря, странные люди: Дванов Александр, Копенкин, Гопнер, Чепурный, Пашинцев и другие коммунары глубоко симпатичны автору романа Андрею Платонову и по образу мыслей, и по образу жизни. После публикации и полного текста "Чевенгура" наряду с другими, не менее странными и не опубликованными ранее, произведений Платонова А. П. породило в том числе миф о его намеренном протесте против строительства социализма.
Но в "Чевенгуре" писатель вовсе не троллил, говоря современным сленгом, строителей коммунизма. Хотя в стиле повествования можно найти много схожего с "Историей одного города" Салтыкова-Щедрина. Но у Платонова А. П. огромное количество таких стилистических заимствований. Причина, наверное, в том, что Андрей Платонов с наивность юродивого выдаёт истинные ценности той самой утопии, достижение которой являлось официальной идеологией. Отсюда и непонимание Платоновым А. П. невозможности публикации его романа целиком, хотя он и обращался за помощью даже к Максиму Горькому. Хлопотали за издание романа целиком и другие влиятельные люди, но безуспешно.
Традиционное: заходите, читайте, смотрите, ставьте like, если понравилось, делитесь ссылкой в соц. сетях, ну и подписывайтесь на канал.
