1894 год
«Область войска Донского. Казачьи очерки. Прежде чем дать краткий очерк святочного времяпровождения жителем деревни, точнее говоря, казачьего поселка, я хочу сказать несколько слов о том, как проводит казак свободное, вообще, время.
Деревня или, в данном случае, поселок не имеет своих постоянных, специальных, если хотите, развлечений, подобно городу. Ни театра, ни садов, ни общественных гуляний, ничего, разумеется, подобного. Трудовой день жителя поселка, рыбака преимущественно, начинаясь с восходом солнца, кончается с его захождением или, чаще всего, гораздо позже его. Воскресенье и другие праздничные дни он, конечно, отдыхает и развлекается, но развлечений у него мало, или, вернее, одно: кабак. Печально видеть, когда в праздничные дни это единственное деревенское увеселительное место переполняется пьяной толпой, не знающей и не имеющей никакой возможности проводить свободное время иначе. По вечерам, когда женщины, преимущественно девицы, выходят на гуляние, толпы пьяных с криками, песнями и, большей частью, с руганью и сальностями, ходят по улицам или собираются толпами, отравляя, таким образом, девицам единственное, доступное для них удовольствие – прогулку по улице. Еще печальнее то обстоятельство, что гурьбы пьяных и кабак служат магнитом, притягивающим к себе подрастающее поколение 10 – 14 лет, жадно заимствующих у взрослых всевозможную ругань и сальности и употребляющих их затем при случае с отменным искусством. Мне не раз приходилось наблюдать, как подвыпивший родитель заставляет 10 – 12-летнего мальчишку пить водку, и, если карапуз ухарски опрокидывал стаканчик, молодцевато крякнув при этом, родитель самодовольно улыбался и снисходительно хлопал сынишку по спине: «будет, мол, толк из тебя, молодчина»! Увидеть пьяного мальчишку с папиросой в зубах и отпускающего при этом бранные слова – далеко не редкость. Взрослые смотрят на это, скорее, как на «молодечество», чем на преждевременную развращенность. Справедливость, однако, требует сказать, что в одной из станиц, именно Елизаветинской, местная власть безцеремонно изгоняла из кабаков и гостиниц подростков. Мера эта, за которую можно сказать только спасибо, практиковалась, сколько мне известно, лет пять-шесть тому назад, а практикуется ли теперь – не знаю.
Святочное времяпровождение, разумеется, резко отличается от обыкновенного праздничного. Прежде всего усугубляется всеобщее пьянство, становящееся в эти дни чем-то обязательным и для простого класса, и для местной интеллигенции, за весьма редким исключением отличающейся от меньшей братии единственно только мошною. Затем – специальные, если можно так выразиться, святочные развлечения и традиционные обрядности.
Первый день Рождества Христова начинается рано, с первым ударом колокола, торжественно призывающего встретить великий день в стенах храма. В то же время, когда совершается божественная служба, маленькие христославщики расхаживают по домам поселка, рассказывая в песнопениях о том, как родился Христос и что они, «маленькие хлопчики, влезли на столбчики» и там «в дудочку играют, Христа забавляют».
По возвращению из церкви, разговляются и ложатся «отдыхать». Это простой класс. Интеллигенция же принимается делать друг другу визиты. Последние начинаются чуть ли не с 9 часов утра и продолжаются до вечера.
Разумеется, визиты наносятся, прежде всего, младшими старшим по чину и, главное, по карману, причем знакомые между собой условливаются в делании визитов заранее. Цель визитов, помимо принесения поздравлений, - напиться елико возможно. Визит не продолжается 10 – 15миниут, а тянется до того времени, пока визитер не почувствует себя достаточно ублаготворенным. Вечером начинается «гуляние» и «катание». Местные тузы стараются перещеголять друг друга и лошадьми, и упряжью. Вечер первого дня стараются провести дома или между близкими родственниками, и только со второго дня начинаются «гости» - характерное название собраний друг у друга. Собрания эти, как ни прискорбно это явление, преследует одну только цель, понятную при положительном отсутствии каких бы то ни было духовных интересов – побольше выпить, «набраться», «хватить». Диким кажется сборище людей, собравшихся не для обмена каких-либо мыслей, веселья, а только с заранее обдуманным намерением напиться. Я не хочу сказать, чтобы там не веселились вовсе, но веселье, веселье пьяное, наступает только после изрядного количества рюмок, и с неподдельным, здоровым весельем ничего общего не имеет. Нет правил без исключения: встречаются в деревушке и люди, получившие образование до некоторой степени, но и они, увы, собираются если не выпить, то поиграть в картишки, и живого слова от них не скоро добьешься: духовные интересы быстро заглушаются заботами и удивительно серым однообразием деревенской жизни. Мерилом вчерашнего веселья служит сегодняшнее состояние головы. Если голова трещит – значит было весело в «гостях», «здорово хватили», если не трещит и опохмелиться не требуется – было скучно и не весело, «так себе».
Визиты, катания и «гости» - вот и все немногочисленные деревенские развлечения. Под Новый год иногда устраивают маскарады. Молодежь, одевшись во что-нибудь почуднее, ходят по знакомым, не особенно, впрочем, многочисленным. Добрых три четверти деревенских обитателей считают маскарады грехом, тушением нечистого и предпочитают встречать наступление Нового года в постелях.
В верхних станицах, как передавали мне, иногда на святках ряженные ходят по домам, представляя «Максимилиана и непокорного сына Адольфа» - факт, о котором мне приходилось также слышать от профессора А. Н. Веселовского в его лекциях по народной драме, но в низовьях Дона мне ни разу не приходилось видеть или слышать о чем-либо подобном.
Однообразие деревенской жизни нарушатся иногда приездом какого-нибудь странствующего престидижитатора, куплетиста или чревовещателя, в одном лице соединяющего все три профессии. Его приезд – целое событие. Зрительный зал, какая-нибудь комната не более трех-четырех квадратных саженей, наполняется охотно публикой. Полный сбор не превышает 7 – 10 рублей, вечер проводится весело и, в конце концов, и артист, и публика остаются довольны друг другом. Представление часто нарушается каким-нибудь выпившим аборигеном, скептически относящимся к ловкости фокусника и во всеуслышание заявляющим, что «и он может проделать то же самое и еще, пожалуй, половчее». Веселое настроение публики ничуть от этого не уменьшается, а напротив – увеличивается. Галерка, находящаяся в двух шагах и на одной высоте с первым рядом табуретов и стульев, подзадоривает подвыпившего, и часто происходят комические эпизоды, кончающиеся всегда, впрочем, благополучно.
Если я ничего не сказал о святочном гадании, то это потому, что оно здесь не имеет каких-либо характерных особенностей. Девицы, собираясь вместе, гадают на воске, зеркале, бросают башмаки, подслушивают у окон и т. д.
Деревенская улица, освещенная бледными лучами месяца, представляет тогда довольно оживленную картину, и с криками бродят по ней далеко за полночь.
Канун Крещения, «голодная кутья» - предпоследний день святок, и проводится в строгом воздержании от какого-то ни было веселья. В деревне все тихо. В самый день Крещения, после богослужения, происходит крестный ход «на Иордан» - ближайшую реку, причем освящение воды сопровождается пальбой из ружей – обычай мало-помалу забываемый и выходящий из обыкновения. С днем Богоявления деревенские святки заканчиваются, и жизнь вступает в обычную, сонную колею до наступления нового периода оживления – Масленицы».
«Ростов-на-Дону. Городская управа как известно, в этом году не разрешила многим трактиросодержателям производить торговлю в их старых помещениях в силу особо изданного обязательного постановления. Тогда, недолго думая, «обиженные» трактирщики пооткрывали в старых помещениях ренсковые погреба, так что теперь управе придется начать компанию и против этого «обхода правил».
«Ростов-на-Дону. В Ростове существует много таких промыслов, на которые уже давно следовало бы обратить внимание с тем, чтобы положить конец их существованию. Одним из таких промыслов можно смело назвать зимнюю закупку рыбы, которая всякими правдами и неправдами приобретается за бесценок у прасолов и потом втридорога продается обывателям. Способ этот практиковался в течение многих лет, и городская управа, по инициативе члена ее П. И. Бердоносова, решила, наконец, принять меры к ограждению как обывателей, так и прасолов от надувательских проделок, так называемых, «шибаев». Решено было воспретить остановку саней с рыбой на льду в пределах Ростова и для этой цели отведено было место на Береговой улице против Смирновского спуска и соседних с ним имений господ Смирнова и Мухина. Решение управы было сочувственно встречено большинством торговцев-рыбников, преимущественно мелкими, торгующими в розницу, и только 11 из них остались им не довольны, усматривая в новой мере несправедливое стеснение своих «торговых операций». Не желая расставаться с прежними, любезными по сердцу вольностями, «обиженные» рыбаки продолжили игнорировать распоряжение управы и останавливать просолов на льду, перекупая у них рыбу. В виду этого, управа вынуждена была на днях обратиться к содействию местной полиции, которая и приняла со своей стороны энергичные меры к прекращению этой своевольной торговли и привлекла уже 6 человек к судебной ответственности. Тогда господа «шибаи», совместно с некоторыми крупными торговцами, употребили следующий, довольно хитрый маневр: они заарендовали в Гниловской станице часть берега за мостом Владикавказской железной дороги и там сотнями останавливают на льду сани с рыбой, которая, таким образом, к нам в Ростов никак уже не может попасть из первых рук. При этом употребляется такой метод перекупки: просол останавливается на берегу, возле какой-нибудь лавки, является покупатель. Завидя его, «шибай» подходит и говорит, что если ему будет уплачен «же» (условный знак куртажа), то он «мешаться в дело не будет»; в противном случае он станет набивать цену, и будет делать это до тех пор, пока товар перейдет в его руки. Понятно, что покупатель, во избежание неприятностей, уплачивает «шибаю» 10 – 15 копеек с пуда и затем уж начинает торговаться. Кроме куртажа, торговец берет еще с продавца 5 копеек с пуда[ВЛ1] за провес, причем рыба весится так, как угодно лавочнику, а не продавцу, который не знает, что, помимо его ведома и желания, за его же товар уплачивается какое-то там «же». Узнав об этих проделках, большинство рыбных торговцев, принявших упомянутое выше предложение управы, вчера подали заявление П. И. Бердоносову, в коем просят принять меры к прекращению подобных безобразий, и затем, теми же лицами, как мы слышали, подается такое же прошение ростовскому окружному начальству, с просьбой воспретить остановку саней на Гниловском берегу».
«Ростов-на-Дону. Небезынтересная жанровая картинка из быта наших базарных торговок обрисовалась в заседании 5 января. Перед судом предстала некая Нестерова, по обвинению в нанесении оскорбления действием городовому Маркову, выразившегося в довольно оригинальной форме, а именно: 20-го ноября, когда Марков попросил Нестерову и других торговок убраться со своей зеленью, с которой они расположились для продажи без разрешения и не в указанном месте, обвиняемая стала сопротивляться, изрыгая потоки ругательств по адресу городового и, пустив, наконец, ему в лицо несколько пучков испачканной в грязи зелени. Расходившуюся бабу на силу удалось удержать при содействии еще двух городовых. За свою отвагу она приговорена мировым судьей к аресту на один месяц. Но съезд, рассмотревший это дело по апелляции обвиняемой, изменил наказание арестом на 4 дня».
«Таганрог. Как известно, у нас существует обычай – во время водосвятий на празднике Богоявления Господня, 6 января, производить стрельбу из огнестрельного оружия, щелкать хлопушками и так далее, что редко обходится благополучно. В видах личной безопасности молящихся и сохранения тишины и порядка во время богослужения, господин полицмейстер воспретил применение этого обычая при предстоящим 6-го января водосвятии». (Приазовский край. 5 от 06.01.1894 г.).
1895 год
«Область войска Донского. Крайне уныло и бесцветно проходят у сельского населения праздничное время, а в некоторых случаях оно сопровождается страшным разгулом. Обыкновенно, по окончанию обедни сельчане поспешно расходятся, где они завтракают, пьют чай и прочее. Вслед за завтраком следует обед, после него непродолжительный отдых. Потом, напоив и накормив домашний скот, жители, один за другим, начинают появляться на улице, где группируются в «компании», человек в 5 – 6 каждая. При этом нужно заметить, что во время сельских прогулок никогда не бывает смешения полов, что объясняется особым деревенским этикетом, по которому считается «неприличным», если мужчины и женщины будут ходить по улице вместе. Походив немного и перекинувшись несколькими фразами, компании начинают зевать, физиономии гуляющих приобретают меланхолические выражения, чувствуется, что им чего-тоне хватает, и праздничный отдых превращается в род душевной пытки. Продолжать же беседу дальше нельзя, ибо говорить больше не о чем, жизненные интересы слишком узки и однообразны. Газетные же новости для крестьян не доступны по причине безграмотности. И вот эта-то одурманивающая в праздники нашего простолюдина, скука, эта ощущаемая им пустота и толкают его в кабак, куда он идет, обыкновенно не с тем, чтобы напиться, а так, просто – разогнать тоску, отвести душу, ибо в кабаке и около него всегда много веселого народа. Здесь, видя, с каким усердием отдаются веселью, члены скучающей компании, наглотавшись вдоволь слюнок, и сами присоединяются к ним, и опять-таки не с целью упиться до зеленого змия, а единственно для приятного времяпровождения. Конец известен: в большинстве случаев, дело завершается всеобщим пьяным разгулом.
Представители молодого поколения тоже имеют обыкновение в праздник «подогревать себя», но только не в большой мере, и то по вечерам для храбрости. Днем редко можно видеть гуляющих парубков и девчат – зато вечером на всех переулках раздаются их звонкие, веселые песни и раздирающие душу звуки гармоники. И здесь парубки отдельно развлекаются от девчат. Молодежь, ведущая нравственный образ жизни, часов в 9 – 10 расходится по домам. Но есть много и таких, которые громадной толпой почти до света таскаются по селу, во все горло распевая непристойные песни и площадно ругаясь. Те же, кто не употребляет спиртных напитков, и в том числе все женщины, сидят в праздник понуря головы на заваленках или, облокотясь на забор, глазеют на проходящих и проезжающих. Причиной, как праздничного пьянства крестьян, так и ночных безобразий, устраиваемых деревенской молодежью, служит полное отсутствие в наших деревнях каких бы то ни было разумных развлечений. Кабак лишь в силу печальной необходимости играет выдающуюся роль в сельской жизни.
Сельская интеллигенция все это прекрасно знает и всегда твердит, что это дурно и безнравственно, между тем, ровно ничего не делает для устранения нежелательных анормальностей деревенской жизни, повторяющихся ежедневно у нее на глазах. Объясняется такое равнодушие к нуждам меньшей братии отсутствием у нашей интеллигенции живой инициативы, так как серьезных препятствий к устройству осмысленных развлечений для народа, вроде воскресных чтений с туманными картинками, нет и быть не может. Главный труд здесь заключается в том, чтобы исхлопотать разрешение подлежащей власти. Что же касается расходов на приобретение книг, волшебного фонаря и прочего, то можно с уверенностью сказать, что средства в каждой деревне покроются с лихвой по частной подписке. Нашелся бы только энергичный и гуманный сельский интеллигент, который взял бы хлопоты по делу. Из всех родов развлечений, доступных для народа, я взял чтения, потому что это несложное, удобное и не требующее больших денежных затрат, и успех его не подлежит ни малейшему сомнению. Кому же не известно, что наш русский мужичек согласится провести без сна несколько ночей, если ему рассказать что-либо интересное для него? (Приазовский Край. 5 от 06.01.1895 г.).
[ВЛ1]