Я всю жизнь думала, что они мне приснились, пока не… Впрочем, по порядку давайте: после сытного обеда по закону Архимеда надо отдохнуть, говорила бабушка. Лечь на диван и лежать, пока большая стрелка ходиков не обежит один круг, а маленькая – не переползёт с двойки на тройку. Можно лежать с книжкой, но лучше спать: после обеда сны всегда особенно яркие. Про Бабу Ягу с Кощеем, например, как они под окнами ходят и бумажки какие-то разворачивают: мы, мол, твои настоящие мама и папа. Или как эльфы перелетают с цветка на цветок, пузатые и басовитые, в одинаковых полосатых одеждах: поди отыщи среди них Дюймовочку и её жениха! Или вот про гномов ещё, как они…
А они шли и шли друг за другом, появляясь из-под дедушкиного любимого кресла: в одинаковых ярко-красных рубашках и колпаках, с лопатами на плечах, каждый – не более ночного горшка в высоту. Летнее солнце золотило русые бороды идущих, и только один из них, тоненький и розовощёкий, был без бороды и усов. Он то и дело оглядывался по сторонам, иной раз даже подпрыгивал на ходу, а, проходя мимо дивана, поднял лицо и смотрел на меня долго, с изумлённой улыбкой, - пока не пропал за приоткрытою дверью гостиной.
Не успело закончиться странное шествие , как из-под кресла вышла следующая вереница маленьких человечков – те же бороды, те же кумачовые колпаки и рубашки; большинство из них были в лаптях, а некоторые – в высоких кожаных сапогах. И снова безусый, проходя мимо дивана, поднял на меня удивлённые глаза и глядел, улыбаясь, - пока не скрылся в гостиной комнате. «Это те же самые. Обошли всю квартиру, вышли через дверь, обежали вокруг дома и через балкон вернулись,» - подумала я, и не ошиблась: гном-предводитель, с задумчиво сведёнными мохнатыми бровями, уже третий раз выходил из-под дедушкиного кресла. В бороде его блестели седые волосы. Такая же седина проглядывала в бородах ещё двоих человечков, а ещё у одного из них борода была не русая, а рыжая. Они шли и шли – пять, ещё пять, ещё пять, ещё несколько; лица некоторых уже казались мне знакомыми. Вот он, подпрыгивающий юноша: он снова глядел на меня зачарованно – долго-долго, пока всё шествие не исчезло в зеленоватом мороке гостиной…
- Мертвецы к холодам снятся, копейки к слезам, - говорила всезнающая Лилька из соседнего дома. – А про гномов не слышала. А родители тебе что говорят?
- Говорят, что я сказок начиталась, вот мне и снится. А какие гномы в сказках? Тихогром, Стеклянный Человечек, Оле-Лукойе… Незнайка ещё с коротышками, но те другие…
- Сама ты Незнайка! – почему-то рассердилась Лилька. - У пани Стаси спроси, она умная!
Пани Стася – она же Немецкая Овчарка и Гитлериха - скрюченная такая бабка, живёт в каморке под нашей лестницей, всегда в чёрном, кормит голубей размоченными хлебными корками. К ней ходит сын – тощий лысяк с испуганными глазами, приносит ветчину, кофе и зелёный горошек в банках. До войны пани Стася была горничной у господ, которые жили в нашей квартире. Немцы господ увезли куда-то, а она осталась. Потом пришли наши и выдворили Овчарку под лестницу. Когда я у себя дома прыгаю, у неё качается люстра. «Проклятая большевичка», - жалуется на меня Гитлериха Лилькиной бабушке, как будто бы можно быть кем-то ещё. Впрочем, много лет назад она точно так же звала мою маму, сидя на лавочке с такими же чёрными, как она, старухами. Если я спрошу у неё, к чему снятся гномы, она сначала не услышит. Когда я спрошу второй раз, она не расслышит и велит повторить. Третий раз она не поймёт, о чём это я.
- Краснолюдки? – переспрашивает пани Стася после четвёртой попытки. Уходит прочь, и, остановившись у своей двери, эффектно разворачивается. – Злото шукают, але не найдут. У меня всё ихнее злото: три цепочки, два кольца!
Хорошо бы найти клад. Бывают же чудеса: сажал крестьянин картошку и нашёл золотой слиток! Или вот строители горшки с монетами находят, и каждая монета из чистого золота! Или вот… Стоит себе легковушка с накрытым брезентом прицепом. Водитель садится за руль, машина трогается – и из-под брезента падает тебе под ноги стеклянный голубой шарик, вещь прекрасная и редкая,может быть, даже волшебная немного!
- Наверное, их на киностудии используют в роли сокровищ, - сказал папа, глядя сквозь шарик на солнце. – Если долго всматриваться, увидишь, какая у тебя собака будет…
Если долго всматриваться в трещины на потолке, тоже увидишь, какой у тебя будет пёс. И, если поставить одно зеркало напротив другого, то в седьмом отражении промелькнёт морда будущего четвероногого друга. Я ещё ни разу не видела, но по ночам мне всё время снятся ньюфаундленды и сенбернары. Это к друзьям, говорит Лилька. А что, если гномы снятся - к собаке? Вдруг заскулит под дверью бездомный щенок, и мама с папой впустят его в дом? Мама-то с папой обязательно впустят, а вот разрешит ли дедушка?
Нет уж ни дедушки, ни бабушки, да и сбывшаяся собака, прожив положенные шестнадцать лет, давно покоится в городском парке. Мы продаём старую квартиру, потому что нельзя в двадцать первом веке топить печь дровами и нагревать воду на плитке. Потому что дубовые полы прогибаются под нашими шагами, а на балкон даже ступить страшно: ну как обвалится? Когда грузовик увёз на свалку последнее барахло, из-под лестницы вышла старуха в чёрном. Вдова сына пани Стаси. Дети, внуки, правнуки отправили её доживать свой век в конуру Немецкой Овчарки: тебе там лучше будет, бабуся!
- Вы ведь не вернётесь сюда больше? – спросила она меня. – Может быть, зайдёте на чашечку кофэ? Я могу поговорить с вами о том, о чём говорить не принято?
Человечки. Маленькие, бородатенькие, в красном. У каждого – по крошечной лопатке, лихо закинутой на плечо. Каждый день из-под буфета выходят: пройдут через всю комнату и за дверью скроются. А один из них молодой, безбородый. Шагает весело, вприпрыжку, и, всякий раз, проходя мимо хозяйки, провожает её долгим радостным взором.
- А глазки у него голубые-голубые, - говорит старушка. – И солнце в них всегда отражается. Даже когда нет никакого солнца…
Мне вспомнились редкие бессонные ночи с едва слышным колокольным трезвоном, когда не поймёшь, где звонят: на соседней улице, в небе или у тебя в голове. Заткнёшь уши пальцами – звон не отпускает, а вынешь пальцы из ушей – громче не становится.
- Церкви поблизости нет, да и какая церковь будет звонить в два часа ночи? – сказал мне когда-то муж, прислушиваясь к приглушённому благовесту. – Значит, это звуковой мираж, заблудившийся во времени. Пятьсот лет назад в каком-нибудь, предположим, псковском или московском соборе…
Сто пятьдесят – какие сто пятьдесят, уже все сто семьдесят лет назад Государь Император Николай Первый проложил железную дорогу из Санкт-Петербурга в Варшаву. Через десяток лет преемник его, Александр Второй это строительство завершил. Изо всех деревень Белой Руси стекались мужики, охочие до работы и денег. В выданных кумачовых колпаках и рубахах они были видны отовсюду. Поутру, выходя из своих землянок, люди шли строить чугунку – один за другим, с заступами на плечах, и алые их одежды полыхали на солнце. И неизвестно, чему улыбался тот весёлый молодой парень – птице ли, летящей высоко в небе? Облаку причудливой формы? Чему-то ещё, о чём все знают, но не говорят?
- Там, где краснолюдки, гномы то есть, там клады припрятаны, - уверяет соседка, прощаясь. Но я- то знаю, что всё на свете решает элементарная физика. В нашей семье не принято верить в необъяснимое.
