Как-то раз весенней порой старик и старуха Козыревы наняли хромого пьянчугу конюха по прозвищу Шлёп-Нога вспахать огород.
Тот потребовал у пенсионеров выдать ему причитающую оплату «беленькой» ещё до начала работы, выдернул из горлышка бутылки, протянутой бабкой Козыревой, газетную затычку, залил в рот самогонки, смачно хрустнул припасённым в кармане штанов огурцом и, определив огрызок огурца и бутылку туда же, в карман, поковылял цеплять к коню плуг.
«Ну чё, Барон, кончай считать ворон… ишь ты, стих-то какой складный вышел!» — задорно гоготнул конюх, ставя своего кормильца в борозду, а потом снова «дёрнул» ещё не заслуженной мутной сивухи.
Пятилетний Андрюха Козырев, росший без отца и без матери, а только с дедом и бабкой, глядел на коня, не сводя глаз. Тот казался ему огромной махиной, за ходом которой стелился сталью вырезанный глянцево-чёрный нутряной слой земли.
На самом деле, Барон был стар и слаб.
Но Шлёп-Нога его не жалел, за бутылку водки эксплуатировал нещадно.
— Чё ж ты животине ногу-то ничем не смажешь? — гневалась на конюха бабка, глядя, как в суставе задней ноги Барона, в гнойной язве, копошится муха.
— А чё я сделаю? — в ответку орал Шлёп-Нога. — Ты попробуй подберись к этой скотине, так шибанёт — сама копыта отбросишь. Нет уж, увольте, у меня жизнь не казённая, я ещё жить хочу.
Барон бил хвостом. Да всё мимо, мимо. Наконец-таки изловчился и вдарил в кровопийцу. Нажравшаяся муха вздёрнулась и нехотя улетела.
«Муху не зашиб, — разочаровано крякнул конюх, — эх ты, тяжеловоз-тяжеловоз, слабая мочалка — хвост… Вот те на! Опять стих вышел!»
Когда наконец Барон, взмыленный и устало всхрапывающий, встал на краю нарядно причёсанного чёрного поля, конюх зашвырнул пустую бутылку в траву, снял с коня плуг и завёл его во двор.
— Коня напоите… Я бы тоже испил огненной водицы. Небось, заробил, — Шлёп-Нога, хмельной, умаянный, присел на крыльцо, нагло намекая, что стопочка «на посошок» ему причитается. Бабка выволокла из дома полстакана самогона, молодое перо зелёного лука, солонку и хлеб.
Дед Козырев бултыхнул ведро в колодец, крутанул скрипучей ручкой.
Конь, завидев воду, нетерпеливо шагнул в сторону вожделенного питья, а получив его, несколько раз булькнул горлом, за раз опустошив посудину.
Андрюха видел, как разгорячённое утомительной работой громадное тело Барона пышет жаром. Он чувствовал, как в жилах коня, вздутых на шее, пульсирует кровь; чувствовал его запах, смесь пота, мочи и полевых летних трав. Всё это вместе взятое будоражило Андрея, заставляло трепыхать и ворочаться в груди его маленькое детское сердечко.
Андрей схватил ломоть хлеба, сиганул к коню.
— Стой, окаянный! Куда? — почуяв опасность, вслед мальчишке взвизгнула бабка.
Спохватившийся дед бабкин визг, как отсыревшей тяжёлой подушкой, нахлобучил трёхэтажным матом.
Захайлал, как укушенный.
— Эй, пацанчик, руку-то береги! — вопил вдогонку Андрюхе Шлёп-Нога. — По локоть оттяпает, будешь знать!
— Молчать! — Андрюха осёк всех так твердо, что пьянчуга, начав было отрывать зад от крыльца, плюхнул его обратно. — Я сам!
И парень протянул Барону хлеб.
С той поры Андрей не искал друзей среди людей. Игры с мальчишками увлекали его куда меньше, чем лошади.
Андрюхе тем паче было, где разгуляться, когда он стал подростком. Каждый вечер мальчишка сбегал на конный двор.
Шлёп-Нога к тому времени уже умер.
Деревенские говорили: «Сгорел от пьянки». Барона среди живых собратьев Андрюха тоже не сыскал.
«На колбасу твоего Барона пустили, — нынешний конюх Серёга, зло лыбясь, сплюнул сквозь зубы в ответ на Андрюхин вопрос о судьбе знакомого коня. — Городские с батоном Барона съели».
Летом кони ночевали в уличном загоне. Влажными от росы, закатными часами Андрюхе мерещилось, что одна из кобылиц вот-вот заговорит с ним человеческим голосом. Она позовёт его в волшебную страну, где нет людей, особенно тех, которые умеют делать колбасы, а есть только лошади.
Андрюха, конечно, согласится, взгромоздится на спину уже бьющей копытом Сивке-бурке, вцепится в её гриву, и они умчатся вдвоём в заоблачные дали. Навсегда.
— Здесь мы будем жить, — скажет Андрюхе возница, когда они, наконец, окажутся на заливных полях, по которым беззаботно гуляют кобылы, жеребцы и жеребята. — Гляди-ка, кто к нам скачет!
Андрюша обернётся резко, да так и осядет на землю, ноги ему вдруг откажут.
— Барон! — навзрыд разразится слезами парнишка. — Барон! Я по тебе скучал!
— И я скучал, — ответит Барон и обовьёт юного друга тёплой плюшевой шеей.
А потом они отправятся в стадо втроём, как семья. Барон и вещая каурка — по краям, Андрюша — посрединке.
— А вы любить меня будете? — опасливо спросит приёмыш.
— Конечно! Здесь все друг друга любят! — заливисто заржёт кобылица. — И тебя полюбят тоже.
…Да, мечталось Андрюше сладко. Но к тому времени солнце совсем уж закатывалось за лес, и он плёлся домой. Туда, где его никто никогда не любил.
Автор Елена Чиркова