P. S. - наверное, начну выкладывать сюда и такие длинные, серьёзные и самые любимые работы 🥰 Безумно люблю этот свой рассказ.
P. P. S - жирным выделены мысли персонажей
***
– Что такое голод?
Этот вопрос Дмитрий Михайлович задавал раз в две недели. Не чаще и не реже. Никакой динамики у пациентки не было, но вдруг что-то в этот раз изменится.
Лавина сжала пальцы рук на шортах.
– Лавина, мы договаривались о честной беседе. Помнишь?
– Помню, – бросила девушка. – Голод – это ложный сигнал организма.
Врач еле заметно свёл брови и уже понял, что и в этот раз изменений нет.
Ещё две недели безрезультатно…
– Почему ложный?
– Потому что, сколько бы сигналов о голоде ни поступало в мозг, мы от этого не умираем.
Лавина была наполовину в своих мыслях и отвечала лишь то, что действительно думала.
– И не умрём?
Вопрос в лоб. Умно... Как всегда.
Девушка стиснула зубы.
Дмитрий Михайлович тяжело выдохнул, затем кивнул и показал рукой в сторону двери, поняв, что так и не дождётся ответа от пациентки.
Лавина встала со стула и быстро вышла из душного помещения.
***
– Эй, а извиниться?
Лавину толкнуло в стену что-то мимо проходящее. Оказывается, этим «чем-то» был очень торопливый и неосторожный парень.
Чёрные растрёпанные волосы, слегка свободные джинсы и лёгкая куртка – наподобие джинсовки – нараспашку с белой футболкой под ней.
Парень остановился и обернулся. На лице было обеспокоенное и в то же время злое выражение.
Увидев девушку, незнакомец презрительно улыбнулся. Но взгляд не отвёл, а наоборот – всем корпусом развернулся к Лавине.
Та скрестила руки на груди и облокотилась о стену, сведя брови.
На бёдрах висели – действительно висели – ярко-жёлтые шорты, туго затянутые шнурками, на ногах были голубые носки и больничные тапки, а грудную клетку должен был обтягивать оранжевый топ, но и он был несколько свободный. Русые волосы завязаны в пучок красной резинкой.
Правда, все эти цвета замечались отнюдь не в первую очередь. В первую очередь парень увидел не просто плоский, а впалый живот (получается, его и не было), ноги, каждую из которых можно было почти что обхватить, сложив ладони в круг, ужасно тонкие запястья, острые плечи и ключицы.
Видя эту картину, незнакомец уже забыл, что куда-то торопился. На самом деле и гнев на судьбу и жизнь куда-то исчез.
Парень расставил широко ноги и сунул руки в карманы, оставив большие пальцы снаружи.
– Не сломал я тебя своим плечом?
На такую едкую фразу Лавина лишь усмехнулась и закатила глаза:
– Цела.
– Супер, – бросил он и уже развернулся, собравшись уходить, как вдруг услышал:
– Ты никогда не отличался душевностью, Лёша.
Чёрт...
***
Лавина лежала у себя в палате и читала, когда с порога послышалось:
– Соглашусь.
Девушка подняла голову, медленно возвращаясь в реальность, и увидела Алексея. Лёшу Курбанова (почему не ЧУРБАНова?).
– Я никогда не отличался душевностью, – пояснил Курбанов.
Допустим.
Он бесцеремонно вошёл в палату. Лавина захлопнула книгу и села поудобнее.
– И что ты хотел?
Хороший вопрос.
– На тебя посмотреть, – парень впился ярко-синими, ледяными глазами в девушку.
Худые руки, выпирающие ключицы, впалые щёки и яркий макияж, чтобы скрыть бледность.
Что она, чёрт возьми, с собой сделала?
– Зачем? – тёмные глаза Лавины могли бы запросто прожечь дыру в Алексее...
Молчание.
– Ты что тут забыла? – если человек не хочет или не умеет дружелюбно общаться, то и не ждите от него этого.
Как же грубо...
– А ты?
Стиснутые зубы, быстрые шаги и захлопнувшаяся дверь – вот ответ. А ведь они просто могли спокойно узнать о причинах нахождения каждого в этой злосчастной больнице.
Хотя… Нет. Лавина прекрасно знала Лёшину причину.
***
Когда-то они были друзьями. Действительно близкое общение, весёлые дни и вечера, отдых семьями на каждых каникулах... Но ничто не вечно. Вот и их дружба подошла к концу. Для обоих это было одинаково болезненно, только каждый и показывал это по-разному, и справлялся с этим тоже по-разному.
***
Лавина уже два месяца жила (а точнее, существовала) в больнице. Знала каждый коридор, всех врачей и медсестёр со всех смен. А ещё одна женщина стала ей по-настоящему близка.
Она лежала через две палаты, и её звали Ольга.
Женщина, лет пятидесяти двух, с постоянным пучком из редких угольно-чёрных волос с небольшой сединой. Блёкло-зелёные глаза и неглубокие морщины придавали лицу некое спокойствие.
Каждый день две пациентки пересекались в коридоре, где начинался их двух– или трёхчасовой разговор. Темы менялись с молниеносной скоростью и почти никогда не касались семей или болезней. Однако Ольга знала диагноз Лавины, а Лавина – диагноз Ольги.
***
– Мам, ты как?
Алексей зашёл в палату к матери.
Ольга подняла глаза на сына и улыбнулась.
– Да так же, Лёша.
Парень натянул самую лживую и оттого противную улыбку и сел на стул.
Каждое посещение просто убивало Курбанова изнутри, когда он видел свою мать и понимал, что никак не может помочь ей избавиться от рака второй стадии... Остаётся только ждать очереди на химиотерапию и... надеяться?
Каким же жалким Алексей себя чувствовал.
***
– Ты прости, я знаю, что мы договаривались не затрагивать тему наших болезней, но... – Ольга растерянно смотрела в пол. – Со мной-то всё понятно, а вот с тобой... – женщина наконец подняла глаза на «подругу по несчастью».
Ольга и Лавина сидели в некой «зоне отдыха» в самом конце больничного коридора. Она была предназначена как для родственников пациентов, так и для самих больных, чтобы они могли отвлечься от такой уже приевшейся блёклой обстановки больницы.
Лавина молча смотрела в стену, но вскоре ответила:
– У меня ничего не меняется. Всё стабильно, если можно так сказать.
– Ты вообще не пытаешься выкарабкаться?
Голос Ольги вдруг стал серьёзным, но в конце фразы всё же дрогнул.
Лавина сжала кулаки.
– У меня анорексия. Я в больнице из-за того, что организм начал отказываться жить. Откуда мне выбираться?
В груди Алексея появилась необъяснимая тяжесть, когда он, стоя за углом, услышал резкие слова Лавины.
... Анорексия анорексия у неё анорексия анорексия ...
***
Вновь сеанс у Дмитрия Михайловича, и вновь никаких изменений, кроме одного: прошло ещё две недели.
Каждый раз они начинали с начала: вспоминали, как это всё начиналось у девушки, как развивалось и что происходит сейчас. Каждый раз Лавина злилась, когда её просили вспомнить о начале болезни: «О каком начале? Не знаю я! Просто решила похудеть! Ничего серьёзного!» Каждый раз доктор напоминал о всех её спусковых крючках: начальная школа, худые подруги, подростковая полнота, неудачные отношения, нездоровые отношения в семье, неуверенность в себе и – бинго! – уверенность в том, что уменьшающиеся цифры на весах помогут справиться со всеми трудностями в жизни. Каждый раз подобные разговоры заканчивались слезами девушки и её начинающейся истерикой.
Сеанс заканчивался. Ничего не менялось.
Да. Каждое новое посещение психотерапевта было лишь новой отметкой времени, проведённого в стенах больницы. Просто новая зарубка ручкой врача на жизни Лавины.
Выйдя из кабинета, девушка заметила Лёшу, сидящего прямо напротив двери.
Курбанов поднял голову.
Их взгляды на секунду встретились. Лавине на секунду показалось, что в его глазах прячется страх... Но за кого? За неё?..
Лавина быстрым шагом направилась в свою палату, прогоняя прочь желание постоять ещё немного напротив друга детства.
– Да не беги ты...
Девушка резко остановилась и тяжело вздохнула, прикрыв на секунду глаза. Сердце упало.
– Я вот не пойму: ты от меня убегаешь или же от себя?
Курбанов вновь осмотрел старую знакомую с ног до головы.
Да что она, чёрт возьми, с собой сделала?!
Алексей медленно встал со скамейки и направился к Лавине, всё ещё стоящей к нему спиной. В руках у него был какой-то маленький мячик.
– Может, ты объяснишь, что происходит? Не чужие же люди.
Молчание.
Курбанов усмехнулся с мыслью «Я так и знал. Не объяснишь».
– Да ладно, ты можешь не напрягаться, не отвечать. А то не дай бог последние силы выговоришь и прямо здесь грохнешься. Ты же к этому стремишься? Давай хотя бы до палаты помогу дойти, что ли.
Алексей был уже напротив Лавины. Он слегка нагнулся вперёд, присел, опёрся руками на колени и попытался заглянуть в глаза девушки, которые та упорно прятала, якобы рассматривая пол.
– Прекрати, – голос Лавины дрожал.
В груди у парня что-то кольнуло, но виду он не подал.
Через считанные секунды на его лице была уже дикая ярость, а мячик полетел в стену.
Лавина стояла на месте, глубоко дыша.
***
– Я не понимаю, почему ты так зол становишься при любом упоминании Лавины и тем более рядом с ней...
В палате своей матери Лёша находился почти каждый день, и сегодняшний не стал исключением.
Ольга грустными глазами смотрела на сына. Но тот отвёл взгляд в сторону и сжал ладони в кулаки.
– Да потому что она строит из себя глупую девчонку, прикидывается больной, а на самом деле насилует себя и свой организм, морит голодом! Или она не из-за этого сюда попала?
Услышав настолько гневный голос сына и увидев его чуть ли не звериный взгляд, женщина ничего не ответила. Лишь посмотрела на него так, как умели смотреть только матери.
Алексей сдался. Он уронил голову на руки и тихо продолжил:
– Ну не понимаю я её, слышишь? Не по-ни-ма-ю! Любую другую болезнь понимаю, только не эту! – Лёша вспомнил, какой постоянно видит Лавину в больнице, и какой она была раньше. – Я не понимаю, как можно себя до такого довести...
Ольга глубоко вздохнула и понимающе кивнула. А парень устремил взгляд на маму: такую хрупкую и сильную одновременно.
Глаза начали лихорадочно бегать по линолеуму, правое колено начало дёргаться в каком-то непонятном ритме, а тревожный, срывающийся голос и вовсе выдал всю панику хозяина.
– У неё долбаная анорексия! Ей стоит лишь взять себя в руки и съесть хоть что-то! А ты, будучи с пожирающим самого себя организмом, борешься за каждый чёртов день жизни и ждёшь эту химиотерапию, которая должна попытаться хоть как-то остановить рак!
Алексей не мог поверить, что два важных человека в его жизни (несмотря на давнее прерывание дружбы, он всегда думал о Лавине) находятся в чёртовой больнице! И если мама оказалась здесь по какому-то року судьбы, то Лавина... Да вот если бы знать, почему!
Алексей тяжело задышал, когда понял, что впервые за долгое время сорвался на крик.
Ольга одарила сына тёплым взглядом, хоть тот его и не заметил, и ласково, успокаивающе сказала:
– Лёшенька, ты ведь совсем запутался... Ты не можешь сравнивать меня и её. Наши болезни.
Дверь в палату скрипнула и закрылась полностью. А до этого там была щель, которую никто не замечал. Как и стоящей за ней девушки, на тёмные глаза которой наворачивались слёзы.
***
Лавина сидела в «зоне отдыха» и читала. С Алексеем они почти не пересекались, а если такое и происходило, то девушка максимально его игнорировала.
Сейчас же именно он направлялся в её сторону.
Лавина знала, что это он идёт. Но решила сделать вид, что совершенно не замечает.
– Не делай вид, что тебе всё равно.
Курбанов уже сидел сбоку от девушки. Но та никак не отреагировала.
– Хорошо, помолчим.
Алексей откинулся на спинку кресла и запрокинул голову, нервно сглотнув и продумывая речь.
Лавины хватило на пять минут:
– А ты не пробовал хоть раз быть просто человеком? – голос звучал грубо.
Взгляд ледяных глаз встретился с тёмно-коричневыми. Вся речь к чертям полетела.
– Прости, что? – надменная фраза, как всегда. – Мне тебе заказать цирковую программу сюда, чтобы ты заговорила со мной?
Вообще, это должно было звучать как «Почему ты с собой такое делаешь? Я совсем не могу тебя понять», или «Прости, я грубый идиот, кретин, но объясни мне, расскажи мне про свою болезнь!», ну или, на худой конец, «Дура, ты сдохнешь скоро! Очнись! У меня уже у самого нервы начинают сдавать, потому что я задолбался думать о тебе и задаваться вопросом, жива ли ты вообще!».
Но прозвучало так, как прозвучало: «Мне тебе заказать цирковую программу сюда, чтобы ты заговорила со мной?»
– Хоть раз быть нормальным. К чему эта напускная жестокость? Хоть раз побудь человеком.
Девушка захлопнула книгу, последний раз гневно посмотрела на бывшего друга и направилась в свою палату.
Через несколько секунд из-за угла вышла Ольга.
Алексей посмотрел на мать и будто прочитал в её глазах: «Лёша... это перебор, сыночек...».
Курбанов тяжело выдохнул.
– Если ты действительно хочешь узнать причину, а не навсегда убить её доверие, то нужно искренне поговорить с ней. Без нападения. – Ольга всё же решилась на слова, оставив идею мучить своим безмолвным (но всё же таким говорящим) взглядом сына.
– Я очень, очень хочу. Но боюсь, что всё равно не смогу понять. Не смогу помочь. И тогда окончательно сломаю её.
Лёд в глазах треснул...
***
Лавина лежала у себя в палате, вся обвитая трубочками и проводками, словно лианами. Кожа была бледная, с сероватым отливом, а сама девушка даже глаза не открывала. Правая рука – из которой торчал катетер, а оттуда трубочка и капельница – лежала сбоку от тела и слегка дрожала. Различные датчики, прикреплённые к худощавому телу и отображающие на экране его состояния, еле слышно пищали с периодичностью в несколько секунд.
Снова ухудшение состояния.
Послышались шаги.
Девушка открыла глаза и увидела Лёшу, уже стоящего в метре от неё.
Он молчал. Тогда Лавина первая подала голос, насколько смогла:
– Если ты пришёл, чтобы снова нагрубить, то бесполезно, мне сейчас не до этого, – девушка перевела взгляд на желтоватую жидкость, поступающую ей в вену. – Видишь, я другим занята. – Смешок.
Курбанов лишь плотно сжал губы.
Очень смешно, Лавина. Обхохочешься.
– Я прекрасно знаю, что ты слышала, что я своей матери про тебя говорил, когда был в её палате.
Сухие губы девушки дрогнули в слабой ухмылке. Она ждала продолжения такой грандиозной речи, но его не последовало. Парень продолжал стоять и пялиться на бледную, слабую Лавину с неподдельным ужасом в глазах.
Воцарилось слишком громкое молчание…
Алексей прочистил горло и заговорил:
– И ты вряд ли забудешь то, что я сказал матери про твою болезнь. Даже не про неё саму, а про...
Лавина раздражённо перебила Курбанова:
– И зачем ты мне про это сейчас напоминаешь? Сказал и сказал. Я не заставляю тебя ни понимать меня, ни сочувствовать мне, поэтому можешь не утруждаться.
Девушка прочистила горло и закрыла глаза, чувствуя, как учащённо начинает биться сердце и кружиться голова от перенапряжения. Она не видела, что на лице Алексея впервые за долгое время было столько эмоций сразу.
– Почему ты не хочешь...
– Курбанов, – Лавина перебила парня, резко открыв глаза, в которых так и плескалась нарастающая злость. – Спустя столько лет мы с тобой снова встретились. Я не претендую на возвращение дружбы, потому что её и не может быть. Ты в корне изменился, я... ну ты и сам видишь. И даже за эти дни в больнице общий язык я нашла только с твоей матерью. Меня вполне устраивает такой расклад, потому что я привыкла к полному непониманию со стороны окружающих.
Лавина прервала речь, отчаянно борясь с воспоминаниями, в которых её дразнили сначала за лишние пять килограмм, а потом – за недовес, но глаза закрывать не спешила.
На лице Лёши появилась разочарованная улыбка, по которой можно было понять его мысли: «Я так и знал...». И когда взгляд Алексея перешёл на стену, девушке показалось, что это конец так называемого – хоть и слабо – разговора, и отвернула лицо к стене. Алексей же ответил:
– Я никогда и никому не позволяю приближаться к себе в эмоциональном плане. Я никогда не подпускаю к себе людей, только чтобы потом им же и не стало хуже, чем уже есть.
Лавина растерянно посмотрела на Курбанова. Тот продолжил:
– А тебе сейчас и без меня не сладко. И да, я действительно не понимаю тебя. Я считаю тебя полной дурой. Ты лежишь и тупо не жрёшь.
В душе девушки начала зарождаться паника и обида.
Снова эти фразы... Снова все так считают...
Лавина попыталась что-то возразить:
– Ты...
– А зачем мне тебя понимать? – Лёша не дал ей ничего сказать. – Что я смогу сделать? Видишь, я только за последние пять минут наговорил тебе на ещё одну анорексию!
– Да ты чёртов эгоист.
– Знаю.
– Ты даже не попытался. А просто поставил крест. Молодец.
Ребята молчали. Лавина смотрела куда-то в стену, а Алексей в пол.
Но в какой-то момент из раздумий девушку вывел тихий, но истерический смех.
– Вот мы и встретились: два психопата. Мы оба прячем себя настоящих, оба всех отталкиваем. Или, хочешь сказать, твоя болезнь – это другое? Разве ты осталась прежняя с ней?
– Так что же тебе мешает быть нормальным? – услышал Курбанов вместо ответа.
Лицо Алексея стало сравнимо с ровной непробиваемой глыбой.
– А тебе?
Больше парень не мог находиться в палате старой знакомой.
***
– Почему ты не можешь хотя бы попробовать начать лечение? Ты просто живёшь в больнице и не делаешь ничего чтобы выздороветь
Лавина и Лёша сидели в «зоне отдыха».
Курбанов пытался сделать первые шаги к пониманию болезни знакомой. Он даже пробовал читать какие-то статьи, но уже на втором абзаце бросал каждую из них, потому что так ничего не понимал с психологической точки зрения.
Сегодня Лёша нашёл девушку, когда шёл в столовую, в которую в итоге так и не попал.
– Почему ты не хочешь поговорить действительно по-честному с психотерапевтом? – не унимался Алексей. Он смотрел холодным, но пронзительным взглядом на знакомую. А та сидела и теребила привычные жёлтые шорты пальцами.
– Подойди сейчас к алкоголику и скажи то же самое...
– При чём здесь пьяницы?
– А при том... – Лавина подняла глаза на Лёшу, но тот не дал ей закончить.
– Пьянство, наркомания и прочее – это одно, а твоя... твой недуг – это совершенно...
– Другое? – истерический смешок и дрогнувший голос. – Да это такая же психологическая фигня. Анорексия – это своего рода наркомания. Ты каждый раз хочешь всё больше и больше, а организм продолжает умирать.
– Так ты сама это прекрасно понимаешь, в чём проблема?
Молчание.
Как ответить на это? Похоже, скоро придётся написать автобиографию, чтобы давать читать всю правду о своей болезни и о своих мыслях таким людям...
– Знаешь, в чём особенность психических расстройств? Вот представь красный цвет. Представил?
Неуверенный кивок.
– Что такое красный цвет?
Курбанов задумался:
– В смысле?
– Ладно, давай по-другому. Что ты знаешь красного цвета?
– Яблоки могут быть, помидоры, роза, кровь, в конце концов.
– Да, правильно, – и самое главное... – А теперь объясни этот цвет с рождения слепому человеку.
Лёша замер.
А теперь объясни этот цвет с рождения слепому человеку...
– И вот в данной ситуации ты являешься слепым. А я сижу с тарелкой красных яблок в руках.
Минута молчания прошла незаметно. И тогда девушка продолжила:
– Ты спрашивал, в чём же проблема начать лечение?
Еле заметный кивок.
– А в том, что я не помню, как жить без анорексии.
***
Когда Лавина открыла дверь в свою палату после очередной сдачи анализов, то увидела Лёшу. Он был погружён в свои мысли. Девушка растерялась:
– И что это значит?
Курбанов поднял голову. Ни состояние, ни выражение лица не изменились.
Вместо обычного ответа Алексей встал со стула и, подойдя к девушке, резко схватил её за кисть, на секунду подумав, что может сломать её.
Лавина не успела ничего сказать, как уже оказалась перед большим зеркалом. Хватка Курбанова была мёртвой.
Девушка почувствовала, что парень дышит прерывисто, будто волнуется, а его руки слегка дрожали и были влажными.
Быстрыми движениями он задрал вверх длинную свободную футболку на девушке, чтобы виднелся чёрный бюстгальтер, а свободные штаны закатал по самые бёдра.
– Зачем? – тихим голосом спросил Лёша. – Зачем тебе это всё?
Рёбра Лавины можно было пересчитать: их обтягивала тонкая белёсая кожа. Тазовые кости сильно выпирали, а сами ноги, казалось, можно было сломать при самом слабом ударе.
Рассматривая такое тело своей знакомой, Курбанов почувствовал, как его ноги слабеют, а в голове крутится только одна мысль: «Нет-нет-нет, это же не может быть правдой!».
– Я пытаюсь тебя понять. А вот ты сама себя?
– Ты конченый кретин, Лёша, – по левой щеке девушки скатилась слеза.
Отвернувшись от зеркала и оказавшись лицом к лицу с Курбановым, Лавина спросила:
– Это так ты пытаешься понять меня? Показываешь то, что я вижу каждый день? Почему ты, чёрт возьми, не можешь стать человеком и скинуть грёбаный костюм Люцифера?
Такая реакция выбила из груди парня последний воздух.
Прикрыв глаза и тревожно усмехнувшись, он ответил такой знакомой и оттого смешной фразой:
– Потому что я не помню, как по-другому.
***
– Лавина, что такое голод? – послышалось из кабинета Дмитрия Михайловича.
Алексей стоял возле прикрытой двери. Сердце бешено колотилось, а ладони вспотели.
Он ждал ответа Лавины.
Услышав, как та прочищает горло, парень прикрыл глаза.