Дом был шумный, хлебосольный, открытый. В нем всегда вкусно кормили, охотно принимали гостей и часто звучала музыка. Хозяйка дома, Елизавета Аркадьевна ,статная, сероглазая, с копной каштановых буйно вьющихся волос, моя тетя, была настоящей красавицей .И это было признано всеми. И муж у нее был под стать- Лев Моисеевич был высок,широкоплеч ,обаятелен и кроме того слыл в питерских кругах большим знатоком и ценителем живописи. Он водил дружбу с модными художниками, коллекционерами, да и сам обладал неплохой коллекцией картин.
Тетя Лиза замечательно пела песни на идиш «Бай мир бист ду шен», «Тум баллайка», «О немт мир абисселе мазел» - весь репертуар чарующих сестер Берри я услышала и узнала именно в ее исполнении.
- Тетя, а как переводятся слова последней песни? - спросила я как-то давно, сидя в ее доме.
- «Отсыпь мне крупиночку счастья…»- засмеялась она и потрепала меня по голове. «-Где взять мне немножечко счастья…»
Да уж, в тетином доме счастье , этот редкий, труднодобываемый металл, водился и его хватало на всех – близких, друзей, родственников. Поэтому все так и любили ходить к ним в гости, тем более что жили они в центре в большой питерской квартире старого фонда с высокими лепными потолками и антикварной мебелью. Все стены комнат были завешаны картинами.
- И как ты тут живешь Лизочка,- недоумевала моя мать. - У вас же стены, как в Эрмитаже… Как ты к этому относишься?
- Как к обоям,- хохотала тетя.- А что я могу сделать? Ты же знаешь Леву, для него картины- это жизнь. Он каждый день что-то новое в дом тащит, картины перевешивает или, если какая-то надоедает, обменивает.
Надо сказать, что от этого малопонятного постороннему глазу круговорота картин , в доме постоянно водились деньги. И Лев Моисеевич ничего не жалел своей красавице- жене, а заодно и всем ее родственникам. Когда наступила пора массовых отьездов и нищим инженерам, маминым кузенам было не на что эмигрировать – он всем дал деньги на билеты. И сегодня, посещая уже хорошо стоящую родню в Америке и Израиле, мы всегда вспоминаем добрым словом дядю Леву, его щедрость, великодушие ,изобретательный ум.
Как-то зайдя к ним домой, я за стала свою тетю, позирующей молодому бородатому художнику. Тетя сидела в резном кресле на фоне старинной изразцовой печи-голландки,которую Лева добыл путем сложного многоходового обмена с коллекционерами , и была чудо как хороша.
- Знакомься, Евграф,- сказала она мне, царственным жестом протягивая руку. -Между прочим модный сегодня художник, отличный портретист. Лева заказал ему мой портрет. Вот уже третий день сижу здесь, томлюсь, позирую. Но что не сделаешь ради искусства?
Она засмеялась и вскочила.
-Все, делаем перерыв,пойдем чай пить!
Через неделю портрет был готов. Художник и в самом деле был талантлив.На голубоватом фоне старинных изразцов сидела Лиза с копной каштановых вьющихся волос,сероглазая ,величественная, на пухлых коралловых губах легкая улыбка, нежный овал лица,тонкий с небольшой горбинкой нос, легкий румянец на щеках – ну, впрямь , красавица, что тут скажешь…
А потом началась перестройка, все закрутилось и понеслось в бешенном темпе. В дом к Льву Моисеевичу стали захаживать иностранцы -покупатели картин. Один из них, голландский профессор , увидев портрет Лизы, очень захотел его купить и стал предлагать высокую цену.
И приходя раз за разом в дом, а профессор в то время часто по делам наведывался в Питер, он все повышал и повышал сумму.
-Лева, да продай ты ему, наконец, мой портрет,- не выдержала в очередной раз Лиза. -А Евграф мне новый нарисует или копию сделает, сам же говорил он сейчас без денег сидит и работу просит.
А тут серьезно захворала мама Льва Моисеевича и стало понятно что семье придется уезжать, так как операцию можно сделать только за границей. Да и их единственный сын Миша не хотел больше жить в «совке» и рвался учиться на западе.
Портрет продали с условием, что деньги будут положены в Европе на именной счет. А с Евграфом договорились, что он нарисует такой же. Художник прибыл и даже начал работу.Но жизнь распорядилась по-своему. Евграф, получив аванс, заболел «великой русской болезнью» , по пьяни где-то упал и сильно повредил правую руку. Ждать пока она срастется не было времени.
Семье надо было срочно уезжать. Начались лихие девяностые, в стране стало совсем неспокойно, и стало уже, честно говоря, не до портрета.Начались ночные телефонные звонки с глухими проклятьями в адрес «жидов-кровопийцев- коллекционеров», в машину Льва Моисеевича стреляли и стало понятно, что это уже не пугалки, а прямая угроза. И они срочно уехали.
В эмиграции их сильно помотало, в конце концов, они обосновались в Дюссельдорфе вместе с семьей сына.Большая часть дяди Левиной коллекции сгинула в руках опытных мошенников, в этот раз гибкий и практичный ум Льва Моисеевича дал осечку и он доверился не тем людям. Потерю он переживал тяжело , в Германии он не прижился и через пару лет с ним случился первый инсульт. Моя тетя преданно и терпеливо ухаживала за полупарализованным мужем , но через три года Льва Моисеевича не стало.
Лиза враз почернела и осунулась, казалось от нее прежней осталась лишь высохшая тень, и никакие наши уговоры о том, что надо продолжать жить, а не замыкаться в горе, не действовали. Но тут у сына, очень вовремя,родилась дочка Лиечка, и Лиза также молнееносно воспряла и стала классической еврейской бабушкой, переняв на себя все заботы о воспитании и кормлении ребенка.
- Молодым надо карьеру делать,а я уж с Лиечкой посижу, позабочусь о ней, научу всему, что умею.
А умела Лиза многое.
И здесь я хочу сделать небольшое авторское отступление. Одна моя знакомая журналистка, сделавшая карьеру на громких интервью с еврейскими олигархами, ка-то поделилась интересным наблюдением, можно сказать профессиональным приемом,позволившим ей разговорить богатых мира сего, в том числе самых недоступных и надменных. Каждого олигарха она начинала расспрашивать о его еврейской бабушке… И тот оттаивал и начинал говорить о бабушкиных форшмаках и гефельте фиш, о тающем во рту цимесе, о сладком кугле и грибенкес. Об ее теплых руках ,о ее мудрости ,терпении и, конечно, безусловной любви.
- А что ты хочешь? -сказала она мне.- Я это у одного психолога прочитала - «Бабушка-центральная фигура в еврейской семье»…
Так вот, Лиза после пятидесяти , все еще оставаясь красивой и статной женщиной, превратилась в классическую еврейскую бабушку. И главным смыслом ее существования, главным содержанием жизни стала эта маленькая светловолосая девчушка, хохотунья и проказница. К слову, больших хлопот она не доставляла. Лиечка росла, хорошо училась, играла на фортепьяно и занималась большим теннисом. Она, к сожалению, не унаследовала бабушкиной ослепительной красоты, но была вполне миловидна, грациозна и обаятельна. В 25 после окончания колледжа внучка привела в дом жениха-голландца по имени Томас и торжественно заявила, что выходит замуж и свадьба состоится через месяц.
Торжественное событие решено было отмечать в Голландии, Томас происходил из интеллигентной и состоятельной Амстердамской семьи. Накануне торжества Лиза приехала в Амстердам, ее было решено разместить в доме дедушки Томаса. Старик рано овдовел и жил один в большом и уютном доме. И когда Лиза зашла в его роскошную гостиную,то просто остолбенела. Обомлел и владелец дома, дедушка Томаса молча переводил взглад с Лизы на портрет, висящий в центре гостиной.Это была великая минута. На фоне изразцовой печи-голландки в своей питерской квартире сидела рыжеволосая,сероглазая,ослепительная красавица – моя тетя Лиза. В гостиной напротив камина висел ее портрет,написанный больше 30-ти лет назад, талантливым пьянчужкой Евграфом. Портрет, о продаже которого она так впоследствии сожалела.
- Я там такая молодая и красивая…
Нужно ли говорить, что дедушка Томаса оказался тем самым голандским профессором, который,приезжая в Петербург, раз за разом настойчиво добивался покупки портрета и заплатил за него хорошие по тем временам деньги, которые, кстати, очень пригодились им в эмиграции.
Ну, а дальше все , как в голливудских фильмах, и жизнь на ее излете отсыпала моей тете изрядную «крупиночку счастья» .Через полгода Лиза переехала в Голландию в профессорский дом и они вместес дедом Томаса уже несколько лет трепетно няньчат общую правнучку.
И что тут скажешь?
Жизнь коротка- искусство вечно…