В работе «Метафизика» Аристотеля есть утверждение:
«Сущностью называются простые тела, … а также вообще тела и то, что из них состоит… Все они называются сущностями потому, что они не сказываются о субстрате, но все остальное сказывается о них…» (в переводе Кубицкого).
Как это понимать?
Есть сущность. Эта сущность ничего не говорит о ее субстрате. Но субстрат принадлежит сущности и может что-то говорить о ней. Например, выше понятия «стол» применительно к столу уже ничего нет. Если мы скажем «мебель», то это понятие уже не будет иметь прямого отношения к столу: оно лишь будет включать понятие «стол» в себя. Зато древесина, из которой сделан стол, его форма и его назначение (функция) могут что-то говорить о столе как сущности.
Вот как эта ошибка работает в отношении психических процессов. Возьмем для примера понятие «гнев». Гнев – это целое, и это психологическое понятие. Гнев существует как весьма конкретный организующий принцип, посредством которого субъект приводит себя в соответствующее состояние и действует в отношении чего-то с определенной целью.
Выше понятия «гнев» применительно к этой форме поведения ничего нет. Если мы вместо понятия «гнев» применим понятие «аффект», то мы совершенно не будет иметь понимания, о чём идет речь. Почему? Потому, что понятие «аффект» является более общим: аффектом может быть и ярость, и радость, и тревога… Гнев – это аффект, но аффект – это не гнев, аффект не сводится к гневу.
Так вот.
Гнев как целостное явление из чего-то состоит.
Во-первых, это организующий принцип, по которому (а) гнев является психическим процессом вообще и (б) гнев является именно гневом и отличается от всех других аффектов.
Во-вторых, это субстрат гнева, то есть некоторая материя, из которой этот процесс состоит: нейроны, ткани, химические соединения и т.п. Все они как материя организованы в определенную структуру, которая сохраняет не только свою форму, но и вместе с тем назначение.
В-третьих, это происхождение гнева, которое имеет две стороны: (а) гнев как врожденное свойство субъекта, то есть сама возможность субъекта приходить в подобные состояния, и (б) гнев как актуальная потребность, возникшая в подходящих для нее условиях.
В-четвертых, это цель гнева, то есть (а) объект, на который он направлен (психическое всегда интенционально, иначе оно не психическое), и (б) желаемые/ожидаемый результат, который должен быть достигнут с помощью гнева.
Итак, гнев состоит из организующего принципа, субстрата, происхождения (движения) и цели. Выше понятия «гнев» применимо к этой форме поведения ничего нет, но субстрат, происхождение и цель, из которых он состоит, входят в его состав и могут что-то говорить о нем. Как стол ничего не может говорить нам о древесине, из которой он сделан, так и древесина, входящая в его состав, может что-то нам говорить об этом столе. Например, то, что этот стол – деревянный, а если он деревянный, то на нем, допустим, нельзя проводить сварочные работы.
Что мы можем сказать о материальном составе гнева? Например то, что субстрат гнева состоит из глобальных областей мозга, таких как медиальная миндалина, терминальный ствол, медиальный гипоталамус и околоводопроводное серое вещество. А также мы знаем, что в работе этой структуры значительную роль играет субстанция Р (или вещество Р) и глутамат.
Можем ли мы сказать, что это и есть гнев? Нет. Точно так же, как мы не можем сказать, что древесина – это стол. В самом деле, мы же не говорим, что белок – это мозг. Описанный выше субстрат является материальной основой гнева, но не самим гневом. Гнев – это не субстрат и нейрохимия. Гнев состоит из субстрата с определенной нейрохимией. Гнев – это организованное целое, большая и согласованная система, имеющая свою структуру и назначение. Утверждение, что гнев – это активная работа миндалины, является категориальной, логической, языковой ошибкой, равносильной утверждению, что автомобиль – это вращение колеса.
В самом деле, статуя ничего не говорит нам о граните, из которого она сделана. Более того, вряд ли кому придет в голову изучать гранит с помощью понятия статуи. Мы не можем изучать гранит через статую. По сути, целое ничего не говорит нам о сущности его частей, но сущность его частей многое дает нам в понимании целого. В этом и опасность редукции: целое состоит из конкретного набора частей, и все они неразрывно связаны, но некоторые умудряются не только сводить целое к его частям, но и определять конкретную его часть как ведущую. И никто не задается вопросом: если часть имеет свойство целого, то для чего целому все другие части? Не колеса двигают автомобиль: автомобиль двигается с помощью колес, которые вращает сложным механизмом.
Разницу можно представить на примере понятия и его определения. Определение – это указание на то, что именно входит в это понятие. Определение – это состав понятия. Именно определение понятия говорит о нем, но само понятие ничего не говорит о своем определении.
ВСЕ РЕСУРСЫ:
VK: vk.com/psycaseanalytic
Boosty: boosty.to/psycase
Dzen: dzen.ru/psycase
Telegram: t.me/psycaseanalytic
YouTube: youtube.com/@psycase