<...> Живопись Рубена Панга поражает с первого взгляда. Человек способен обнаружить целые цивилизации в капле акрила, размазанной по листу металла. В этой живописи переплетаются и кисть Рубенса, и множественность образов Босха, и интуитивные практики Дали, и нечто абсолютно новое - "танцы призраков и сгустки иной материи и смысла", как говорит сам художник. Нашел довольно интересное и очень нестандартное интервью, все самое вкусное будет в этой статье.
Художника на творчество побуждает насилие. Свои полотна он создает под Мерлина Менсона и Найн Инч Нейлз. В его объяснении это выглядит довольно логично: "Что, кроме насилия должно и может заставить меня, вместо того чтобы отдыхать, идти и создавать новое полотно? Только насилие может заставить зрителя идти и смотреть на эти произведения. Только насилие может заставить человека расстаться с деньгами, чтобы купить произведение искусства." Забавно, что автор называет искусство "кровавой необходимостью", а затем говорит: "Мне очень трудно убедить людей в том, что магия существует, и является частью превращения насилия в красоту. Вам обычно говорят - не волнуйтесь, больно не будет. Я говорю - конечно же будет." Хотя в самих картинах нет и следа никакого насилия - это скорее танец протуберанцев на поверхности Солнца, игра цветного пламени над конфоркой, блики и переливы яркого света в быстрой воде, чистый эфир.
Это явная мета-модернистская живопись, но автор не утверждает, что это его чистое и непорочное изобретение, наоборот, он рассказывает как его однажды впечатлила картина Рубенса "Падение проклятых" (1620) и он решил посвятить ее изучению всю свою жизнь.
Эта картина "зажгла огонь" в Панге своей интенсивной и ошеломляющей демонстрацией сотен кувыркающихся тел, причудливо переплетенных личностей, поглощенных и толкаемых от коллективной массы коллапса, падающей к сцене насилия и звериных метаморфоз в нижней части впечатляющей картины, где свирепые львы и монстры-рептилии ужасно терзают друг друга и своих жертв.
Еще одна картина побудившая Панга на творчество - "Тошнота" (2008) Гленна Брауна, которая является переработкой "попытки присвоения" Френсисом Бэконом "Портрета папы Инокентия Х" Веласкеса.
В работе Панга очень много психоделической и даосской практики, много размышления о жизни и смерти, как говорит сам художник: "Я размышляю об одной жизни и о следующей, и о том, как, должно быть, страшно родиться, а смерть – если ты с этим смиришься – это то, во что ты легко погружаешься, ты возвращаешься в это, но рождаться чертовски страшно..." Умирать не страшно, страшно жить. В то же время художник не стремится в творчестве к мистицизму и нагнетанию тайны, наоборот желая быть четким и понятным для зрителя: "Я хочу быть таким же ясным, как Иероним Босх со своим садом земных наслаждений". Говорит он и смеется...
В конце мне бы хотелось привести перевод манифеста художника, в отличие от интервью, лишенный провокации и остроты, плотный, сильный и осмысленный текст. Итак, дамы и господа, Рубен Панг:
Случайность - важный компонент творчества. Я принимаю процессы, которые учитывают спонтанность, случайность и конфликт. Я признаю, что все художники многомерны, и что мы пройдем через этапы, когда мы работаем дистиллированными, капиллярными способами, а в другое время - ризоматическими. Меня привлекают крайности в живописи, возможность использовать среду в полной мере и переносить ее туда, куда она не хочет идти, будь то абстрактная или фигуративная.
Живопись - это зеркало и проводник метаморфоз. Для меня любой резонанс, скрытый под поверхностью картины, естественно, автобиографичен и выражается в серии выборов. Я также верю, что психика художника всегда опережает сознание и что мои самые честные картины не боятся показать мои уязвимости наряду с моими сильными сторонами. Беспокойство, к которому это приводит, - это то, что я использую, чтобы синтезировать в силу и использовать для преодоления инерции пустой поверхности.
Мной движет то, что всегда немного недосягаемо. Все, что я рисовал, всегда подпитывалось ироническим колебанием между опасениями технической неадекватности и уверенностью в том, что у меня есть воля к власти с помощью того, что есть в моем распоряжении.
В последнее время то, что стало для меня наиболее острым, - это необходимость избавиться от созданных самим собой барьеров между интроверсией и экстраверсией, самосознанием и самоосознаваемостью, быстрым и медленным мышлением. Я рисую то, с чем сталкиваюсь в своей жизни, и верю, что ни одна тема не должна быть запретной, если она вызывает неподдельное восхищение. Я присоединяюсь к метафоре гармонии и диссонанса; гармония стремится к божественному, но может быть авторитарной, в то время как диссонанс может нервировать, прославляя выдержку человечества. Несмотря на эту двойственность, искусство всегда оптимистично противостоит непреклонной логике и тому, что можно увидеть вселенную, заглянув внутрь себя <...>
