Лиза.
28.
Я вообще-то не дура (как многие могли бы подумать). А советская школьница. Пионерка. И два плюс два складывать умею. Почти отличница, между прочим. У меня всего две четверки.
Наша 21-я «Волга» – это машина времени? У моего папы – машина времени? А Вовка, поскольку папа ему дает в ней ковыряться, знает про машину времени? Или, того хуже (или лучше) - изобрел машину времени? А странный Денис – путешественник во времени? Все сходится. Теперь и я путешественница во времени.
Открытие это для меня было таким потрясением, что я на время перестала удивляться тому, что баба Шура заставляла меня работать. И ругалась, если я «запарывала» ту работу, которую она мне поручала. А «запарывала» я ее почти всегда – я ведь мало что умею - мне это никогда не было нужно. Зачем стараться, когда всегда было на кого свалить? Я, правда, по привычке, один раз попыталась огрызнуться (получила по губам), и один сделать как всегда, чтобы от меня отвязались. Ну, не умею я! Но сейчас это почему-то не работало. Баба за попытку саботажа крепко приложила меня словцом, и пообещала выгнать на улицу. («Неумехи и нахлебницы нам не нужны! Сейчас не время быть белоручкой. Стыдно, девица!»)
В общем, баба Шура скидку на мою «контузию» теперь не делала. И я, худо-бедно, научилась доводить порученное до конца. Даже если мне не нравилось то, чем я занималась. А потом я даже перестала думать о том, чем я занималась. Делала все автоматически. Тем более, ничего сверхъестественного. Помогала бабушке по хозяйству. Убирала, мыла. Вместе с бабушкой придумывала, что поесть. У нас одна курочка Ряба осталась, так мы ее как зеницу ока берегли! Она яички несла, кормилица наша. Я ее очень любила, ухаживала за ней, какашки за ней подтирала. Она же с нами в доме жила, чтобы не украли. Сначала жила в сарае, но мне как-то даже подраться из-за нее пришлось тут с одним… нехорошим таким человеком, воришкой (это за мной не заржавеет!), и мы ее в дом забрали. Кушать Рябушке добывала. Травку и жучков где сейчас найдешь? С деревьев, разве что, из-под коры наколупать. Но и там они нынче в дефиците. Вот какая наша Ряба была молодец! Жила с нами впроголодь, но неслась регулярно, и нас кормила!
Запасы на зиму бабы Шурины из погреба поначалу очень выручали. Но они ж не бесконечные, если другого ничего нет.
А еще мы с Марусей ходили на менку. Баба Шура, вздыхая, доставала папин или дедушкин пиджак, или какое-нибудь свое или Марусино нарядное платье – зачем они сейчас, если кушать хочется? И мы с Марусей шли на рынок, или через мост, в деревню, и выменивали там на одежку что-нибудь съедобное – крупу, картошку.
А еще Маруся работала в госпитале. За раненными ухаживала. Там ей кашу давали. Я с ней попробовала ходить, но каждый раз в обморок от вида крови падала. Не специально. Оказывается, я крови боюсь. И полы мыть я там не могу, и письма домой писать. Дурно мне становится. Часик еще креплюсь, а потом – все. От запахов, от стонов, от боли этой вокруг… раз – голова закружилась, в глазах потемнело - и я на полу! Правда, не притворялась. Просто, не могла с этим ничего поделать. И меня домой отправили, сказали больше не приходить.
К бомбежкам я тоже почти привыкла. Чуть ли не первая чувствовала, как самолеты подлетают, поднимала тревогу раньше воя сирены воздушной обороны, крышку погреба бежала открывать. У меня же слух музыкальный. И я дочка летчика, в конце концов! Где там мой папа сейчас летает? Вот бы он за нами с мамой и бабушкой на своем самолете прилетел! И увез бы куда-нибудь, от войны подальше…
А еще я теперь все время думала о том, что Вовка – гений! И что он - моя единственная надежда. Только он один может теперь меня обратно вернуть. А я даже не знаю, жив ли он. И еще я поняла, что очень-очень хочу домой, и чтобы он был жив. И чтобы все было, как раньше. И я теперь не буду его дразнить, издеваться и подставлять. Он добрый, хороший, умный. Лучше всех.