Буля умерла в понедельник, в четыре часа утра. Я сидела у ее постели, смотрела на бледное лицо, словно прояснившееся после смерти, и мучительно соображала, что же мне делать. Хотя бабушка болела давно, характер у нее был бойцовский. Из пневмонии, которой она переболела два года назад, она выкарабкалась, от последствий микроинфаркта прошлого года удрала, а вот простой грипп этой весны уже не пережила. В шесть утра я позвонила соседке по лестничной клетке Саре Ивановне, жившей в этом доме, как и буля, с момента его постройки и дружившей с бабушкой все эти годы. Двум очень пожилым женщинам легче было вместе переживать невзгоды. Так же вместе они отмечали праздники, пока еще позволяли ноги, вместе ходили в оперу и на балет (Сара Ивановна почти всю жизнь проработала администратором в известном столичном театре, и о ней там до сих пор помнили).
Куда же мне идти, как не к соседке? Сара Ивановна выслушала новость, сжала губы и сказала: «Приду через десять минут». К буле она пришла в парадном платье, с красиво убранными волосами, напудренная. Попросила оставить ее одну и спустя минут семь-восемь появилась на кухне, где я пыталась сварить кофе.
– Нина, - ее голос дрогнул, - ты ведь ни разу еще не встречалась с этим?
– Нет, - ответила я. - Когда погибли мои родители, я была очень мала. И не понимала ничего. К тому же это было так давно.
- Значит, так. - Сара Ивановна отстранила меня от плиты и взялась за кофе. - От тебя все равно никакого толку, так что я устрою все сама.
- Вы? – изумилась я, глядя на ветхую старушку. В своем возрасте соседка могла сосредоточиться только на походе в булочную, находящуюся на первом этаже нашего дома, но никак не на организации похорон.
- Ну да, мне поможет Женя, мой внучатый племянник, - строго отозвалась Сара Ивановна, как будто прочитав мои мысли. – Ты лучше иди на работу, отвлекись. Конечно, нужно скорбеть, но это ты уж как-нибудь сама с собой. Отпевание и похороны состоятся, как полагается. И поминки тоже. Не подскажешь, где найти телефонную книгу Зинаиды Тимофеевны?
Я протянула соседке старую затертую записную книжку, куда бабушка, казалось, всю жизнь записывала телефоны, кулинарные рецепты, названия лекарств и даты премьер. Сара Ивановна приняла книгу благоговейно, как раритет. А потом деловито захлопотала на кухне, накормила меня горячими бутербродами с кофе и отправила на работу. Я ехала в промерзшем автобусе среди закутанных пассажиров и набирала застывшими пальцами сообщение Максиму. Почему я не сделала этого раньше, ума не приложу. Может, Макс заехал бы за мной, отвез на работу, а еще, конечно же, обнял и утешил. С Максом мы встречались почти год, и ни разу мой молодой человек не давал мне повода усомниться в своих намерениях. Мне казалось, что мы двигались с ним в развитии наших отношений к гражданскому браку, который потом быстро перешел бы в официальный. Макс – мужчина мечты: домашний, успешный, спокойный. А я – неприкаянная душа, с вечно холодными пальцами, расстегнутыми пальто и куртками, потому что на них без конца отлетали пуговицы, и растрепанными волосами. Волосы – это от бабушки, она до старости могла похвастаться пышной, почти не тронутой сединой прической, а я еще помню ее с толстой, в руку, косой. Мои вьющиеся, жесткие, как проволока, волосы, тоже густые, но не такие мягкие и послушные, как у були.
Меня воспитали дедушка и бабушка. Дедушка - ветеран войны - был уважаемым человеком, очень добрым, любил семью. Гибель моих родителей – сына и невестки – в нелепой аварии стала для него тяжелым ударом.
Я почти не помню родителей, поэтому бабушка была для меня и матерью, и бабушкой, и подругой… В тот день Максим почему-то не ответил на мое сообщение. Он продолжал отмалчиваться еще долго. А когда все было позади – похороны, поминки, вдруг появился как ни в чем ни бывало. «Прости, зайчонок, - весело, словно не понимая, как тяжко у меня на душе, сказал он, - я уезжал по делам, не мог тебе ответить. Ну что, пойдем сегодня в кино, а потом мороженое есть?»
Этого я постичь не могла. Ну хотя бы тон сменил на более нейтральный… А уж фраза про мороженое меня вовсе добила. Я купила новую сим-карту и постаралась забыть о Максе навсегда. Это был очень сложный период в моей жизни. Надо было как-то распоряжаться оставшимися вещами, что-то делать с квартирой, какой-то ремонт… Но я ничего не хотела. Ходила как робот на работу, потом долго бродила бесцельно по улицам, словно бездомная собака, и заваливалась дома в кровать, чтобы на следующий день воспроизвести тот же сценарий.
Однажды я столкнулась в дверях подъезда с внучатым племянником Сары Ивановны. В тяжелые дни, когда мы прощались с булей, Женя проявил себя с очень хорошей стороны: все быстро, но без суеты, организовал, был спокоен и собран, но без высокомерия. Когда мы увиделись снова, Женя осведомился, как я себя чувствую. Его участливый тон и взгляд так на меня подействовали, что я вдруг прямо перед ним разрыдалась. «Ой, - растерялся он, - вы не плачьте, пожалуйста. Я понимаю, что у вас сложные времена, но все же… Жизнь продолжается, как бы банально это ни звучало. Вот, - он протянул бумажный глянцевый квадратик, - моя подруга организовала интересный семинар. Говорят, там уходит вся отрицательная энергия, вам это может пригодиться. А я к вам загляну как-нибудь на днях, проведаю, хорошо?»
Я кивнула, проводила его взглядом, а потом вчиталась в текст на флаере, который он мне дал. «Танцевальная студия Just Dance приглашает всех желающих!” гласил броский заголовок. Студия находилась всего в нескольких шагах от нашего дома. В любом случае заняться мне было нечем, я надела спортивный костюм и отправилась на занятие. Что сказать? Это было потрясающе? Я стала совсем другой? У меня «снесло крышу»? Пожалуй, все эти определения подойдут для описания того состояния, которое я тогда пережила. Это был некий катарсис, я впервые почувствовала себя легко. А ведь это было просто занятие, в процессе которого мы двигались в собственном ритме и ритме музыки. Никто нас не понукал, не выкрикивал команды. От тренера мы услышали только «здравствуйте» и «до свидания» и все. Мы просто двигались, двигались… Я словно впервые почувствовала свое тело, вернее, осознала, что оно есть. С того памятного занятия я стала меняться. Постепенно, шаг за шагом.
Я каждый день ходила в студию, научилась расслабляться в процессе танца, заново открывая себя. В то же время я наконец разобралась со старыми вещами, оставшимися от бабушки. Женя мне помогал. Он стал часто забегать на огонек и всегда находил себе занятие. То старый шкаф вытащит на помойку, то книги поможет перебрать, а однажды предложил сделать ремонт. Я знала, что он очень много работает, устает, но он только отмахивался: «Всего несколько выходных – и ты свою квартиру не узнаешь!» От Жени исходила такая уверенность и сила, что я ему безоговорочно верила. Ко мне стала захаживать Сара Ивановна. Не знаю – то ли оттого, что мы так подружились с Женькой, то ли оттого, что она осталась единственной на этом свете, кто мне напоминал о бабушке, но я ее полюбила. Хотя раньше считала ее сухой, манерной и вообще малоприятной женщиной.
Как-то раз разбирая старые вещи, я наткнулась на старинный ридикюль. Эта сумочка была очень дорога бабушке. Буля складывала туда юбилейные рубли, которые потом выдавала на разные нужды. Потом она собирала десятирублевые монеты и подкидывала иногда собранную сумму мне. Сумочка, вышитая бисером, была очень элегантной, несмотря на возраст. Бабушка рассказывала мне историю, как она, провинциалка из приморского городка, приехала в Москву, сжимая в руках этот ридикюль, в котором хранились все ее деньги и документы. Как встретила дедушку… Как хотела отнести во время войны сумочку на барахолку – обменять на пшено, а тут как раз подоспела посылка от дедушки с фронта. А еще буля вспоминала, как со своей сестрой, которая до сих пор живет в старом доме, бегала на море в скандальном по тем временам пляжном комплекте. Он состоял из шелковой пижамы и плотного вязаного купальника с юбочкой. Девочки в новомодных трикотажных купальниках эпатировали местных жителей, которые, облизывая соленые от морского ветра губы, лакомились мороженым и засахаренными фиалками и обсуждали «эти ужасные» фасоны. В полосе прибоя профессиональные купальщики помогали дамам и детям преодолеть страх перед морем. Наплескавшиеся в теплой воде девушки, важно сопящие женщины и наглотавшаяся соленой воды детвора отводились в специальные купальные кабинки, где скидывали с помощью мамо - так звали крупных загорелых сильноруких теток, прислуживающих на пляже, - отяжелевшие от воды и песка купальные костюмы. Потом мамо приносили таз с горячей водой, в которой клиенты с удовольствием омывали ноги…
Бабушкина сестра Люба не смогла приехать на похороны були, у нее очень хрупкое здоровье. Но как буля всю жизнь хранила сумочку, так и другая моя бабушка, бабушка Люба, хранит тот самый «скандальный» купальник. Я долго рыдала, уткнувшись лицом в эту сумочку, вспоминая булю, ругая себя за то, что не успела сказать ей чего-то важного, пропустила что-то главное, может, обижала неловким словом… А теперь ничего не вернуть. Моя жизнь без були будет совсем другой. И я постараюсь жить достойно, чтобы бабушке не было за меня стыдно.
И тогда жизнь повернулась ко мне новыми гранями, которых я раньше не видела. Однажды мне приснилось, что я танцую на кончике кристалла и это дается мне с такой легкостью, что я засмеялась во сне. Проснувшись, я поняла: хочу танцевать!
С помощью тренера я нашла более сложный курс для любителей танца, училась различным танцевальным техникам, начиная от классики и заканчивая стилем стрит-данс, выступала на фитнес-конвенциях, а потом стала посещать авторские занятия очень популярного в Америке преподавателя танцев. У меня много дипломов и сертификатов, удостоверяющих, что я – квалифицированный тренер по спортивным танцам. Но в конце концов я сменила направление и увлеклась танцами, которые были популярны в двадцатые годы - эпоху джаза, шимми, рискованных платьев, первых женщин-автомобилисток и авиаторов.
С работы, конечно, пришлось уйти. Подрабатывала тем, что учила детей в студии ритмике, народному танцу. Через танец я ощущала, что живу по-настоящему. Каждое движение, даже движение пальцами, полно смысла и наполняет нас энергией. Движением можно изобразить и выразить что угодно. Я работала экономистом и была своей работой довольна. Но как мало мы знаем о том, что за рамками нашей жизни есть еще одна жизнь! Как важно всем людям оглядеться вокруг и спросить себя: а что я еще могу? Кроме того, что у меня есть? Даже если я абсолютно доволен положением вещей. Это не дауншифтинг, совсем нет. Это познание своей души. А танец… танец – это душа. Я очень рада, что в мои группы ходит много женщин. Разного возраста, социального положения, замужние и разведенные… У каждой свои заботы, проблемы, а когда они начинают двигаться, они раскрываются, как цветы. Ах да, я еще забыла рассказать: мы с Женей подали заявку…
Нет, не в ЗАГС, хотя и это не за горами. Мы будем танцевать на международном конкурсе джаза «Симфоджаз». Одним из популярных видов современного танца является «бродвейский джаз»; как стиль он возник в двадцатые годы двадцатого века. В отличие от модерн-джаза, это изысканный танец. Его танцуют в красивых костюмах.
У меня есть великолепное платье в стиле ревущих двадцатых, подруга одолжила. А после конкурса, на котором, как я надеюсь, мы займем одно из призовых мест, поедем в приморский город, навестим бабушку Любу. И расскажем о своих планах на будущее, попросим благословения…