Друзья, очередной рассказ. Не шедевр, попытка написать ужастик. Сначала готовила для конкурса, потом поняла, что для конкурса слишком тухло. Так или иначе, право на жизнь он имеет. Приятного чтения. *** — Сначала волосёшки намылим, теперь пузико гелем. Как мы умеем мылить пузико? Здорово! Умница!
Я повторял эту фразу каждый вечер, глядя на худенькое тельце полуторогодовалой дочки. Прелестное создание, лучшее, что подарила мне жена за годы совместной жизни.
Обычно Света повторяла слова скороговоркой, игриво подмигивала дочке, целовала в макушку и улыбалась. Но всё это было до того, как её не стало.
Изо дня в день мы моем головушку, потом мылим пузико, потом чистим ушки и зубки. Всё, как завещала Света.
Я сгорбился над низкой ванной, ощущая, как горит поясница. Охнул разогнувшись и решил, что заводить детей после тридцати — плохая идея. Дочка села на противоскользящий коврик и играючи болтала ручкой по воде. На её голове, словно огромный плавник, колыхалась от движений пена шампуня.
— Ну что, давай смывать?
Когда дочка уже лежала в кроватке, мило посапывая и дёргая то ручкой, то ножкой, я сел за стол на кухне, чтобы написать очередную статью для журнала, в котором мы некогда трудились вместе с женой. Начальству показалось благородным, что после такой трагедии я всё равно взялся доделать работу Светы.
Кликнул по папке «Гори оно синим пламенем». Открылся файл с множеством иконок. Из одной заманчиво выглядывали какие-то фото. Неужели семейные? Жена всегда была файловой неряхой. Замусоренный монитор, бессистемность. Но за это я её и любил, за творческий беспорядок. Весёлая, заводная, вечно придумывающая новые способы развлечения и конкурсы на Новый год — такой она была. Всегда знала, как развеселить дочку и коллег.
Кликнул по фото, улыбнулся, глядя на то, где дочка неловко пытается снять штаны. Света запечатлела. Защекотало в носу, так у меня всегда бывало, если я хотел плакать. Но хватит слёз, выплакал уже, нужно на хлеб зарабатывать.
Света вела какое-то расследование, связанное с сектантами из Подмосковья. Нарыла кучу информации, даже начала статью писать. Но её жизнь оборвалась раньше, чем она дошла до третьего абзаца.
Из текста я понял, что речь идёт не просто о людях, распевающих мантры и поедающих сладости в огромных количествах. Тут имело место нечто жуткое и оккультное. Секту подозревали в похищениях и убийствах. Однако никто так и не находил на них компромат, а Света… Я прокрутил вниз, почитал названия файлов, потом просмотрел фото и похолодел. Она смогла… умудрилась как-то. Вот снимок, где тащат тело, вот глава секты получает деньги от мужика в кожанке, а на заднем плане люди в серых робах кладут в багажник чёрной «Приоры» продолговатый мешок.
— Боже… — выдохнул я и тут же ясно вспомнил последний наш со Светой разговор, те странные слова: «Ты ведь будешь меня любить, даже если меня не станет? Если я вдруг улечу, помни, что это не я».
Тогда всё сказанное показалось мне чушью, очередным приколом жены, её насмешкой, причудой. Таких было много. Она любила подшучивать надо мной. Могла выпрыгнуть из ванны неожиданно, когда я проходил мимо. Или могла мазнуть мне руку шоколадной пастой, сидя в туалете. Ну, знаете, эти тупые розыгрыши из тик-тока или откуда там ещё?
А теперь… теперь я не знаю, что и думать.
— Папа, — послышалось из динамика радионяни.
Я быстро взглянул на монитор. Малышка спит. Похоже, опять болтает во сне.
— Папа.
Вгляделся в экран, губы Вики не шевелятся, она спит. Тогда откуда звук?
— Папа? — Уже ближе, как будто не из динамика.
Я подскочил с места и всмотрелся в темноту коридора. Всё тихо. Слышен только белый шум из колонки, да вращающиеся лопасти вентилятора. Я сел на место, взглянул ещё раз на монитор: ничего не происходило.
«Ладно, — решил я, — наверно, нужно спать идти, перечитал этой жути, завтра с утра поработаю».
***.
Но и на следующий день нормально поработать не получилось: Вика заболела. Меряя температуру и укладывая дочь, слушал записи Светы через вордовского помощника. На следующий день позвонил своей маме, попросил, чтобы приехала посидеть с внучкой.
Вера Павловна была не в духе. Для неё, как человека глубоко верующего, поступок Светы выглядел самым ужасным преступлением. Я не говорил? Света спрыгнула с карниза нашего дома. Не было предсмертных записок, аудиозаписей и других вещиц, которые обычно оставляют самоубийцы в кино. Она просто прыгнула. Тогда я принял это за постродовую депрессию. Да все так подумали. Света, хоть и начала работать, когда Вике исполнился годик, по-прежнему ходила сама не своя. По выходным оставляла меня с ребёнком и бродила по улицам. Теперь я знал, что она там искала. Но до этого я думал, что она так приводит мысли в порядок.
Вечером мы оставались с Викой вдвоём. Больнее всего было, когда дочка вопросительно глядела на меня и спрашивала: «Мама? А я скрепя сердце отвечал, что мама не придёт.
В один из таких вечеров мы с Викой сидели на кухне. Она перекладывала деревянные шарики из одной формы для выпечки в другую, а я продолжал листать файл Светы, где она перечисляла то, что ей удалось узнать на вылазках. Оказывается, она даже членом секты стала, а я и не знал. Неужели они настолько взяли её в оборот и задурили голову, что она решилась на такой отвратительный поступок. Ладно меня бросить, но как дочку?
Выходя из туалета, я на секунду задержался у фото на стене. Там мы стояли втроём на фоне дельфинария.
— Андрей.
Я резко обернулся в сторону звука, внутри всё похолодело. Голос прошуршал занавеской, поддёрнутой осенним ветром. Но Вика продолжала спокойно играть, а она-то мамин голос точно бы узнала. Мне стало страшно. Нет, в призраков я не верил, а страшно стало за своё психическое здоровье. Не так много времени прошло со дня её смерти, я прорыдал неделю, чуть не ушёл в запой. Это не могло пройти бесследно.
Подошёл к шкафчику с лекарствами, помял в руке успокоительное, но положил его обратно. От него в сон клонит, а мне нужно быть начеку: ребёнок всё-таки маленький.
— Ну что, фасолинка, идём купаться?
Викуся отрицательно мотнула головой, выпятив губки и тряхнув розовыми щёчками.
— Нужно, зайчик, нужно.
— Мама?
— Нет, мама с нами не пойдёт, её нет.
Знакомые до боли «сначала волосёшки намылим», «теперь пузико гелем». Вика стояла ко мне спинкой и не видела, как по отцовским щекам текут слёзы. Я больше не мог себя сдерживать. Жалость к себе и к дочери съедали меня. Я злился на Свету, ведь считал её умным человеком, неспособным на подобную слабость.
— Папа?
Рефлекторно повернулся на звук. Вика стояла на пороге в зал. Уже причёсанная и в пижаме. Смотрела на меня удивлённо. Я ощутил ворох мурашек и жар, прокатывающийся по затылку. Если Вика там, то кого я мою?
Медленно, с животным и всепоглощающим страхом поворачивал голову. Мозг, познавший сотни ужастиков в прошлом, уже придумал тысячи развязок и ни одна меня не порадовала. Но передо мной оказалась только стенка и вода, стекающая по кафелю.
Дочка подошла и уткнулась в мою ногу, словно сама почувствовала отцовское недоумение.
— Ох, котёнок. — Я подхватил Вику на руки и крепко обнял. — Что-то твой папка сдал. К врачу нужно.
Этой ночью я решил лечь в одно время с дочкой, один чёрт знает, что мне ещё померещится.
***.
На следующий день оставил Вику у матери, а сам отправился к психологу, которого мать же и посоветовала. Рассказывал о слуховых галлюцинациях с опаской: мне не нужно было, чтобы специалист вдруг решила, что я опасен для ребёнка. Предупредил, что сильные лекарства пить не могу, так как приглядываю за дочкой.
— Это всё стресс, Андрей Михайлович. С учётом трагедии в вашей семье я бы удивилась, если бы вы так быстро восстановились. Сколько прошло? Месяц?
— Два месяца и полторы недели.
— Всего лишь два месяца. Люди годами прийти в себя не могут после потери близких. Я пропишу вам вот эти простенькие таблеточки. — Психолог черкнула мудрёное слово не менее мудрёным почерком. — Поддержит вас. Приходите через неделю. И да, кем вы работаете? Воздержитесь пока от умственного труда, лучше погуляйте, дочь куда-нибудь свозите.
Пользуясь тем, что Вика у бабушки, продолжил работу над файлами Светы. Дочитал их до конца и ужаснулся. Они и правда сильно меняли людей, вводили их в трансы, насиловали, продавали. И она всё это откопала. У неё были показания свидетелей, записанные на аудио, были фотографии документов, которые она, похоже, сделала в доме главного сектанта. Она даже видео одного из обрядов умудрилась записать. А потом я услышал её и низкий мужской голос:
«— Родные, близкие?
— У меня никого нет.
— Ни мужа, ни детей?
— Да, никого. Я потеряла их в аварии.
— Почему хочешь к нам?
— Хочу обрести свободу. Понять, что мне нужно».
На этом связь обрывалась. Света. Дорогая моя. Зачем же ты так поступила? Неужели статья того стоила?
— Где Вика?
Я снова подскочил как ужаленный.
— Света! Света, это ты?
Но в доме настала тишина. Те же жуткие обои, которые мы так и не содрали после переезда, те же обшарпанные уголки. Двери, дырки на которых заклеены бабочками, не отмывающиеся коричневые пятна на подоконнике.
Тут я взглянул на часы и понял, что пора ехать за дочкой. В дороге переживал, чтобы мать окончательно не вышла из себя. После смерти папы она как будто сильнее ушла в себя и не выносила перемен. Видать, старческое.
Из её квартиры доносился гул голосов. Когда я вошёл, на меня обернулось сразу пять пар глаз. Мужчины в чёрных и белых рубашка напомнили о любимых, но давно забытых шахматах.
— Вы кто? — спросил первым я.
— А вы? — улыбнулся один из мужчин, такой нечёсаный, напоминающий то ли актёра, то ли певца.
— Сын Веры Павловны.
— Она в зале.
В мрачной зашторенной комнате при свете тусклой лампы моя мать сидела за столом и пила чай. Ещё два мужчины играли с моей дочкой в ладушки. Меня этот момент не то чтобы смутил, а вывел из себя.
— Не трогать её, — рявкнул я, выдернув руку дочери из грубой ладони одного из мужчин.
Вика испугалась и заскулила, но я тут же прижал её к себе.
— Извините, — миролюбиво улыбнулся мужчина.
— Вовремя приезжать нужно, — мрачно отозвалась мать. Она будто постарела лет на десять, так плохо выглядела в полумраке. Губы её стали тоньше, морщины глубже, уголки глаз окончательно опустились, делая её похожей на бассет-хаунда. — Лучше бы спасибо сказал.
— Кому? Этому? Я оставил её тебе.
— Я уже стара.
— Так и нужно было сказать. Я бы тогда сестре Светы Вику отвёз.
— Этой вертихвостке?
— Уж лучше ей, чем незнакомцам. Я пошёл.
Гнев ел меня изнутри. На секунду показалось, что один из странных гостей матери не собирался меня пропускать. Он до последнего стоял у двери, пока я не толкнул его плечом. Для себя решил, что матери Вику больше не оставлю. Следом подумал, что и замки в квартире заменю, мало ли что.
Уходя, я ещё раз взглянул на нечёсаного. Кого же он напоминает?
Уложив дочь, принял таблетку и замер в темноте: в дальнем углу стояла продолговатая фигура. Вспотевшей ладонью я дотянулся до плафона и дёрнул за нитку. Угол озарил жёлтый свет, а моя фигура оказалась гладильной доской с накинутой сверху футболкой.
Снова выключил свет, слушал дыхание дочери. Ещё раз взглянул в треклятый угол. Чёртова гладилка. Напугала. И тут очертания сдвинулись с места, словно фигура наклонила голову. Что?
Я охнул. Сердце заколотилось, сотрясая грудную клетку. Дёрнул за верёвку, но свет не зажёгся. Фигура сдвинулась ещё на сантиметр, послышался скрежет. Рефлекторно я положил руку дочери на грудь. Вика спала, будто ничего не происходило. Мой маленький комочек. Я держался за неё, как за спасательный круг. Стопятидесятикилограмовый мужик цепляется за крохотную дочку, так как испугался тени.
Вспомнив про телефон, быстро нащупал его в кармашке на колыбельке и включил яркий экран. Лишь на секунду я увидел её. Свету. Она смотрела на меня из угла и улыбалась. Волосы распущены, грязные. Именно такие были в морге, когда я её опознавал. Она перевела взгляд в коридор, будто хотела обратить моё внимание. И тут я услышал скрежет в дверном замке, будто кто-то хотел пробраться внутрь. Я слез с кровати, опасливо обойдя угол с миражом, почему-то оставить дочку с покойницей я не побоялся. Вышел в коридор и загляну в глазок. В сумерках едва живой подъездной лампочки на меня смотрели светящиеся жёлтые глаза матери. Она ковырялась в замке, пыталась войти, но я закрыл дверь на защёлку и ключ не вытаскивал. Промучившись с минуту, она с невозмутимым лицом повернулась к лестнице и ушла. Нужно ли говорить, что этой ночью я не спал, караулив под дверью?
С утра почувствовал себя плохо, хуже, чем после попойки. Но из-за чего? Недосыпа? Едва ли. Взял пузырёк с таблетками, которые выпил накануне. Побочки адские. И зачем она это выписала мне? Это же для сумасшедших. С другой стороны, чем я от них отличаюсь? Голоса, образ жены, мать с жёлтыми глазами. Может, я и правда сошёл с ума? Может, я опасен для Вики?
С утра позвонил сестре Светы — Лизе, — но никто не ответил. Но как только начал работать, понеслись звонки то от матери, то от психотерапевта. Их я игнорировал. Тогда через пятнадцать минут в дверь резко постучали. Дочка, игравшая плюшевой собачкой, вздрогнула и расплакалась.
Я злобно посмотрел в глазок. Какой-то мужик в комбинезоне.
— Травим насекомых, — жуя жвачку ответил он, будто услышал мой мысленный вопрос. Но я узнал его. Один из тех, кто играл с Викой у матери.
— У меня нет насекомых, — ответил я, пристально следя за незнакомцем.
— Соседи жалуются.
— Плевать на них. Мне они тоже не нравятся. Уходи.
— А я ведь с бригадой приду. — Последнее звучало, как угроза.
— И что твоя бригада сделает, дверь мне выломает?
— Как знать.
Я был готов поклясться, что мужик сверкнул такими же жёлтыми глазами, как у матери. Да что вообще происходит? Я снова набрал Лизе, та молчала.
— Папа? — позвала дочка.
— Иду, котёнок. Сейчас.
Решение пришло мне в голову сразу. Я собрал наши с дочкой вещи: побольше памперсов и пюрешек. Набрал в пакет игрушек, захватил ноутбук жены, все деньги и документы на квартиру. Одел Вику в спортивный костюм, сунул в руку печенье и осторожно вышел в подъезд. Желтоглазого не было, и я молил высшие силы, чтобы не столкнуться с ним по пути.
Мы сели в машину, припаркованную у дома, и двинулись в сторону Москвы. Там возле торгового комплекса «Южный» жила Лиза. Ключи от её квартиры у меня были, как-то присматривали за её цветником.
Приехали к ночи. После дорожных рыданий дочка спала в креслице. Увидев щекастое личико в зеркало заднего вида, я растаял от умиления, но вместе с тем усилился страх. Что вообще творится со мной?
Лизы дома не оказалось, но и вещи её лежали на местах. Я разложил переносной манеж для Вики, уложил её прямо в дорожном костюмчике, сам сделал себе чай и сел за работу. Но стоило мне написать три строчки, опять завибрировал телефон. Снова мать.
— Чего тебе? — довольно грубо спросил я, но тут же перешёл на шёпот.
— Где Вика?
— Тебе какое дело?
— Она моя внучка всё-таки. Мне звонил твой психотерапевт, говорит, ты не отвечаешь на звонки и не принимаешь таблетки.
— А ей откуда знать, принимаю я их или нет?
— Сынок, так нельзя. Помнишь, что случилось с папой?
— Что? Он умер от инфаркта.
— Да, но до этого он много нервничал. Привези ко мне дочку, а сам отдохни.
— Ещё чего, чтобы ты снова сгрузила её на странных мужиков? Нет уж.
— Это хорошие люди, сынок, они помогают.
— И чем, стесняюсь спросить?
— Да много чем. Они открыли мне глаза на это мир, на правду.
Я притих, прислушиваясь к дочери.
— Какую правду, мама?
— О создании мира.
Я молчал, переваривая сказанное и жуткое откровение приходило ко мне понемногу, пока я не осознал всю трагичность ситуации.
— Мама… ты что, в секту вступила?
— Какая секта?! — взвизгнула мать. Такой я не слышал её уже очень давно. — Это новая религия, сынок, новая жизнь.
Меня словно обухом по голове ударило, я замер с трубкой в руке, боясь пошевелиться. И мать туда же! Почему это происходит со мной? И тут я ещё раз вспомнил того нечёсаного у двери. Как же я мог забыть, ведь именно он был на фотографии членов секты. Они оттуда.
Вдруг ручку входной двери кто-то дёрнул. Я сам увидел, так как Лиза жила в студии, у которой кухня плавно переходила в зал и спальню.
Я медленно встал, осторожно, стараясь не шуметь, отодвинул брошенную на пороге сумку и посмотрел в глазок. Четыре фигуры просто стоят перед дверью. Они не двигаются, не разговаривают. Просто стоят. И снова эти жуткие жёлтые глаза. Я бы решил, что все четверо болеют гепатитом, но глаза горели, как яркие ночные фонари.
— Не бойся. — Снова голос Светы. — Пиши статью.
Отдёрнул лицо от двери и обернулся. У окна тёмная фигура. Лампа должна была выхватывать её черты, но существо будто притягивало тьму квартиры.
— Кто ты?
— Какая разница. Пиши. Они не успокоятся. Нужно писать.
— Света?
— Они будут мешать тебе. Но ты должен дописать и отправить в редакцию журнала и полицию.
Голос принадлежал Свете, но существо у окна внушало животный страх.
— Кто ты?
— Меньше знаешь, крепче спишь. Мне тоже не нравится то, чем они занимаются. Как бы парадоксально это ни звучало.
И тут мой взгляд упал на сброшенную с комода газету. Ту самую, которую используют для того, чтобы лузгать в неё семечки. На первой странице заголовок огромными буквами «В Подмосковье из дома малютки пропали десять грудничков». Я быстро пробежался глазами по статье. Детей не нашли.
А потом я заметил ещё одну вырезку, только на этот раз прикреплённую к холодильнику, и тоже о пропаже детей. Выходит, Лиза тоже этим интересовалась. Или же её подбила на дело Света?
— А где Лиза? — спросил я, стараясь не обращать внимания на дёргающуюся ручку.
— Они уже забрали. Не думай об этом, пиши.
Я подвинул комод к двери, на случай, если мужики ко мне прорвутся. Прикатил манежик с дочкой к своему столу и накинул сверху полотенце, чтобы свет не мешал ей спать. Сел за ноутбук и открыл нужный файл. Тень никуда не уходила, ждала, наблюдала, и мой страх растворился, будто мозг понял, что плохого она не сделает, а хочет помочь.
Чем больше я писал, тем активней дёргалась ручка двери. Затем пошли толчки и громкий стук. А потом я услышал голоса. Противные, жужжащие. Различить слов было невозможно. Они говорили все вместе, будто пытались меня убедить.
Тень отплыла к двери, и на какое-то время всё прекратилось, давая мне шанс написать несколько абзацев в тишине. А потом хор голосов разорвал тишину, да так, что проснулась Вика. Дитё начало хныкать, проситься на ручки, но я не мог остановиться, я должен был закончить. По какой-то неведомой мне причине я решил, что это и правда решит наши проблемы.
Они вырубили мне свет, но ноутбук, к счастью, заряженный ещё с утра, не подвёл. Я ещё никогда не писал так быстро и так нервно. Жуткие звуки захлёстывали меня. Они мешались с детским плачем и клацаньем клавиатуры, отчего начала болеть голова. Но я продолжал. Нужно описать все зверства, добавить нужные фото, показания. Объединить разрозненную информацию в читабельный вариант. И я трудился до тех пор, пока в двери не появились трещины, а на пальцах мозоли.
Вика прорыдала час, а потом обессиленная снова уснула, но беспокойным сном. Тень всё ещё стояла перед дверью, но к рассвету я её почти не различал. Люди за дверью притихли в семь утра. Тогда же я поставил точку в статье, которую не мешкая отправил не только начальнику Светы, но и в другие издательства. А после весь пакет документов направил на официальную почту полиции.
Я откинулся на спинку стула и прикрыл глаза лишь на секунду. Однако проспал часа два, прежде чем Вика снова разрыдалась и меня разбудила.
Первым делом я посмотрел в глазок: вчерашние сектанты ушли, и лестничную площадку освещал лишь тёплый солнечный луч.
Мы поели овсяную кашу, найденную в одном из шкафов. Вика немного покапризничала, но позже села играть пластиковыми чашечками. Я нажал кнопку на пульте, но вспомнил, что ночью свет в квартире вырубился. Оказалось, ночные гости щёлкнули тумблером на счётчике.
С опаской я вышел за дверь, вернул рычажок в прежнюю позицию. В квартире послышались голоса и хныканье Вики: заработал телевизор.
Вернувшись, я тут же прилип к экрану, ведь по новостям передавали сюжет о разоблачении сектантской группировки. Их обвиняли в похищениях, убийствах и незаконных опытах. Я даже увидел, как из здания выводили нечёсаного с заломанными за спину руками.
От сердца тут же отлегло. Я бухнулся на диван, дыша с облегчением. Посмотрел на дочку и улыбнулся.
— Я справился, Викуся, справился.
—Мама?
— Да, мамочка помогла… или кто это был… но помогла.
Лиза. Неужели они и правда убили её? Нужно сообщить кому-то. Может, у неё парень был или кто-то вроде того.
Я начал шарить по полкам, столу и шкафам, в надежде отыскать хоть какое-то упоминание о других родственниках. Света мало говорила о семье, родителей они с Лизой избегали. Даже на похороны Светы я их не звал.
И тут моя рука наткнулась на запечатанный конверт. Он лежал в глубине ящика. К удивлению, он был адресован мне, а отправитель… моя жена.
Трясущимися руками я разорвал бумажку, вытащил исписанный лист А4. Сразу узнал почерк Светы: крохотный, как бисер.
«Мой любимый Андрей, я начала писать это письмо до того, как пошла в секту. Нет, я не сошла с ума и карьеру построить не пытаюсь. Дело в другом.
Вспоминая тебя, я помню, как сильно ты опекал мать после смерти отца. Но дело в том, что она нашла успокоение в другом.
Однажды, когда я поехала к ней за Викой, то не нашла их в квартире. Соседки сказали, что твоя мать ходит в одно интересное место недалеко от разрушенного завода. И я отправилась туда. Увидела их в импровизированном храме. Твоя мать держала спящую Вику на руках и явно собиралась поднять её на алтарь. Я забежала внутрь, как сумасшедшая, отобрала ребёнка и скрылась. Какое-то время избегала всех, кроме тебя, забросила работу на месяц. Но потом твоя мать стала мне названивать, говорить всякую чушь по телефону и угрожала, если я расскажу всё тебе. И я начала копать. Я делал то, что умею лучше всего. Боже, сколько же грязи о них я узнала… Вику оставляла с Лизой, сама ехала к ним. Прикинулась, что прозрела и попыталась попасть в круг доверия. Даже соврала, что считаю вас мёртвыми. Но они что-то сделали со мной. Наверно то же, что и с другими жертвами. Внутри меня кто-то есть, Андрей. Как это называют? Одержимостью? Я знала, что все эти женщины, которых они приводили к себе, сами отдавали им детей. В христианстве есть понятия экзорцизма — изгнания демонов. А как тогда называется намеренно внедрение сущности в человеческое тело? В это трудно поверить, но кажется сектанты научились делать из обычных людей одержимых, а потом привязывать их к своему культу. Женщины и мужчины превращались в послушных собачонок, и делали то, что им велели. Они и маму твою… Вера Павловна не справилась, я же поступлю иначе… мне жаль.
Ты должен знать, Андрей, больше жизни я любила лишь вас с Викой. Я не хотела это делать, но так было нужно, чтобы не навредить. Надеюсь, ты простишь меня. Допиши мою статью и отправь в полицию, только так ты спасёшь Вику и других детей.
Люблю тебя. Твоя Света.
Надеюсь, Лиза успеет передать письмо».
***.
Сидя с дочкой в парке и наблюдая за тем, как резвятся малыши, я вспоминал один из лучших совместных дней. Мы со Светой отдыхали на разложенном диване, дочка прибежала к нам и быстро вскарабкалась по покрывалу, чтобы лечь между нами. Мы втроём наблюдали за звёздами проектора, бегущими по потолку, и улыбались.
— Папа?
— Да, золотая?
— Мама?
— Мы здесь, дочка, мы здесь, — отозвалась Света, а затем добавила: — Хочу запомнить этот момент. Я буду помнить его всегда.