Жизнь героя теряет прежние краски и наполняется горькой тоской, когда он узнаёт: они пропали. В это же время улицы вдруг заполняют тела упавших людей…
Читайте рассказ Кирилла Комарова «Пропажа», ставший победителем конкурса рок-прозы Гроза и включённый в ежегодник «Могучий Русский Динозавр» №4.
Сначала в магазинах пропали венские булочки, которые я так любил, а уже потом на улицах стали падать люди.
Говорили, что булочки ещё остались в Подмосковье, но я даже не думал ехать за ними. Во-первых, телами упавших людей совершенно завалило вход на близлежащие станции метро, а во-вторых — пока бы я добрался до подмосковных магазинов, венские булочки стали бы совсем несвежими, а значит, не сгодились бы для завтрака.
Как нарочно, незадолго до этого я накупил полхолодильника сливочного масла. Я очень любил разрезать хорошо наточенным ножом булочку надвое, мазать каждую половину маслом и есть, запивая какао. Специально для этого я приобрёл на рынке за сумасшедшие деньги приличный бразильский нож. Я завтракал так неделю, а потом булочки исчезли.
Сперва я подумал, что это какое-то недоразумение. Я перерыл весь хлебный стеллаж, сначала аккуратно откладывая, а потом яростно отбрасывая в сторону никчёмные французские багеты и свердловскую сдобу. Сотрудник магазина (я его немного знал, он предпочитал как раз багеты) наконец спросил меня, что я ищу.
— А где венские булочки? — спросил я. — Я их не вижу или их просто нет?
Сотрудник, видно, не мог простить мне багеты, поэтому ответил преувеличенно холодно:
— Нет.
Я будто упал в ледяную реку.
— Разобрали? Или их вообще не было?
— Не было.
— А завтра? Завтра будут?
— Не знаю.
Тем утром я пил пустое какао. Пил и смотрел на холодильник, на дверце которого висел единственный магнитик: «Вена». Не чуя во рту изумительного сочетания венской булочки с маслом, я заново проживал сцену в магазине. Сотруднику легко было разыгрывать из себя сдержанного холодного человека: его сорными багетами стеллаж был полон. Как мне хотелось проткнуть его багетом насквозь.
— Нас губит то, что мы любим, — сказал бы он едко, намекая на моё плачевное состояние.
И в то же мгновение прочное хлебобулочное изделие пронзило бы его в районе живота. Как символично.
Весь тот день не задался. Обед прошёл кое-как, на ужин я обошёлся чашкой чая с курагой. И на следующее утро поспешил в магазин. Там меня уже поджидал надменный сотрудник. Он слишком аккуратно разложил багеты и стоял, скрестив руки. Весь его опрятный вид зловеще шептал, что булочек нет. И говорил он теперь со мной свысока, как с пленным генералом, которого разбил у здания пекарни.
— По-прежнему нет, — сказал он.
Просительная улыбка распрощалась с моим лицом.
— Как…
— Закрыли производство.
Я не поверил. Как можно было вот так запросто остановить венский конвейер? Я точно знал, что в нашем доме жили ещё несколько любителей булочек. Они, правда, предпочитали есть их с кофе: какао было чисто моей находкой. Но тем не менее… По дороге назад я встретил одного из жильцов, который разделял мою страсть.
— Ну что ж, — сказал он, — будем искать замену. Когда-то я очень уважал нижегородские баранки.
Я в остервенении копался в почтовом ящике, ожидая, когда уедут другие жильцы: меньше всего мне теперь улыбалось ехать в лифте хоть с кем-нибудь. Но когда мой пустой лифт подошёл, в подъезд забежала старуха лет пятидесяти. Я стал умолять лифт быстрее начать путешествие, но она успела.
— Успела, — сказала она мне.
— Хорошо, — сердито ответил я, — это как раз был последний лифт.
Она засмеялась, ведь ей стало смешно.
Дома я ещё раз вспомнил жильца, который так легко предал булочки в угоду баранкам. Я и не думал, что такое случается. Мне представлялось, что да, сейчас непростое время, но вот так отказаться от всего, что любил... Словно поехать за подосиновиками и, заприметив сыроежки, остановиться, набрать полную корзину и покатить домой. Предательство: неподдельное, во всю ширину предательского веера.
Я открыл инстаграм и вбил хэштег «венскиебулочки». То, что мне открылось, было ещё страшнее.
Не страдал никто. Мне выпало примерно пятьдесят постов, я добросовестно пролистал все. Пределом страдания была грустная рожа фальшивого любителя булочек, который писал: «Сегодня узнал, что мои любимые булки сняли с производства. Пора выходить из зоны комфорта! Что ж, полезно сделать шаг к чему-то новому! Всем добра!»
Волна негодования поднялась снизу и до моего рта, искривив губы ненавистью. «Булки»? Он написал «булки»? Мне немедленно захотелось оставить комментарий этому человеку, но я сдержался. Разве не было худшим наказанием ему то, что он никогда по-настоящему не любил. Нет, ты не вышел из зоны комфорта, ты просто попал в зону безразличия. Скоро тебя оставят жёны, дети, собаки: наверняка их много у тебя, ведь такие, как ты, не ценят ничего в единственном роде, у вас нет ничего дорогого, незаменимого. У Рекса чумка? Его запросто заменит Джим. А за Джимом уже стоит Люси. И так далее. Вереница собак и детей, мечтающих, чтобы ты любил только их. Они стоят с грустными заплаканными глазами, и очередь неторопливо, но продвигается. Ровно на одного пса или ребенка. «Гав, — говорит Джим, — хозяин, моя чумка излечима»; но ты уже гладишь Люси по холке недрогнувшей рукой».
Проговорив это, я решил не писать ничего. Я сидел, подперев подбородок рукой, потирая щетину (те два дня я не брился). Выхода я пока не видел. Через минуту я надел пальто и вышел на улицу. На тротуарах валялись истощённые, изнемогающие люди. Я шёл мимо, как в бреду. Бирюлёво не самый весёлый район, а когда из магазинов пропадают твои драгоценные булочки (а не булки — понятно тебе, идиот?), по нему лучше ходить как раз в бреду. Так что прогулка мне даже понравилась. Я прошёлся по обувным магазинам со скверной белорусской обувью, зашёл в туристическую компанию, где долго спрашивал, как можно доехать до Австрии автобусом, и посмотрел какой-то ужасный фильм-биографию. Всё это я вспомнил, когда забрёл в бар у метро и попросил чистого виски, которого не касались ни лед, ни содовая.
Было ещё только четыре часа, и виски мне принесли быстро. Я принюхался: из стакана пахло венскими булочками, а само виски было вкусным, сладковатым. Я быстро выпил порцию и заказал ещё. Только теперь я размотал шарф, снял шапку и пальто и устроился в тёмном углу, рядом с фотографиями Черчилля и Цоя.
Я допивал третью порцию, когда в бар вошёл тот самый сотрудник магазина, поклонник багетов. Бар пустовал, и он сразу заметил меня. Оказалось, что у него закончилась смена, и он решил немного выпить. В руке у него был фирменный пакет магазина, из которого торчало два багета: ржаной и обычный. Я так размяк, что не отказал ему в компании.
— Грустите? — спросил он.
Тут я понял, что совсем не завтракал и как-то по-детски опьянел. И стал непозволительно сентиментальным.
— Пропали, — сказал я.
— Вы всё про свои булочки? — удивился он.
Я кивнул. Вернее, даже не кивнул, а движением губ дал понять: да. Он поразился ещё сильнее.
— Да что же вы? — Он уже не казался надменным, а больше — сочувствующим.
— Серьёзно, что ли? В мире столько хлеба. Да что там в мире — в нашем магазине только тридцать шесть наименований.
—Да? — едко сказал я. — А представьте, что завтра пропадут ваши багеты. Что вы станете делать?
Он взял сильно обжаренную сырную палочку, обмакнул её в сырный же соус, откусил, запил пивом и лишь после этого, как мне почудилось, часов через семь, ответил:
— Вы не равняйте. Ваши булочки — редкость, их едва кто брал. Багеты же каждый второй домой тащит. Ну и даже если прикинуть такое, ну перешёл бы я на чиабатту.
— Вот так легко?
Он посмотрел на меня как на сумасшедшего.
— Послушайте… такое предложение вам. Ну, пеките вы их сами, если так нравится. Рецепт, я думаю, не под секретом. Ладно, благодарю за компанию, я побегу. Сегодня хоккей интересный. Кто-то против неизвестно кого.
(Конечно, он тогда произнес названия команд, но я не запомнил их.)
Я попросил счёт.
Естественно, я и без него додумался бы выпекать сам: такая мысль пришла мне в голову ещё утром. Расплатившись, я стал одеваться и тут заметил, что мой товарищ забыл пакет с багетами. Я брезгливо взял пакет, намереваясь завтра отнести ему хлеб в магазин. Я не знал, работает ли он завтра, но отнести намерился. Может, у него был там друг или целая компания друзей. Надо же с кем-то болтать, пока раскладываешь батоны.
Дома я быстро разделся и сел за ноутбук. Рецептов выскочило миллион. Я уже и забыл, что двадцать минут назад пил виски. Какой выбрать? Эти не похожи на вид, эти кто-то начинил изюмом. Вот — эти вроде похожи. Да, да, красивый завиток, сдобный румянец. Так, дрожжи, сахар, мука, яичный белок, так… Неужели настолько бесхитростно. Их автор был явно гений: из такого набора продуктов сочинить такую симфонию…
Все ступени, ведущие к заветной двери, у меня имелись. Я жил уединённо и редко занимался закупками впрок, но словно догадывался, что в один прекрасный день мне придётся печь венские булочки. Поэтому даже пекарский разрыхлитель у меня был.
— Разведите дрожжи… — читал я и разводил. Потом добавлял, перемешивал, ждал и снова добавлял. Когда тесту потребовалось немного «полежать в нетерпении», я понял, что сильно проголодался. Два дня я питался кое-как, а сегодня ещё и выпил. Хотелось есть сильно и безотлагательно. Я вспомнил про багеты. Если что, завтра объясню ему ситуацию, решил я и отломил горбушку.
Какая же омерзительная гадость! Секунд десять я силился жевать, но не смог и выплюнул всё в мусорное ведро. Потом я схватил пакет с остатками этой отравы в хлебном обличье и швырнул туда же. Что за фарс?! Как люди едят это…
Яичница из четырёх яиц спасла ситуацию.
Тем временем наступила ответственная минута: формирование прекрасных булочек из бесформенной массы. Я погрузил чистые руки в тесто, бережно оторвал нужное количество, раскатал скалкой и свернул наподобие улитки королевских кровей. Я не торопился, и через пятнадцать минут десять сырых булочек лежали на смазанном маслом пергаменте. В духовке было жарче, чем в Сочи. Последний взмах кисти: я смазал булочки желтком. Дверца духовки захлопнулась: ещё двадцать минут, и у меня будет всё…
В нетерпении я откупорил бутылку дорогого виски, которую припас на Новый год. Я ждал в гости кое-какую женщину и решил не скупиться. Но сейчас мне было нужнее.
Виски после яичницы был изумительно вкусным. Я выпил треть бутылки. «Ладно, — подумал я, — перелью в графин, никто и не заподозрит».
Булочки испеклись. Я достал противень, обмотав ладони полотенцем, посыпал слегка пудрой. Какие красивые! Как дождаться, пока они хоть немного остынут? Я попытался читать — не получилось. Включил телевизор — там на меня накричали. Тогда я начал читать в интернете про виски, которое пил. Мне показалось забавным, что оно младше меня ровно на тридцать лет.
Через полчаса я решил, что булочки достаточно остыли, да и, честно говоря, дальше терпеть я не смог бы. Я приблизился к кухне и вошел в неё. Булочки, мои драгоценные венские булочки лежали на блюде. Я, точно вор или убийца, бесшумно подошёл к столу и, схватив одну, жадно откусил почти половину.
— О-о-о, — застонал я через несколько мгновений, — какое говно!
Не знаю, что я делал не так. Не знаю, что они делали на производстве. Но вкус был совсем не тот. Я как будто держал в руках ромовую бабу или курабье. Я никак не предвидел такого падения.
Всю следующую неделю я пёк булочки, ныряя в разные рецепты и то следуя им, то самовольно изменяя. Но ни на километр не приблизился к разгадке. Я становился всё мрачнее и мрачнее, и даже хорошо, что я был в отпуске: на работе бы решили, что меня завербовали конкуренты. Заветной новогодней бутылки виски теперь не хватило бы и на полграфина: я допил её на второй день.
Я всё глубже погружался в царство венских булочек. На одном из кулинарных форумов я выяснил, что в Туле живёт австрийская эмигрантка, у которой сохранился подлинный рецепт. Там же я узнал её телефон и наутро, после бессонной ночи, позвонил ей.
— Ja, ja, булочки, — ответила она.
Я договорился, что завтра приеду, и отправился в банк снимать деньги: неизвестно, сколько старуха могла запросить за рецепт. Я не думал о том, как попаду в метро, я знал, что моя вера придаст мне силы, и я разгребу людские завалы. Если потребуется, разобью стекло сбоку от входа, спрыгну на лестницу. Я был так окрылён, что даже не заметил, что лежащих людей на улицах почти не осталось.
Радостный, я зашёл в магазин и отправился в хлебный отдел: разыскать сотрудника и извиниться за багеты. Он уже поджидал меня.
— Завтра, — закричал он, увидев меня.
Я решил, что он знает про мою поездку в Тулу. А он продолжал:
— Завтра утром приедут ваши булочки. Они и сегодня были, но вы сегодня поздно, их разобрали уже. Производство возобновили. Вы знаете, я попробовал с утра одну: вы были правы, они чудесные.
Я уже не видел его простоты или надменности. Я видел умного, интересного человека с хорошим вкусом. Мы минут пять поболтали, я позвал его вечером в тот же бар, извинился за багеты. Он махнул рукой:
— Неважно.
Со мной были деньги на рецепт, но получалось, что они мне теперь без надобности. Поэтому я купил такую же хорошую бутылку виски и отправился пока домой. Сергей Станиславович, мой новый друг, заканчивал в четыре, и у меня было ещё время. Я даже позвонил австрийской старушке и отменил встречу.
— Nein, булочки, — расстроилась она.
А назавтра я купил две венские булочки, спешно вернулся домой и как следует позавтракал. Они больше не пропадали, а люди перестали падать. Я так и не узнал причину этой эпидемии, а приставать с расспросами мне ни к кому не хотелось.
Редактор: Катерина Гребенщикова
Ещё больше Чтива: chtivo.spb.ru
