Драться решили голыми по пояс. Как в фильмах про боевые искусства. Выбрали место на полянке. Петя подошёл к Кубу и начал давать ему советы как эффективней бить, а Лука выступил в роли моего секунданта.
– Да он пьяный в ж...пу. – увещевал Лука. – На ногах еле стоит. Ты его уделаешь. Бей ему в висок. Он окосеет, а затем добивай ногами.
Слышать подобные наставления от Луки было странно. С чего вдруг он ополчился на своего “шефа”? Не иначе тот и его достал.
Бой ограничили временем по три минуты за раунд. Время Лука вызвался засекать по моим часам. Ниже пояса не бить. А вот насчёт того, бить ли лежачего или нет определённой договорённости не достигли. Число раундов не ограничено. Дерёмся до первой крови. Как только все формальности были улажены мы встали друг против друга, а Лука и Петя расположились неподалёку на травке. Петя достал фотоаппарат (он как знал, что ему удастся отснять сегодня интересные кадры!), а Лука с моими часами готовился подать нам сигнал к бою.
Куб встал в боевую стойку и приготовился. На секунду мне вспомнился сюжет про Давида и Голиафа и красочная иллюстрация на ту же тему из детской библии. Она очень подходила к случаю.
Куб врезал первым и попал мне точно в висок. Наверное, получил те же рекомендации от Пети, что и я от Луки либо позволил себе самодеятельность. Как бы то ни было, перед глазами у меня вспыхнул поразительной красоты звёздчатый многоугольник, невольно залюбовавшись которым я пропустил ещё два удара: один в грудь, а другой в плечо. Нападение ошеломило меня. Так сильно меня лупили впервые. Неужели всей этой технике Куб научился в школе на переменках? Он вроде не говорил, что где-то занимался.
Мои неловкие ответные тумаки не причинили ему вреда. Тогда чуть наклонившись вперёд, я боднул его головой в живот и, обхватив руками, повалил наземь. Из лежачего положения Куб отчаянно мутузил меня и слева и справа. Потом, изловчившись, как-то вывернулся из-под меня, вскочил на ноги и нанёс мне серию мощных ударов кулаком по спине целясь в позвоночник под постоянное щёлканье затвора фотоаппарата.
По позвоночнику пробежала судорога. Кое-как я сумел подняться и от души двинул ему снизу в челюсть. Куб отшатнулся, схватился за неё пальцами, подвигал из стороны в сторону и убедившись, что с челюстью всё в порядке опять дал мне кулаком в висок, отчего контуры пентаграммы с новой силой заполыхали. В тот момент, когда “звезда” загоралась время будто бы останавливалось и всё вокруг переставало существовать. Не было этой безобразной драки, Куба, Луки с Петей, да и меня самого тоже не было. Но вот она гасла. И я выныривал откуда-то из небытия и кошмар возобновлялся: потасовка, яркие вспышки света в глазах, покуривающие на травке зрители, их крики и щелчки камеры.
Два или три раза нас растаскивали, разводили по разным углам поляны и по-отдельности инструктировали, как и куда бить. С видом знатока Лука что-то втирал мне, но смотрел я не на него, а на Петю. На то как он подучивает моего противника, хотя у того дела и так шли неплохо. Едва ли он нуждался в дополнительной консультации. В процессе поединка Куб заметно приободрился. Твёрже стоял на ногах и повалить его мне было всё труднее. Он старался держать дистанцию и бил по мне сверху вниз. Я же наоборот пытался максимально приблизиться, а затем сомкнув вокруг его тела руки, поставить подножку и опрокинуть, после чего провести захват с удушением (из одного такого “стального зажима” Куб так и не смог высвободиться вплоть до гонга) или продолжить бить сидя на нём.
И вот наконец случилось.
– Кровь! У тебя кровь! – с облегчением воскликнул я. – У него кровь пошла. – повторил уже специально для “судей”.
Из левой ноздри у Куба действительно сочилась узкая струйка крови. Тот провёл пальцами над верхней губой, посмотрел на окровавленные фаланги и поскорей потянул носом. К тому времени он из меня в буквальном смысле котлету сделал. Оба глаза у меня заплыли, всё тело покрывали ссадины и синяки, но согласно условиям поединка дрались до первой крови, а значит Куб считался автоматически проигравшим. Каким-то чудом мне удалось разбить ему нос, однако он не вовсе не собирался признавать себя побеждённым, как, кстати, и “судьи”, которые предпочли ничего не заметить, чтобы не засчитывать технического поражения и не прекращать бой.
– Кровь? – делано удивился Куб. – Какая кровь? Где?
– Не вижу никакой крови. – нагло соврал козёл Петя.
– Лука! – серьёзно сказал я. – У Якубова идёт кровь из носа. Всё! Бой окончен!
Но Лука молчал. Молчал и загадочно улыбался. Они с Петей ждали продолжения культурной программы. Недостаточно ещё насмотрелись. Ну а Куб… Куб тоже вошёл во вкус и во что бы то ни стало хотел проучить меня. Впервые за всё это время мне стало страшно. Их было трое. Трое пьяных ублюдков. Они сговорились против меня и за здорово живёшь не отпустят. Всё ещё на что-то надеясь я попробовал воззвать к ним. К их чести и порядочности. К тому хорошему, что в них ещё может быть сохранилось:
– Парни! Вы что? Это нечестно! Я больше не буду драться!
– Выбирай или в “Фур-Капут” или дерёмся дальше. – жёстко поставил условие Куб.
– Знаешь… Пошёл ты на йух. – устало сказал я и плюнул ему в харю. Слюна на его физиономии перемешалась с кровью из носа…
Дальше я не лежал, но и не стоял. Я сидел на корточках и закрывался руками стараясь уберечь от ударов голову. В тот день Куб сам того не желая, многое показал мне. Просто если раньше это были галлюцинации, то теперь он познакомил с реальным миром.
В голове у меня крутились строчки из стихотворения: “Я из лесу вышел…”. Строчки эти возникли именно в тот момент, когда весь избитый я выполз из леса на шоссе и поплёлся по краю дороги. Раза два или три я вяло поднимал руку, чтобы поймать попутку, но никто не останавливался. Меня бросало из стороны в сторону, да и видок у меня был изрядно потрёпанный. Я отрешённо тащился вдоль по обочине и размышлял о чём-то совсем постороннем. Не имеющем отношения к недавним событиям.
Обиды никакой не было. Вернее, было не до обиды. Просто хотелось попасть домой, пусть там и предстояло долгое объяснение с матерью по поводу того, что опять шлялся неизвестно где и уже представлял как мать с порога навалится на меня с расспросами, а потом станет обнюхивать. В прошлый раз она сказала, что от меня пахнет. Я спросил её чем, а она сказала вином, хотя я не пил ни капли.
Мне вспомнился дневник, который я перестал вести, когда понял, что она нашла его и тайком от меня почитывает. Дневники я вёл лет с двенадцати. Записывал туда всё, что взбредёт в голову. Всякую незначительную ерунду. Но записи в общей коричневой тетради в клетку начатые в марте 94-го уже претендовали на кое-какие мысли.
Про что же там было, в том дневнике? Про одноклассников, конечно. Про девушку, с которой я целовался. На бумаге я подробно излагал всю наших с ней историю отношений от первого до последнего дня и в нём уже угадывались очертания моего первого литературного произведения в дневниковом формате.
Писал про своего школьного приятеля Михея, пытавшегося эти отношения разрушить и выставить мою подругу в плохом свете. Описывал и свои метания. Кому верить: ему или ей. В душе я понимал, что Михей мне втайне завидует. Он современный и симпатичный парень и без девушки, ну а я над кем он всю дорогу смеялся обскакал его. С другой стороны, верить ему мне хотелось, чтобы изводить её и прежде всего себя ревностью. Почему-то мне импонировал образ ревнивого мужчины, и я старался ему подражать.
Было и про курение. Что, где, когда и с кем покурил. И про то, как мать запретила мне встречаться летом с приятелями. После одной такой прогулки мать вдруг взяла и обнюхала меня, а я действительно покурил минут пятнадцать назад и запах ещё не успел выветриться.
Писал и про первые дни в медучилище. С кем познакомился и так далее. Про Куба много. Про “колёса” написать не успел – заподозрил неладное – но проанонсировал предстоящее употребление.
Тетрадь хранилась на книжной полке. Мать, торчавшая целыми днями дома, нашла её. Про существование дневника она знала и скорее всего искала его специально. Иначе что ей понадобилось между Бонч-Бруевичем и Константином Симоновым?
Где-то в середине октября я прекратил делать записи в дневнике. Мать все время грозила мне тестом на наркотики. Что она куда-то меня отведёт, там возьмут кровь и если проба покажет положительный результат, то возбудят уголовное дело и так далее. Со всеми вытекающими. Вплоть до колонии. И если колюсь мне лучше расколоться сразу. Несмотря на угрозы, я всё отрицал.
Мать на тест меня не отправила, но повысила бдительность. К декабрю контроль надо мной стал тотальным. Я ходил как по струнке. Моя стипендия вся до копейки поступала в доход семьи. Также мать позвонила классной руководительнице, выспросила у неё расписание занятий, прибавила к нему дорогу – и не дай бог хоть на сколько-нибудь задержаться! Немного свободного времени удавалось выкроить лишь за счёт санитарской практики, да и то не всегда.
Сегодня и с практикой мне давно полагалось быть дома, а до туда ещё минимум часа два. За это время мать успеет порядком себя накрутить. Едва я открою дверь она сразу выйдет в прихожую в своём линялом халате и начнёт допытываться.
От этой мысли меня затошнило. Вот бы обменять себя на кого-нибудь! Но кто захочет со мной меняться если в семье диктатура и нищета? Кстати, ещё в школе я проводил забавные аналогии между своими одноклассниками и странами. Кто какой стране подходит по своим внутренним категориям. Те же самые параллели я провёл и в училище. По ним Куб соответствовал соединённым штатам. Лука – Румынии, а Горыныч – Болгарии. А вот мой рейтинг отвечал милитаристской Северной Корее с её агрессивной внешней политикой.
– Студент! Эй, Студент! – окликнули меня сзади. Я обернулся. За мной бежал Куб. За спиной у него болтался рюкзак. Наверное, на обратном пути Куб нуждался в компании и решил обо всём позабыть.
– Подожди!
Я остановился и подождал. Куб догнал меня и бодро зашагал со мной рядом. Для него всё было нормально. Куб вёл себя так, будто ничего не случилось. Никакой неловкости он не испытывал. О чём-то весело говорил, а я машинально кивал в ответ головой. Обсуждать с ним произошедшее не было сил. Зато в плане организации обратной поездки Куб мог пригодиться. Сначала выберемся отсюда, а там будет видно.
Куб “проголосовал”, поймал на грузовик и помог мне забраться в кузов. С отбитой рукой у меня не получалось забраться самостоятельно.
Доехали до станции. Прождали минут пятнадцать. Электричка пришла битком. Втиснувшись в переполненный тамбур и прислонившись спиной к стене, я сел на корточки и уткнулся лицом в колени. Куб поступил также. Дорогой я задремал и картины драки преследовали меня. Ближе к вокзалу я открыл глаза, поднял голову и огляделся. Куба нигде не было видно. Может выскочил, а может перешёл в вагон. В любом случае его исчезновение меня нисколько не взволновало. Я и искать не стал. Беспокоило другое: на меня странно смотрели люди. На вокзале, в метро. В вагоне я бросил взгляд на своё отражение в стекле и понял причину. Куб постарался на славу! Надо же так отделать. Глаза у меня превратились в две узкие щёлочки, вытянутое лицо приобрело форму шара, прижатые уши оттопырились и торчали как у Чебурашки, а ушные раковины изнутри почернели. Сперва я подумал, что пока мы катались с Кубом по земле, в уши набилась грязь и пальцами попробовал выковырнуть её оттуда, но грязи никакой не нащупал. Что думали обо мне окружающие оставалось только догадываться. Я производил впечатление малолетнего алкаша на завершающем этапе алкогольной карьеры. Чтобы на меня не пялились любопытные в подземном переходе на своей станции я купил газету “Я – Молодой” и выставив её перед собой шёл до самого дома.
Стоя возле квартиры, я никак не мог отыскать ключи и в итоге позвонил в дверь. За дверью немедленно раздались шаги. Мать отперла и застыла на месте. Видимо не узнала.
– Что с тобой? – наконец спросила она – Ты пьян?
– Неее…– протянул я, вваливаясь в прихожую и отрывисто продолжил – Избили… На улице… Парни какие-то… Незнакомые…
С этими словами я устало опустился на стул. Внезапно голова у меня закружилась, и я едва не свалился на пол в последний момент ухватившись за крюк для сумок. Мать заохала, засуетилась. Забегала вокруг меня между делом всё-таки попросив на неё дыхнуть. Дыхнув, я запоздало вспомнил про выпитые “за дружбу” полстакана настойки, любезно преподнесённые секундантом Лукой сразу же после драки или избиения (не знаю, как лучше назвать). Во рту у меня тогда ссохлось, а воды достать было негде. К счастью, запах спиртного выветрился, а мать стала прикладывать к моей голове какие-то примочки и лёд. Потом села на соседний стул. И разрыдалась.