«Казалось, от густого, яростного, физически ощутимого молчания разбухла кабина. Мы обе своей кожей чувствовали, как из головы каждой из нас выходил неудержимый поток доводов, не приведенных в прошедшем очном споре. Подрагивая на каменистой дороге, «Запорожец» едва вывозил тяжесть наших мыслей.
Марго давно бы меня высадила прям здесь, в горах, да машина-то – моя. Я бы Маргариту просто выкинула тут же – да только прав-то водительских тогда ещё у меня не было – кто поведет? А ехать до города часа три…
Да-а-а…. Задумали провести выходные на природе. Маргарита, как и я, походница. Поехали в горы, полазили, побродили, пообщались. В общем, отдохнули. После обеда двинули в обратный путь.
Спор произошел, как всегда, из ничего. Я тогда только воцерковляться начала. Естественно, ко всему, что связано с христианством, относилась с преувеличенными уважением и ревностью, как любой неофит. Ритка же это мое «движение к Богу» воспринимала шутя. С сарказмом, что ли. Называла это – «впасть в религию»…
И вот увидала я цветочки возле колеи. Красивые – глаз не оторвать. И говорю:
– Смотри, какие цветы замечательные! Прям Богородичные!
А Марго мне так спокойно:
– Что значит, Богородичные?
– Ну цвет у них такой – нежно-синий! Небесный! Будто сама Богородица их соткала! – отвечаю и понимаю: лучше бы промолчала – сейчас будет спор.
– Надя, – Маргарита чеканила каждое слово, – это просто красивый синий цвет. Почему обязательно надо примешивать ко всему увиденному бога или еще какого-либо персонажа из ваших христианских мифов?!
– Библейская история – не миф, а реальность, – попыталась я возразить, но Маргарита резко оборвала:
– Перестань уже! Вы, как начинаете в церковь ходить, сразу тупеете! Бог, святые, непорочное зачатие… Очнитесь уже! На дворе конец XX века!
Я не сдержалась: высыпала и про нежелание людей видеть очевидное присутствие Господа во всех творениях, и про неразвитые умственные Ритины способности, раз она не может прочесть даже одну главу из Евангелия, а пытается рассуждать о Боге...
– Да прочитала я твою библию вдоль и поперек! Если хочешь знать, я до пятого класса каждое лето в деревне жила. Как воскресенье – бабка в церковь. И меня с собою тащила! А толку?! – Маргарита раздраженно махнула рукой в сторону приклеенной возле пепельницы иконки. – Где Он?! Покажи мне! Надя, ты глупая, что ли?!
– Ну и… спаси тебя Господи! – больше и не знала я, что ей ответить. А Марго сходу:
– Тебя саму – Господи спаси!
Замолчали.
Минут через тридцать дорога почти выровнялась, «Запорожец» перестало трясти – мы подъехали к трассе. И.... встали. Заглохли. Рита крутит ключ в зажигании туда-сюда – тишина. Вышла, обошла машину, подняла капот. Долго смотрела на мотор. Захлопнула крышку. Закурила…
Вот уже верхушки гор, что высились позади, посинели, укутываясь в туман. К вершинам подползли тяжелые черные тучи. Задержались. От них вниз упали, будто тяжелые шторы, широкие темные полосы. В глубине туч заискрилась электрическая проволока. «Кхххх-а-х!» – пронеслось далеко над горами. Немного помедлив, все это могущество двинулось к нам.
А мы стоим. О стекло уже разбиваются первые капли. Тут видим, движется какая-то большая машина. Выскакиваем из «Запорожца» и едва не выбегаем на середину дороги, машем руками. Подъезжает МАЗ. Самосвал. Открывается дверь. Из кабины сначала бьёт оглушительная Аллегрова, угоняющая «тебя, как чужую машину «девятку» я». Затем выпрыгивает чумазый мужичок. Дождь лупит его по голове и лицу, размазывая пыль по щекам.
–Что, девчонки, встряли? – смеется он. – Повезло вам – лишнюю ходку на карьер делал – а то прям здесь заночевали бы. Есть «ремень»?
Мы с Маргаритой растерянно переглядываемся.
– Все понятно, – хохочет шофер и достает откуда-то из глубины самосвала трос. Даже не трос, а тросище. Здоровенный. Скорее всего, такой используют для буксировки грузовиков. Мазист сноровисто цепляет концы троса к машинам.
– Если че – сигналь!» – подмигивает он Маргарите и влезает обратно в самосвал.
«Запорожец» дернулся и игрушкой покатился за МАЗом.
– Как он еще там не оглох»? – с усмешкой говорит Марго. Ссора отошла на второй план.
Едем.
Перед глазами мельтешат жернова здоровенных колес под задранным, как хвост чайки, кузовом самосвала. Через несколько минут морось из-под «хвоста» покрывает нам лобовое стекло непроницаемой грязью. Усилившийся дождь едва размазывает серое месиво, позволяя Рите сквозь мутные потоки немного ориентироваться.
МАЗ набирает ход. И очень хорошо набирает. Наш «запорожец» уже не едет, а подскакивает на дороге, болтаясь на тросе из стороны в сторону, будто консервная банка.
Рита давай сигналить – а сигнала-то и нет. Да и вряд ли мазист мог нас услышать. Стало страшно. Слева – встречка, справа – обочина с деревьями. На первом же повороте мы гарантированно улетим в кювет. Маргарита неимоверно напрягается, цепляется в руль, из последних сил пытается держать машину на дороге.
– Надежда, я больше не могу! – кричит она. – Что ты сидишь истуканом?! Молись! Молись!!!
А я вдруг забыла все молитвы. Даже «Господи, помилуй». Ухватилась за сиденье, вытаращила глаза в грязное стекло и слова произнести не могу…
И тогда Ритка начала читать.
«Отче Наш», «Богородица Дево, радуйся», «Царю Небесный», «Живый в помощи…», а потом Трисвятое по «Отче Наш» …
В конце концов она вопит:
– Господи! Образумь этот бешеный грузовик – я курить брошу!
После этих слов тросище обрывается! Красные огни МАЗа зигзагами исчезают в темноте. Рита лихорадочно крутит рулем, жмет на тормоза. «Запорожец» останавливается на обочине.
Сидим. Молчим. Марго достает пачку сигарет из кармана рубашки. Смотрит на нее. Кладет обратно. Поворачивается ко мне.
– Помнишь, Надя, анекдот, когда мужик на запорожце подтяжками за мерседес зацепился?
Такого истерического смеха у меня ни до ни после того случая не было…
До дома нас докатил попутный УАЗик. Утром Марго вызвала знакомого автомастера. Тот сел в «Запорожец». Повернул ключ. Двигатель завелся как ни в чем не бывало. Мастер матюгнулся, отказался от денег и уехал по своим делам».
Матушка Серафима закончила рассказ. Поправила наперстный крест. Посмотрела на сидящего рядом молодого человека.
– Вот тебе, Миша, ответ, творит ли Господь чудеса сейчас.
– Прям и не верится, так всего много… – неуверенно произнес юноша.
– Кстати, курить Рита бросила, – продолжила матушка. – На клиросе у нас поет. Чудесно поет, я тебе скажу! А пойдем, сам послушаешь – скоро уж служба начнется.
