Кин–дза–дза! СССР, 1987. Режиссер Георгий Данелия. Сценаристы Реваз Габриадзе, Георгий Данелия. Актеры: Станислав Любшин, Евгений Леонов, Юрий Яковлев, Леван Габриадзе, Ольга Машная, Ирина Шмелёва, Лев Перфилов и др. 15,7 млн. зрителей за первый год демонстрации.
Режиссер Георгий Данелия (1930–2019) поставил 15 полнометражных игровых фильмов, восемь из которых («Сережа», «Путь к причалу», «Я шагаю по Москве», «Не горюй!», «Афоня», «Мимино», «Осенний марафон», «Кино–дза–дза!») вошли в тысячу самых кассовых советских кинолент.
В фантастической комедии «Кин-дза-дза» через абсолютное правдоподобие внешних деталей «обыкновенной» фантастики Георгий Данелия продолжает тему своей предыдущей работы "Слезы капали...", словно отвечая на вопрос: что было бы, кабы осколки кривого зеркала троллей смогли изменить человеческую цивилизацию, по дьявольскому разумению превратив ее в царство бездуховности, безнравственности и бессовестности.
Именно такой предстает на экране планета с загадочным названием, где жители изъясняются в основном двумя словами "Ку" и "Кю", а предел мечтаний составляют желтые штаны, перед гордым обладателем коих безропотно преклоняется всякий обитатель этой пустыни с редкими люками подземелий, над которыми иногда проносятся заржавевшие бочкообразные летательные аппараты...
Камера оператора Павла Лебешева, не раз удивлявшая нас изысканными цветовыми и композиционными решениями в картинах Михалкова и Соловьева, здесь сдержана и скупа на визуальные эффекты: мы погружаемся в почти одноцветную желто-серую гамму песков и мрачных подземных интерьеров. И только однажды экран вспыхнет алым огнем цветов на роскошном зеленом лугу, где под ироничную музыку Гии Канчели плавной походкой пройдут красавицы в белых полупрозрачных одеждах. Но это будет уже другая планета, где сам режиссер в роли ее мудрого правителя предложит весьма радикальный способ борьбы со Злом: лишение его носителей привычной оболочки и превращение их в нежные и безмолвные растения.
Итак, тема кризиса, деградации и морального упадка цивилизации. В современной фантастике она одна из самых распространенных. Сказал ли тут что-то новое фильм Данелия? Если подходить к этому вопросу формально, то ответ напрашивается отрицательный. В самом деле, антигуманные цивилизации в искусстве всегда осуждались. Читателя и зрителя предупреждали об опасности, призывали сохранить разумную жизнь и культуру...
Но никто ведь не упрекает художника за то, что он в миллионный раз воспел великое чувство любви? Столкновение землян с обычаями и моралью Кин-дза-дза, конфликт мировоззрений и вкусов показан в фильме с изобретательной комедийной выдумкой.
Киновед Александр Федоров
Быть может, ни один фильм Г. Данелия не вызвал таких споров в кинопрессе, как фантастическая комедия–притча «Кин–дза–дза!».
К примеру, кинокритику Петру Смирнову фильм «Кин–дза–дза!» понравился: «Все будет смешно. Очень. До слез. А потом вдруг в нас поселится какое–то пронзительно щемящее чувство грусти, которое всегда возникает в комедиях Данелии. Мы ведь почему–то горевали вместе с героем фильма, вроде бы утверждающего как раз противоположное "Не горюй!». И уставали от беззаботного существования вместе с сантехником Афоней. И тосковали вместе c Мимино в шикарных международных аэропортах по маленькой грузинской деревушке. И ужасались горестной жизни современного плута Бузыкина, бегущего свой бесконечный осенний марафон. Может быть. потому, что смех до слез неожиданно оборачивается смехом сквозь слезы. Но не отстраненно–обвинительным, а сочувственно–понимающим, преисполненным веры в доброе начало в человеке, веры в чувственно–понимающим, преисполненным веры в доброе начало в человеке. веры в очищающую душу … формулу «смех – слезы» (сравните название фильмов – «He горюй!» и «Слезы капали»). … Как ни парадоксально это звучит, именно на далекой галактике Кин–дза–дза отчетливее становятся видны наши земные дела и проблемы… Недаром же говорится: большое видится на расстоянии. Большая любовь к так называемому обыкновенному среднему человеку. Любовь, окрашенная неподражаемой, чисто данелиевской иронией и светлой грустью» (Смирнов, 1987: 6–8).
Сценарист Леонид Гуревич (1932–2001) также отнесся к фильму «Кин–дза–дза!» очень тепло, подчеркнув, что «недостатки отечественной кинотехнологии становятся порой источником достоинств кинематографии. В данном случае порождают ясный и точный замысел фильма. Перед нами, очевидно, цивилизация, обожравшаяся технологиями, а потом отрыгнувшая их. Авторы фильма бросают вызов привычным технологическим парадам в десятках фильмах о будущем. … В итоге пародируется не сам жанр научно–фантастического кино, но некоторые реалии подобных фильмов, и до жанра авторам нет дела. Они не над будущим смеются, но над нашими современными технократическими амбициями. … Главное … в … ленте … — это зрелище человеческого падения, разложения и деградации личности. … Мне думается, что и неровное дыхание фильма, отдельные его длинноты и несообразности проистекают из того же: из трагического ощущения режиссером утраты человеческого тепла. … Замысел авторов фильма представляется мне глубоким именно в том, как и в сумерках еще недавно живой души, среди царства инстинктов отыскивают они человеческое» (Гуревич, 1987: 60–67).
Валентин Михалкович (1937–2006) подошел к «Кин–дза–дза!» уважительно, но сдержанно: «Немыслимые, невероятные события случаются в фильме, однако в результате оказывается, что ничего не произошло. Тогда начинаешь задумываться: о чём фильм? О том, что пассивная, косная среда не жаждет перемен, как не пожелали воспользоваться свободой спасённые Машковым Уэф и Би? Но в фильме среду эту никто и не пытался менять. О том, что вспышки энергии у созидателей недолговечны и безрезультатны? Но герой энергию эту так и не удосужился проявить. А коль он таков – за него не болеешь и ему не сочувствуешь» (Михалкович, 1987: 11).
Зато киновед Марк Кушниров в своей объемной рецензии в журнале «Искусство кино» по отношению к «Кин–дза–дза!» был весьма скептичен, считая, что этот «фильм — из ряда витиеватых жанровых образований. Можно назвать это «фантастической комедией», но с тем же правом и «утопической трагикомедией», и «философской комической притчей», и «сатирической фантазией», и... как угодно. Все будет неточно, громоздко, приблизительно. Но, может, в этом и есть сермяжная правда? Если столь разнородные начала органично слиты в единое и неделимое — чему нет точного и лаконичного определения, значит... значит, перед нами еще одно открытие, и надо, хочешь — не хочешь, подавить в себе желание довериться первому впечатлению. Значит, путь к определенности ощущения и понимания данной вещи много сложнее обиходного. … конкретика (предметный и словесный колорит) изображаемого бытия представляется мне далеко не всегда ясной, всесторонне продуманной и оправданной с точки зрения его житейского уклада («шиворот–навыворот»). Множество нюансов кажутся мне случайными, необязательными. Дробящими и засоряющими серьезное восприятие катаклизма, пережитого планетой Плюк. В общих чертах все ясно, прозрачно (даже порою слишком), а вот в деталях многовато «суеты сует». … Не спорю, такой произвольно–эксцентрической, вольготной смесью и чересполосицей создается некая игривая данность, но не стоит обольщаться ее цельностью и непременностью. Данность эта, конечно же, не «абсурд», не «фантазия в духе», не «шиворот–навыворот» — так, всего понемногу. Если б речь шла о сценическом действе, такое было бы наглядной приметой «капустника». … Честно признаюсь, к концу картины я уже ничему не удивлялся — с одной стороны, подустал, с другой — окончательно понял «правила игры» (или, скорее, — отсутствие правил). Свободный (тут вернее бы — бесшабашный) и шутливый полет импровизации — вот и вся логическая подоплека доброй половины сюжетных толчков. … Трудно рассчитывать на какие–то проникновенные зрительские эмоции — а авторы, безусловно, на них рассчитывали (ведь не капустник же, в самом деле, создавали), — когда и связность фона, и связность характеров, и связность перипетий реально обеспечиваются только иронией.
Ирония, конечно же, сильное средство — и при содействии других образных средств она способна создать и высокий стиль, и органичную архитектонику. Вопрос в том, насколько она своеобразна. Здесь ирония, как я ее ощущаю, эстрадна, карикатурна, сильно разжижена внешними «манками». Тот самый случай, о котором сказано: когда не хватает аргументов, в дело вступает ирония.
Заметный пережим нарочитости, бутафорского антуража заведомо исключает мало–мальски серьезное, уважительное восприятие и мучений героев, и подвигов их, и, главное, — душевных переживаний. Приключения их длятся и длятся, суть отображаемой реальности мы давно уже поняли — поняли нехитрую философию плюкан и соотнесли ее должным образом с нашей реальностью, — но режиссер, явно увлеченный декоративными задачами, продолжает смешить и пугать нас картинами распада, поразительно напоминающими, то тюзовские увеселения, то феерии Птушко. Усилия явно несоразмерны результату. … Чрезмерные старания режиссера сделать и то, и другое как можно более наглядным, общедоступным (спросовым) привели, как мне кажется, к не лучшему результату. И то, и другое получилось в известной степени смешным, но слишком уж очевидным — стало быть, почти не драматичным. И, стало быть, почти безжизненным» (Кушниров, 1987).
Кинокритик Виктор Демин (1937–1993) как бы подвел итоги дискуссии о фильме, отметив, что «фильм режиссера Георгия Данелия вызвал споры, что, впрочем, привычно для этого художника. Противники фильма отмечают вялость, непроработанность сюжета в середине повествования, огорчаются нечистотой фантастического жанра, деликатно намекают, что «на выходе» конструкции, в отстойнике готовых идей, нашлось всего несколько не так уж и новых мыслей. Маловато, что и говорить. Однако в московских кинотеатрах, где идет «Кин–дза–дза!», очереди выстраиваются заметные. …
Сюжет может быть и таким, и другим. Жанры как раз и созданы для того, чтобы их нарушать, выворачивать наизнанку, пародировать. Что до исторической, географической или какой–нибудь иной дотошности, то не проще ли все свои претензии, прежде всего, адресовать науке? Для чего бы ни существовало искусство, ему претит копиистская страсть дублирования. … «Кукольный театр» — по отношению к фильму — это может прозвучать упреком, эстетическим клеймом. А может, напротив, всего только указать характер его поэтики — сочная афористичность немногословных реплик, ясность и прямота почти плакатных характеристик, обилие знакомого материала, который в данном контексте доосмысляется или вовсе переосмысляется. … Георгий Данелия работает руками. Даже когда трудится по канве конвейерного замысла. И дрожание человеческой руки, способность глаза ошибиться, способность краски вспучиться некстати — все это лишь украшает фильм, как и декоративное керамическое блюдо, сообщая им обоим человеческое дыхание, трепет теплой кожи» (Демин, 1987: 22–23).
В XXI веке киновед Наталья Милосердова снова обратилась к фильму «Кин–дза–дза!», утверждая, что «если в те времена, когда вышла картина, она воспринималась как горькая, но – пародия на современное общество, то сегодня очевидно – это было пророчество: ибо наша нынешняя реальность похожа на плюканскую как отражение на оригинал. … Но как всегда, Данелия не оставляет зрителя без надежды. Как всегда – жалеет и любит своих героев» (Милосердова, 2003).
Мнения сегодняшних зрителей о фильме «Кин–дза–дза!» в большинстве своем позитивны, хотя есть, разумеется, и аудитория, чуждая данелиевской фантастике:
«Кин–дза–дза!» просто замечательный фильм, один из моих самых любимых. Эта философско–сатирическая комедия, в которой так много беззлобного юмора покорит сердце каждого человека, если ему знакомы доброта и чувство юмора!» (Глеб).
«Блестящая антиутопия в советском кино. Мне кажется, фильм пробился на экраны благодаря начавшейся перестройке и ослаблении идеологического контроля над кинематографом. А то бы непременно увидели в сцене на той цветущей планете, где неугодных людей превращают в кактусы, карикатуру на коммунизм и намек на психушки для диссидентов. Со временем фильм стал приобретать новый смысл. Я, например, очень опасаюсь, что наиболее реальным вариантом нашего будущего окажется именно планета Плюк… Полностью загубленная экология, нищета, бескультурье (идиотские развлечения жителей планеты, не напоминают ли наши не менее идиотские развлекательные передачи?), произвол эцилоппов, стукачество, дискриминация явно по национальному признаку. Прочитайте слово "эцилопп" наоборот, что получится? Явно что–то похожее на слово "полиция". А слово "пацак"? "Кацап" получается» (Б. Нежданов).
«Шедевральная лента! Настоящий источник крылатых выражений, так современно звучащих сегодня. Для примера, не только слово "чатланин" органично вошло в лексикон обитателей чатов Интернета, но и масса других забавных словечек и фразеологизмов используется в молодёжной среде. Сам смотрел эту ленту три раза в кинотеатре, как только она появилась в кинопрокате. … Сколько раз пересматриваю, столько раз восторгаюсь мастерски созданным инопланетным и, в то же время, таким знакомым земным антуражем» (И. Андреев).
«Нет, я понимаю, что это сатира. Жёсткая сатира на нашу жизнь. Но это не моё. Люблю прекрасных актёров из этого фильма. Уважаю Данелия за его творчество. Но вот только попытка скрестить "Солярис" Тарковского и "За спичками" Гайдая лично мне по сердцу не пришлась. … Нет, в некоторых сценах юмор проскальзывал…, но не более того. Я люблю умные комедии. Но, умная комедия это коктейль из юмора и морали. Это есть в "Кин–дза–дзе", но только пропорция не соблюдена» (Андрей).
Киновед Александр Федоров
Конец вечности. СССР, 1988. Режиссер Андрей Ермаш. Сценаристы Андрей Ермаш, Будимир Метальников (по мотивам одноименного романа А. Азимова). Актеры: Олег Вавилов, Вера Сотникова, Георгий Жжёнов, Сергей Юрский, Гедиминас Гирдвайнис, Борис Иванов, Борис Клюев и др. 4,0 млн. зрителей за первый год проката.
Кинокарьера сына занимавшего с 1972 по 1986 год пост председателя Госкино СССР Филиппа Ермаша (1923-2002) режиссера Андрея Ермаша по понятным причинам поначалу шла по нарастающей. После дебютной короткометражки «Возвращение доктора» Андрей Ермаш поставил два полнометражных фантастических фильма – «Лунная радуга» и «Конец вечности». Но 26 декабря 1986 года Филипп Тимофеевич Ермаш покинул свой высокий пост, успев перед этим запустить съемочный процесс «Конца вечности», вышедшего в прокат в апреле 1988 года. Сменивший Филиппа Ермаша на посту председателя Госкино СССР Александр Камшалов (1932-2019) был настроен по отношению к его сыну не столь благосклонно, и в итоге «Конец вечности» стал концом кинематографического пути Андрея Филипповича, которому в ту пору было всего тридцать лет…
В центе сюжета фильма «Конец вечности» была излюбленная фантастами проблема путешествий по времени…
Премьера этой фантастической ленты состоялась в апреле 1988 года. И если о «Лунной радуге» сразу же написали положительные рецензии все три ведущих советских киножурнала – «Советский экран», «Спутник кинозрителя» и «Искусство кино», то по поводу выхода на экраны «Конца вечности» все эти три издания многозначительно промолчали. И понятно почему – к началу проката этого фильма Филипп Ермаш не был председателем Госкино уже больше года…
Киновед Александр Федоров
Мнения зрителей XXI века о «Конце вечности» существенно различаются:
«Конец вечности» очень хороший и очень интересный тонко-психологический фильм научно-фантастического жанра. В фильме правильно критикуется демонизм тех, кто пытается с помощью машины времени и с помощью управлением времени контролировать и управлять жизнью человечества во время существования человечества во всех будущих веках» (А. Марков).
«Слова Нойс (в романе Айзека Азимова «Конец Вечности») о пагубности системы, при которой люди могут выбирать своё будущее, в фильме Андрея Ермаша были заменены на слова о пагубности выбора будущего всех людей лишь кучкой из них. … Что сейчас и происходит, когда кучка людей решает, какой стране можно иметь ядерные технологии» (Флом).
«Фильм очень неоднозначный. Во-первых, в отличие от жутко затянутой «Лунной радуги», «Конец вечности» получился достаточно динамичным и весьма интересным. Если «Лунная радуга» – всего лишь попытка снять фантастическое кино, причём неудачная, … то «Конец вечности» уже именно фильм. Вавилов сыграл Харлана очень убедительно. Азимов был бы доволен, уверен, таким воплощением своего героя. Сотникова… пустоватая, но в её образ в этом фильме и не было изначально заложено особой интеллектуальности. … Что очень мешает – это не просто подражание Тарковскому, а "цитаты" из его картины "Сталкер". Сцена в XX веке снималась в района заброшенной электростанции на реке Ягала, в Эстонии. Причём то место, откуда выходит Харлан, чтобы уничтожить Вечность, и то место, где делают привал герои "Сталкера" – это одно и то же место, если посмотреть соответствующие отрезки обоих фильмов, то всё совпадает, даже обломанная плитка. Непонятно, зачем это было нужно Ермашу: во-первых, совершенно не в стиле фильма, во-вторых, в романе герои попадают в потрясающе красивое место в скалах, и никаких отходов целлюлозо-бумажного комбината (который находится рядом с заброшенной электростанцией на реке Ягала) там по воде не плавает. Скорее всего, имела место банальная попытка выпендриться, а, может быть, и зависть к мэтру отечественного кино – Андрею Тарковскому. Так или иначе, если убрать эту сцену в конце фильма, то он производит замечательное впечатление» (Никитос).
Киновед Александр Федоров
