Из семейного архива Кривошеевых. Публикуется впервые.
(Объем текста — 7,5 книжных страниц)
Воспоминания написаны моим сводным дедушкой, Синицыным Владимиром Васильевичем. Он родился в Саратове в 1898 году, окончил исторический факультет Московского университета, служил референтом секретариата Совета Народных Комиссаров, работал в Госплане; позже — участник Великой Отечественной войны, журналист, сотрудник редакции газеты «Вечерняя Москва», сотрудник редакции журнала Центрального Статистического Управления СССР «Вестник статистики», преподаватель статистики на факультете журналистики МГУ. Скончался в Москве в 1982 году.
В.В.Синицын.
Разговоры со Старовским.
Воспоминания о руководителе советской статистики.
<орфография и пунктуация машинописной копии, выверенной автором, сохранены>
Владимира Никоновича Старовского я знал со дней его юности. Вышло так, что он женился на близкой подруге моей сестры Лидии. Была и еще одна связь: в Московском университете Владимир Никонович учился на одном факультете с моим братом Сергеем; они были, однако, на разных отделениях: Влад.Никон. — на статистическом, а Сергей — на экономическом. Но, как это бывает в жизни, затем их дороги разошлись, и они после университета не встречались друг с другом. У меня сложилось иначе. Познакомившись с Вл.Никон., когда он уже окончил в 1926 году вуз и поступил в аспирантуру, я постепенно, с годами, общался с ним все чаще, и между нами начали создаваться хорошие товарищеские отношения.
Правда, многое мешало более тесному сближению. Главное — Вл.И. был всегда перегружен работой, и у него почти не оставалось времени для личных дел и дружеских связей. А позже мешало и то обстоятельство, что он занял очень высокий пост, а я не хотел, чтобы создавалось впечатление, будто я «льну к вельможе». Но, так или иначе, общение наше все-таки не прекратилось. Хотя и далеко не часто, — мы все же встречались и обо многом беседовали. Как мне кажется, некоторые из этих бесед, представляют не только личный, но и общий интерес. Попробую рассказать о них, о том, что интересного и значительного говорил мне В.Н.Старовскиий в разное время, в течение нашего долгого знакомства.
Начну с последней беседы, которая была у нас в 1975 году, буквально за 3-4 месяца до смерти Владимира Никоновича. Он тогда только что ушел на пенсию, ему сильно нездоровилось, и он лежал в Кремлевской больнице. Там у него была отдельная комната, с телефоном. Я иногда звонил ему, спрашивал о здоровьи и, конечно, старался при этом не утомлять его, быстро кончать беседу. Но однажды, когда я уже стал прощаться, он сказал: «Мне что-то скучно, давайте поболтаем, это мне не повредит». Не помню, о чем мы говорили дальше, но он вдруг спросил: «А Вы не знаете, как я стал начальником ЦСУ СССР? Нет? Ну, я Вам расскажу». Этот его рассказ я хорошо запомнил.
Вот он.
«В тридцатых годах, говорил мне Старовский, — я преподавал в Плановой Академии, читал там курс математической статистики. Кроме того, естественно, я был связан с Центральным Статистическим управлением, которое тогда было подчинено Госплану СССР и называлось Центр. Управлением Народно-хозяйственного учета (ЦУНХУ), консультировал его и выполнял его поручения.
На 1939 год была назначена перепись населения СССР. Обычно к таким переписям начинают готовиться задолго, за несколько лет. Но в этот раз для подготовки было дано очень мало времени. Достаточно сказать, что основной документ переписи — опросный лист — Правительство утвердило лишь в 1938 году. На заседание Совнаркома СССР, где предстояло рассмотреть проект переписной анкеты, был, в числе других специалистов, приглашен и я. На это заседание явился сам Сталин. Конечно, я с любопытством посматривал на него. Он не сидел на месте, а прохаживался по комнате, покуривая трубку.
Дошла очередь и до моего выступления. Сделав несколько замечаний о переписи, я внес предложение исключить из анкеты вопрос о религиозной принадлежности опрашиваемого. Мотивы мои были такие: во-первых, этот вопрос не очень нужен Правительству, а между тем обработка ответов на каждый вопрос требует больших денежных затрат; во-вторых, на вопрос о религиозной принадлежности очень часто дают путанные, неясные ответы, и обобщение их поэтому затруднительно, а результаты разработки далеко не точны; в-третьих, сбор данных по этому вопросу может привести к политически нежелательным последствиям.
Дело в том, — сказал он, — что в библии, в книге одного из пророков, есть такое прорицание о грядущем конце мира: в канун его станут ходить по домам и всех спрашивать: «како веруеши?». Найдутся фанатики, которые начнут пропагандировать, что перепись — это предвестие близкого конца мира. Зачем нам итти на такое осложнение?
Сталин приостановился и, обращаясь ко мне, спросил: «Откуда Вы это знаете? Вы читали библию?» Я ответил: «Да, читал».
Он задал мне еще пару вопросов, видимо проверяя, действительно ли я знаю библию. Ответами на них и закончилось мое выступление. Решением Совнаркома вопрос о религии был из переписной анкеты исключен.
В 1939 году мне пришлось возглавить проведение переписи по Москве. Она прошла успешно, и меня даже наградили орденом. А в 1940 году я совершенно неожиданно, по предложению Сталина, был назначен начальником ЦСУ (ЦУНХУ) СССР. Должен сказать, что мой предшественник, тов. Саутин, был очень славным человеком, но плохо справлялся со своей работой. Сталин обычно приходил в раздражение, когда, обращаясь к нему, получал от него путаные ответы. В конце концов Сталин предложил Н.А.Вознесенскому заменить Саутина другим человеком.
Но прошло несколько месяцев, а Саутин все еще оставался во главе ЦСУ (ЦУНХУ), и Сталин сделал резкое замечание Вознесенскому. Тот ответил: «Очень трудно найти подходящего кандидата. Туда ведь нельзя поставить просто хорошего коммуниста-организатора. Это очень сложное и тонкое дело. Там нужен серьезный специалист-статистик. Ищем такого, но пока не нашли». Тогда Сталин сказал: «А помните того молодого ученого, который нам цитировал библию? Не подойдет ли он?» И через неделю я был назначен Начальником ЦСУ (ЦУНХУ) СССР».
В.Н.Старовский оправдал рекомендацию Сталина. ЦСУ СССР (а оно вновь получило это название после Отечественной войны, когда перешло в непосредственное подчинение Совету Министров СССР) он возглавлял в течение 35 лет. Время его руководства — это целая эпоха развития государственной статистики СССР и советской статистической науки и, по общему мнению, Старовский оказал на это развитие сильное воздействие своей личности. А, не в пример многим другим государственным деятелям сталинского времени, Старовский сочетал в себе свойства серьезного ученого, большого специалиста в своей области, принципиального коммуниста и вполне порядочного, честного и бескорыстного человека.
Мне думается, что при всей подозрительности Сталина, при его крайней недоверчивости к людям, у него сохранялось, в какой-то степени, одно из свойств кавказца, сильно помогавшее Старовскому: Сталин поддерживал тех работников, которых он сам выдвинул снизу. Он был добрее к таким людям, а порою даже защищал их от свирепости своих Малют Скуратовых. Старовский рассказал мне несколько случаев, когда это проявилось в отношении него.
Один эпизод был сравнительно незначительным. Как-то Сталин позвонил Старовскому, сказал, что ему нужны несколько статистических цифр, и спросил, когда может получить их. А надо заметить, что у Старовского была редкостная память, особенно на цифры. Вот он и сказал в ответ: «Я могу сообщить эти данные сейчас же». Сталин удивился: «Вы что, помните все эти цифры?» «Да» — ответил Владимир Никонович. — «Ну, диктуйте».
Называя Сталину цифру за цифрой, Старовский одновременно писал их в блокноте, чтобы затем проверить себя. Проверил и, к своему ужасу, увидел, что две были названы неточно. Владимир Никонович немедленно известил об этом Сталина и принес ему извинения. Сталин записал поправки и спокойно спросил: «Ну, а эти цифры, что Вы мне теперь назвали, они вполне точны?» Этим дело и ограничилось...
Второй случай был много тяжелее. На ЦСУ лежала ответственность за определение урожайности. В условиях громадной страны, с большим разнообразием почв и климата, это была нелегкая задача, но ЦСУ справлялось с нею недурно и давало объективную картину урожайности, во всем ее разнообразии по республикам, областям и районам. Казалось бы, чего большего можно требовать от статистической службы? Но добросовестность ЦСУ оказалась помехой для бессовестных карьеристов, всячески приукрашивавших колхозную и совхозную действительность.
И вот ЦСУ было обвинено, в том, что оно «занижает фактическую урожайность», «дезориентирует правительство» и т.д. По тем временам это грозило Старовскому большими бедами, и, действительно, проекты строжайших наказаний были уже заготовлены, но Сталин отклонил их. С невиданным для него добродушием он сказал только: «Старовский — неплохой экономист, но в сельскохозяйственной экономике разбирается слабо»...
Было принято решение передать определение урожайности из статистических органов в особый аппарат, подчиненный только Москве и фактически поставивший себе задачу всячески преувеличивать урожайность, рисовать радужную картину «расцвета колхозного хозяйства». Вместо «амбарного урожая» стали подсчитывать «урожай биологический», причем делали это преступно-недобросовестно: выбирали самые лучшие делянки, производили на них контрольный обмолот, а затем применяли полученные на таких делянках показатели урожайности для подсчета размеров сбора зерна на всей площади, посевов, в каком бы состоянии они ни находились.
Это был явный обман, а, по сути дела, это было тягчайшее преступление: ведь все планы снабжения, составленные на такой базе, оказывались нереальными со всеми вытекавшими отсюда страданиями населения. Конечно, после смерти Сталина пришлось вернуться к прежней системе. Но ряд лет творился заведомый бессовестный обман, обман в очень важном деле, от которого зависело благополучие миллионов людей. ЦСУ может гордиться тем, что совершался этот грандиозный обман без его участия и вопреки его предостережениям.
Еще один случай поддержки Старовского «гением человечества» был связан с т.н. делом Ярошенко. Этот эпизод чрезвычайно характерен для эпохи Сталина. В начале 50-х годов ЦК партии созвал всесоюзное совещание партийных экономистов. На это совещание был приглашен, в частности, статистик Ярошенко [Лука Данилович. — М.К.], кроме своей основной работы долгое время интересовавшийся вопросами полит.экономии социализма. Он не раз посылал в ЦК партии имевшиеся у него соображения по этому предмету. Там, по-видимому, их просто не читали, но аккуратно складывали, и когда было решено созвать совещание партийных теоретиков-экономистов, Ярошенко, в воздаяние его интереса к теории социализма, был приглашен принять в нем участие.
Насколько мне известно, он выступал со своими идеями в одной из секций совещания, но там никто на его мысли не обратил внимания. И вдруг, как гром среди ясного неба, в «Правде» появилось письмо Сталина. «Ответ товарищу Ярошенко». Дело в том, что к концу совещания Ярошенко решил некоторые свои полемические замечания и предложения направить прямо Сталину. Сделал это он очень неуклюже: отправил свою критику не только Сталину, но и в копии — всем членам Политбюро. Похоже на то, что Сталин усмотрел в этом жалобу на себя, и поэтому дал публичный резкий ответ, обвинив Ярошенко в меньшевистской позиции.
По советским обычаям того времени следовало ожидать, во-первых, немедленного всяческого ошельмования Ярошенко, а затем и истребления его и, во-вторых, «примерного наказания» ряда лиц, которые были связаны с Ярошенко по работе, хотя бы они не имели никакого отношения к его акции. Проверили Ярошенко, но он оказался чист, как младенец: нигде, никогда не был ни в одной оппозиции, всегда проявлял примерную партийную дисциплинированность. Поэтому его сперва просто перевели из Московского областного Статистического Управления, где он заведывал отделом статистики труда, куда-то в Сибирь на такую же должность. Потом, подумав, его все же арестовали (видимо, «на всякий случай») и посадили в одиночку. Там его и держали до самой смерти Сталина.
А вот вторая часть сложившегося ритуала («наказание за потерю бдительности») неожиданно ударила по Старовскому. Дело в том, что за несколько лет до своего злосчастного письма к Сталину, однажды Ярошенко участвовал в организованном ЦСУ СССР обсуждении какого-то учебника по статистике. Вел это обсуждение В.Н.Старовский, а Ярошенко, по своему обыкновению, вплел в выступление об учебнике также и свои сокровенные мысли по теории политэкономии социализма. Сохранилась стенограмма совещания и из нее явствовало: Старовский не остановил оратора, когда тот высказывал свои личные позже осужденные Сталиным взгляды, и не «разоблачил» его. Стало-быть, подать к ответу Старовского!
Как рассказывал мне Владимир Никонович, его «делом» занялся «сам» Маленков. И вот, что предложил этот сталинский палач: не только снять Старовского с поста начальника ЦСУ СССР, но, кроме того, еще лишить его степени доктора наук и звания профессора (а он стал профессором за десять лет до своего назначения в ЦСУ).
Однако, тут оказалась заковыка: поскольку Старовский был в ранге министра, требовалось согласие Сталина. Когда же доложили Сталину, тот сказал: «Зачем все это? Пусть разберется Хрущев и примет решение». (Хрущев был тогда секретарем ЦК партии и одновременно секретарем МК партии). Хрущев разобрался и решил: объявить Старовскому выговор. Надо заметить, что и на это минимальное наказание Хрущев, видимо, пошел нехотя (но нельзя же было не бросить Маленкову хоть какую-нибудь кость!). Во всяком случае, известно, что Хрущев отменил решение о выговоре сразу же после смерти Сталина, а Старовскому сказал: «Ты уж меня извини за этот выговор. Тогда я не мог поступить иначе»... Ну, а Маленков, надо думать, понял — лучше не трогать Старовского, его не даст в обиду Сталин... По тем временам это было очень важно.
До какой степени все трепетали перед Сталиным, даже в ближайшем его окружении, говорит такой эпизод, сообщенный мне В.Н.Старовским. Вскоре после своего назначения начальником ЦСУ (ЦУНХУ), ему пришлось принять участие в заседании Совнаркома СССР, где обсуждался какой-то проект, подготовленный еще его предшественником.
Припоминаю рассказ Старовского об этом заседании. Вот он: «В прениях выступил и Сталин. Он заглядывал при этом в проект постановления, где, как я видел, были его пометки. Разумеется, все его замечания и предложения были приняты. Окончательную редакцию постановления, с учетом всех поправок, поручили мне. Тогда я обратился к Сталину с просьбой дать мне его экземпляр проекта, чтобы я мог лучше и полнее внести его предложения. Мне такая просьба казалась совершенно естественной. Но на лицах присутствовавших я вдруг увидел выражение растерянности и даже ужаса. Я понял тогда, что, по их мнению, я совершил святотатство, так просто обратившись к великому вождю. Сталин посмотрел на меня с явным удивлением, но затем, улыбнувшись, сказал: «Возьмите»...
Вскоре грянула война. В военные годы В.Н.Старовский проделал поистине выдающуюся работу по использованию статистической службы для нужд обороны. По его инициативе и под его непрерывным энергичным руководством советская государственная статистика с первых же месяцев войны стала оперативно и очень основательно помогать обороне. В чем это выражалось? Подробный рассказ был бы долог; в сущности, для этого нужно специальное научное исследование (и, конечно, оно будет когда-нибудь сделано). Расскажу здесь коротко, в общих чертах.