Буровщина
Наша батарея стала ходить в наряды через день – я почти не бывал в штабе. Караулы, наряды на тумбочку, на КПП. В один из дней возникла какая-то неразбериха, куда я иду. Один офицер сказал, что на тумбочку, мой командир отделения Трезников – никуда. Я сунулся к комбату – тот отмахнулся, не до того.
Тогда я плюнул и ушел в свою штабную каморку, а когда вернулся к ужину, оказалось, что я все-таки шел на тумбочку. Пулемин не преминул меня поддеть: мол, специально потерялся. Да, неприятно, тем более что отчасти так оно и было. Так не хотелось опять в наряд, да еще и на тумбочку – хоть чуть отдохнуть от этого напряга.
Но странное дело именно в это тяжкое в плане службы время как-то все потихоньку стало налаживаться в общественной работе.
Мне удалось организовать пару культпоходов в кинотеатры. Потом провел собрание по восстановлению украденных комсомольских билетов у того же Трезникова и Конопченко. Они были мне явно благодарны.
Даже – удивительное дело! – с Чибой и то отношения слегка установились. Как-то утром заметил, что он припахал молодого солдата заправить ему кровать. А потом мы оказались с ним вместе в карауле в одной смене. Я сказал ему, что не стоит так подставляться, что это может ударить по нему самому, ведь он стоит на строгом учете, может вылететь из комсомола. Что, мол, до дембеля немного – лучше не расслабляться.
И ведь он, как мне показалось, послушал меня. Разумеется, он не стал образцовым солдатом, при первой возможности старался спихнуть все на молодых, но таких явных неуставных припашек больше за ним не замечал.
С Лузнецовым тоже интересно. Тот однажды застал меня в ленкомнате за подготовкой новой лекции. Узнав, что я делаю, он презрительно сказал:
- Херней занимаешься. И лекции твои – херня…
Надо было промолчать, но я почему-то стал доказывать, что это важное дело, когда «свой», такой же солдат, рассказывает «своим» о коммунизме.
- Какой ты свой? – парировал Лузнецов.
- Я из их среды.
- Хрен ты из их среды. Тебя разве кто-нибудь считает своим – а? Вот Чибулькина считают, он – свой, а ты – так, не пришей к п…. рукав. Вот – иди к «своим». Там сейчас в парке «твои» ящики таскают. Иди – работай…
И отправил меня грузить эти ящики. Я шел и смеялся. Надо же – коммуниста отправляют к «своим», чтобы он от них не отрывался.
Правда, уже на следующий день, в очередной раз выйдя из себя от «ничегонеделанья» Веремеева, случайно выловив меня, собиравшегося в караул, грозился поставить на его место. Но это было уже не один раз.
А тут в карауле – новое и довольно странное для меня происшествие. Как бы совсем ничем не спровоцированное.
Во вторую ночную смену, обходя пост, прохожу мимо стоящей недалеко от караулки служебной машины. Я, было, хотел идти мимо, как из машины меня окликнули:
- Эй, солдат, стой!.. Стоять, кому сказал!..
Я остановился, не понимая, что это значит.
- А ну честь мне отдал!.. Стать по стойке смирно!..
Я стою, все еще недоумевая. Дверь в машине открылась, но в ее глубине, откуда через водителя долетал до меня голос, было темно, и я все еще не мог разобрать его источник.
- Ты что, солдат, не понял меня?
И тут, наконец, из машины вышел гражданский. Я узнал его. Это был сынок одного из штабных офицеров, которого я иногда видел в части. Сынок подполковника Бурова. Это был молодой, может чуть за двадцать парень, довольно крупный, с наглым лицом и всегда развязными манерами.
- Смирно, я сказал!..
Это он уже пер на меня, что называется буром. Подойдя, он схватил меня за грудки, тряхнул и толкнул назад. Инстинктивно отойдя шага на два, я уже схватился за ремень автомата, чтобы уложить неожиданного нападающего на землю, как открылась дверь в караулке, и оттуда вышел подполковник Буров.
Буров младший сразу переменился. Он сам отскочил от меня и полез обратно в машину, но успел оттуда прошептать, что-то типа, мол, еще встретимся.
Я постепенно успокоился и уже стал забывать этот инцидент, который вновь принял неожиданное продолжение.
После смены караула сидим уже после отбоя, с разрешения дежурного по части, кстати, подполковника Бурова – смотрим финал чемпионата мира: Аргентина – ФРГ. Заходит этот Буров-младший – так же по гражданке - и прямо ко мне:
- Ну что – пошли?..
- Я хочу досмотреть футбол, - отвечаю ему.
Со стороны – беседа двух приятелей, не придерешься. Правда, я заметил, что позади него в проходе - солдат, что был за рулем в машине у караулки. Не совсем все-таки в одиночку.
- Я приду в 12-ть.
Я киваю.
И действительно только закончился в районе полночи матч (кстати, Аргентина победила немцем: 3:1), снова появляется Буров. Он, видимо, находился при своем папаше и не знал, чем заняться.
На этот раз идем и заходим за казармы в сад на нашу спортплощадку. Солдат-сопровождающий так же немо идет за нами.
- А ты знаешь, что у меня в кармане нож?
- Ну так выброси.
- Да ладно, шучу…
Мы становимся друг напротив друга.
- Что, солдат, ты решил борзоту свою проявить?
- По-моему, борзота была как раз проявлена с другой стороны…
Я говорю хоть и достаточно вежливо, но твердо. У Бурова уже нет на лице той самоуверенности, которая так и хлестала из него раньше.
- Да ты знаешь, кто я?.. Я, если захочу – тебя в бараний рог скручу. На губе будешь сидеть, а то и в дисбат отправишься.
Я молчу, все еще недоумевая про себя – к чему все это. Страха особого не было, только сильное напряжение.
Не помню, кто первый ударил, но драка все-таки началась. Впрочем, она напоминала не драку, а какой-то бокс с соблюдением определенных правил. Ногами никто не бил, да и выбрасывали мы кулаки из стоек, словно бы на спортивном ринге. И так минут пять.
Как нелепо началась – так же нелепо драка и затихла. Буров, поправляя разорванный воротник на белой рубахе, что-то там пробормотал о, дескать, полученном мною уроке – и вскоре ушел со своим молчаливым спутником. А я вернулся в казарму, ощупывая припухлость под глазом. Все-таки один удар я пропустил – неужели будет синяк?
Утром мне как-то легко удалось удовлетворить любопытство некоторых солдат о припухшем глазе тем, что ударился о спинку кровати. Синяка действительно не было – и это сильно облегчило мою жизнь.
Бурова я потом еще несколько раз встречал в части. Всегда меня захватывало напряжение – что будет на этот раз. Я даже назвал этот феномен «буровщиной». Но тот делал вид, что не узнает меня.
Может, и правда – при «дневном свете» - все выглядело для него по-другому.
(продолжение следует... здесь)
начало - здесь