Пашка залез на дуб, хорошо, что он оказался корявым и раскидистым. За толстым стволом на уровне второго этажа была широкая ветка, там и устроился. Пока всё на его стороне: и темнота, и погода. Вчера выпал небольшой снег, сегодня потеплело. Правда, к вечеру похолодало, но он подготовился, взял шарф, укутался.
Ждал. Наконец в большом окне зажгли свет. Шторы были не задёрнуты, не то что на кухне. Светловолосая женщина села на диван. Прибежали мальчик лет шести и девочка помладше. Сели по бокам матери. Она держала книгу большого формата. Начала читать. Дети прижались к ней. Пашка смотрел во все глаза: вот она какая, его мама…
Ещё месяц назад он был в детском доме. Жил там столько, сколько себя помнил. Теперь – свобода! Получил комнату в гостинке. Что дальше, не знал.
Адрес матери дала ему тётка, сестра отца. Она одна навещала его. Первое время он просился к ней, но она была на инвалидности, муж пил и дрался.
– Не могу я тебя взять, Пашенька, – Оксана Николаевна плакала, вытирая слёзы скомканным платочком. – Мой-то совсем с катушек съехал, допился… Чертей гоняет. Зашибёт тебя. И бросить его не могу… Пропадёт без меня.
– Я понимаю…
Такой разговор был каждый раз. Каждый месяц, каждый год.
Пашка прижимал большой пакет с конфетами и смотрел на тётку. Добрая она. Сладости всегда приносит. Пацаны завидуют. К ним никто не приходит.
– Вот, возьми, – она протянула лист. – Здесь адрес твоей матери. Сейчас не ходи. Потом. У неё другая семья.
Пашка знал, что мать сдала его в детдом после смерти отца. Ему было года три-четыре.
Почему избавилась от него – не знал. Не помнил. А знать хотелось.
“Что я ей скажу? Здравствуй, мама? Я твой сын? Она не видела меня четырнадцать лет”, – Пашка слез с дуба и поехал к себе.
Спал он на раскладушке. Из мебели только стол, стул. Кастрюля, чайник, две тарелки, кружка. А что ему ещё нужно? Оглядел комнату: нужна
только мама.
Ночью снилась ему светленькая женщина. Она смеялась, гладила его по голове, шептала: “Сынок… Пашенька…” Плакал во сне.
К дому матери он ходил каждый день. Зачем? Было больно, но приходил снова и снова. Любовался чужим счастьем.
31 декабря занял место на дубе. Занял… Смешно: желающих больше не было.
В одиннадцать часов, видно, проснулись дети. Пашка первый раз подумал, что это его брат и сестра. Помогали матери накрывать стол. Играли с отцом, высоким спокойным мужчиной.
В одиннадцать тридцать сели ужинать. Пашка сглотнул, хотелось есть. Он достал конфету, в карманах больше ничего не было. Отвернулся, стал смотреть на ёлку в парке. Вздрогнул: с балконов били салюты. Двенадцать.
Стал спускаться. Услышал смех: на улицу вышла мама с детьми. Отец стал устанавливать фейерверк на детской площадке. Пашка притаился.
– Мама! На дереве кто-то сидит! – девочка стала прыгать и указывать рукой на укрытие Пашки.
Все подошли и стали смотреть вверх.
– Давай вниз, парень! – предложил мужчина. – Замёрз, наверное?
Пашка спустился. На мать старался не смотреть.
– Сейчас стрельнем. Идите к подъезду! – отец семейства поджёг фитиль и прибежал к ним.
– Ура! Ура! – дети кричали и прыгали.
– Пошли к нам, – мужчина подтолкнул Пашку к двери. Тот как заколдованный пошёл вместе со всеми. – Меня Николай зовут.
Сели за стол. Мать глянула на Пашку и вскочила.
– Ешь, не обращай внимание, – Николай вышел за женой на кухню.
– Меня Вовка зовут. А её Аля, – мальчик чистил мандарин. – А тебя как?
– Пашка, – он налегал на салаты. – А фамилия Самойлов.
Из кухни выглянул Николай:
– Парень, иди сюда!
Мать смотрела в окно. Резко повернулась.
– Сынок!