"ПОЖАР ЛАТИНСКОГО ПРОСПЕКТА". РЫЦАРСКИЙ РОМАН НЕ ПРОИЗВОДСТВЕННУЮ ТЕМУ (предыдущий отрывок https://dzen.ru/a/ZYQ7--EygRpWImYI)
В пустую бездельную субботу, чтоб не путаться под ногами у домашних и меньше мозолить глаза Татьяне с тёщей, я выдвинулся из дома — рекламный бренд свой продвигать: объявления по столбам расклеивать. Лучше, конечно, это было делать
ранним утром — когда людей, которых я немало за этим занятием стеснялся, на улицах были считанные единицы, да и те спросонок спешили на работу. Но сегодня район расклейки был выбран с частным сектором, а значит, с собаками за заборами. Чего людей в выходной день спозаранок собачьим лаем будоражить?!
Гаврила грамотно щупальца своего «бизнеса» растянул: дачные общества, районы с печным отоплением.
Есть ли нужда говорить, что в первую очередь была выбрана длиннющая Емельянова, в прилегающих улочках и переулках которой и таилась та самая улица Мечникова.
«Я там была, как-то, недавно — дом, в котором мы комнату снимали, уже переделан, уже другой!..»
Строятся люди…
Пять лет назад, тоже по случаю, работал я месяц на кладке строящегося, уже на выезде, дома из красного кирпича. На другой только этой улицы стороне, где скоро (несколько лет — Гавриле теперь не срок!) буду спасать Славин камень (где, Гаврила, ты в городе ещё не работал?). Но тогда я помогал знакомому из белорусской бригады — им на Новый год домой ехать было надо, а до того — этаж первый перекрыть. Вот и позвали. В итоге, они-то под Новый год уехали, а я остался — хвосты доделывать. И вот, третьего, прекрасно помню, января – вечером - потряхивался я на жёстком сиденье троллейбуса, катящего с дальнего того конца.
И уже за последней остановкой перед поворотом — там, где видна была уже остроконечная кирха с медно-позеленевшим верхом, вдруг заслышался заливистый разбойничий свист, и троллейбус остановился, открыл задние двери.
Новогодние праздники — шофёру тоже, наверное, хотелось дарить людям подарки. Минута — и мимо меня протиснулись внушительный отец семейства (главный, должно быть, соловей-разбойник), хрупкая, вёрткая его супруга (ведьма-вдохновительница,
кто же ещё?) и черноглазый бесёнок, что начал энергично высматривать свободные места. Я одно тотчас освободил. И, боком, боком, ушмыгнул на заднюю площадку, спрятавшись за одинокими пассажирами, и в окно отвернулся. Но и под его углом переломился мне пару раз взгляд глаз чёрных — глубоких и загадочных.
То были Нахимовы. В праздничные гости, наверняка, к кому-то ехали — со съёмной своей, в панельном уже доме, квартиры. Чистенькие, нарядные, праздничным предвкушением пышущие! Куда мне, работяге серому, пыльному да унылому с ними «здоровкаться» — общаться?!
Те дни хотелось вспоминать ещё и из-за телевизионной премьеры «Мастера и Маргариты». «Ой, ну кот — вообще!.. У нас все в школе от него в восторге! — делилась впечатлениями Татьяна. — И Мастера нашли тоже — всем девчонкам нравится». У меня же были небольшие вопросы к Коровьеву — несколько, казалось мне, в исполнении Абдулова тот тяжеловат, да и к Воланду Басилашвили, пожалуй, того же плана. Но зато Абдулов великолепно показал многовековую усталость рыцаря, вынужденного странствовать по свету гаером в свите Воланда — в эпизоде, когда «отзвонился» он в НКВД о махровом валютном спекулянте управдоме. И в целом фильм получился замечательный! Достойный незабвенной книги. И очень удачно была сыграна Маргарита. «Я стала ведьмой от горя и страданий»…
А Люба-то при первом же случае спросила у Татьяны в школе: «Это Алексей был или не Алексей?.. Он не узнал нас, что ли, — не поздоровался?»
Занялась небольшая метель, что прятала лица прохожих поглубже в воротники и шарфы — не до меня им, с убогим моим занятием, было, — но делала абсолютно невозможной расклейку объявлений на столбах. Пришлось ограничиться автобусными, под козырьками, остановками. Где тоже приходилось выжидать краткую минуту одиночества: когда уже автобус или маршрутка увезут стоящих здесь, невольно мешавших мне и ничуть в том не повинных людей?
Но улицу Мечникова я всё же нашёл. Только что объявлений впустую клеить не стал — метель.
* * *
А Абдулова я со временем Коровьевым принял. Впрочем, и ни Коровьевым даже, а тем мрачнолицым рыцарем, что так неудачно пошутил однажды. «…Его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, нежели он предполагал»… Несколько веков, получалось. Что там, в сравнении — три с лишним ушаковских моих года?! На которые, по «не совсем удачной» моей мысли (дурости, точнее!), я «попал». И в течение которых, памятуя где-то и рыцаря того, старался уже лишний раз не шутить — с «серьёзными людьми» шутки плохи.
Но на всём протяжении этих лет я мечтал лишь о том мгновении, когда смогу с чистой совестью сказать: «Рыцарь свой счёт оплатил и закрыл!»
(продолжение следует)