Не смотря на развитие электронных средств передачи информации, эпистолярный жанр (от греч. epistole - письмо, послание) - письменное речевое общение остаётся необходимой потребностью людей, способом общения на больших расстояниях. Часто письма личного характера являются одним из видов исторического источника. Таким источником стала переписка двух школьных друзей из Сызрани - Юрия Бухтоярова и Вячеслава Шарапенко .
Они учились в Сызрани в мужской средней школе (МСШ) № 1.
Ю. Бухтояров вырос в семье учителей, среди книг. Отец преподавал русскую словесность и историю, мама - биологию и химию. Читать мальчик научился в шесть лет. Школу окончил в 1953 году. Со своими одноклассниками Юрием Топчевым и Славкой Ивановым поступил в Куйбышевский индустриальный институт. Об их истории читайте в статье "Юрий Топчев - инженер и ледокол. Легендарный первопроходец тюменского Севера из Сызрани".
Слава Шарапенко окончил школу годом позже, в 54-ом. Затем была учёба в МАрхи, где многие годы жизни он преподавал. Кандидат архитектуры, доцент, участвовал в написании учебных пособий для вузов. Вячеслава Германовича Шарапенко не стало в 2012 году.
Школьные товарищи общались посредством писем до последних дней Вячеслава Германовича. Их послания непринужденного, естественного характера наполнены воспоминаниями о своей юности, колоритными подробностями жизни того времени.
Письма и фотографии любезно предоставлены Юрием Бухтояровым.
Привет, Слава!
До чего же приятно читать твои письма и получать фотографии из таких далёких лет детства и юности. Только теперь, на склоне лет, сидя дома, не заваленный работой, бесконечной чередой командировок, домашними заботами и другой всевозможной текучкой, начинаешь чаще вспоминать прожитые годы, людей и события, казалось бы, забытые навсегда.
Подумать только, ведь этим фотографиям без малого шестьдесят лет! Какой ты молодец, что сохранил их! А у меня от школьных лет не осталось практически ничего.
Твои воспоминания вызвали ответную вереницу моих.
Юрка Суровов жил на Дзержинского за Кузнецким садом. Когда в школе он научился писать, то отправил нашей воспитательнице в детсаду «эпистолу» такого содержания (перед отправкой он мне её показал, и текст я запомнил на всю жизнь): «Екатерина Дмитриевна! Как вам не стыдно выходить замуж! Как вам не стыдно рожать маленьких детей!»
Каково!? «Высоконравственный» был мальчонка, однако!
Аркашку Лемберга совершенно не помню с аккордеоном, сколько не напрягаюсь.
Касаемо племянников О. И. Романовой имею сообщить следующее. Её девичья фамилия Иванова. У неё были: брат – отец вашего одноклассника Мишки, и младшая сестра Мария, мать нашего Славки. Отец Славки – бывший сирота-беспризорник. Имени своего он не помнил, в детприёмнике его, не мудрствуя лукаво, нарекли ИВАНОВЫМ Петром Васильевичем. Славик наш, таким образом, стал Вячеславом Петровичем Ивановым.
Игорь Чередеев учился на год впереди нас, с А. Лимановским. Был он сыном большого нефтяного начальника, жил в доме № 69 по Советской. Демонизм его мне как-то не запомнился, а вот нахальство - даже очень. Как ты, должно быть, помнишь, у Димки дома было что-то наподобие музыкально-литературного салона. Постоянно у них были гости, звучали стихи, музыка. Из нашего класса чаще других там бывали Женька Паламарчук, Юрка Писарев, Славик и я. Покойная Валентина Григорьевна Марьянчик, Димкина мама, собрала неплохую коллекцию пластинок разного жанра, от классики до Лещенко и Вертинского. Иногда туда мимоходом забегал «демон». Какая бы ни крутилась на патефоне пластинка: опера, оперетта, советская песня или трофейный оркестровый шлягер, кто бы ни был слушавший её человек, Игорь, молча, останавливал патефон, ставил пластинку за пластинкой Лещенко. Прослушав все, что ему в данный момент хотелось, он также, не говоря ни слова, вставал и уходил. Весьма своеобразный был кадр.
Натали Парадизову я помню. Она приехала заканчивать школу в Сызрань из Киева. Жила у родственников в Маньчжурке, на одной из Завокзальных улиц. Только, мне помнится, она училась в 7-ой школе параллельно с нами. Лимановский закончил школу в 52-м, и тогда девочек в нашей школе ещё не было. Димка, как водится, быстро за неё «зацепился», я её видел только издалека (надо сказать, что я в ту пору был очень застенчив, что называется, до грубости, и девочек сторонился). Впрочем, не исключено, что за давностью лет я что-то и путаю.
Учился в нашем классе второгодник Лерка (Валерий) Червонцев или просто «Червонец». Жил он с матерью, отчимом и братом на Сталина (позже – Победы), в двухэтажном кирпичном домике, где тогда размещался городской радиоузел. Вырос он среди шпаны Ульяновской улицы и приобрёл этакий блатной шарм. В 9-10-ом классах Лерка завёл что-то вроде классного рукописного журнала в толстой общей тетради. Туда можно было поместить стишок или рисунок. Я все школьные годы разрисовывал классную стенгазету, хотя рисовал, примерно, как А. С. Пушкин (на этом моё сходство с гением заканчивается, стихи, увы, совершенно сочинять не могу!). В детсаду я пристрастился рисовать танки, самолёты, всякие взрывы и т. д. и т. п., как-никак, война была в разгаре. Любил рисовать «пейзажи» (если их можно так назвать!), особенно зимние с заснеженными деревьями и домами. Посему, когда в первом классе учительница сказала, что нужно выпускать стенгазету и спросила, кто умеет рисовать, мои детсадовские «дружбаны» тут же меня «заложили».
Так вот, я в этом журнале изобразил, насколько мог, Парадизову по аналогии с портретом её знаменитой тёзки Гончаровой-Пушкиной в бальном платье и декольте, с закрученными локонами и пр. Рабинович решил, что его стоит показать НП. Самое удивительное, что он ей понравился, что, впрочем, говорит не столько о достоинствах моей работы, сколько о невзыскательности вкуса Натали.
Эпизод с поцелуем, который Димка влепил Виолетте Чернобровкиной, поставивший на уши всю МСШ № 1, подвиг Червонца на создание следующего поэтического «шедевра»:
Твой нос провалится, как в яму!
Залупа станет, как кила!
Увидит всяк такую драму,
Кому развратна жизнь мила!
Ощутил настоящий сызранский колорит? Характерный образец литературных упражнений Лерки. Покойный Славик Иванов, когда мы предавались воспоминаниям о школьных годах, частенько со смехом декламировал эту гневную филиппику.
Постоянно он цитировал и самого Вадима. Ты наверняка помнишь ещё один сызранский «салон» у Светки Ильиной в доме № 106. Димка сварганил опус, посвящённый этому явлению «светской жизни» нашего города, в котором было четверостишие:
Бывал там Вячеслав Петрович,
Там собирался весь сызранский цвет!
И даже сам маэстро Рабинович
Ходил туда во цвете лет!
Славику приятно было читать стихи, где упоминалась его персона.
Фотографии, присылаемые тобой, действуют на память как детонатор! Вдруг выплывают новые и новые картины из прошлого.
Среди «изменщиков», скакнувших налево, в 8-ю школу обнаружил Тольку Кобина, с которым мы все школьные годы росли в одном дворе, хотя и, как бы, параллельно. Общего у нас с ним было мало. У Тольки был превосходный музыкальный слух, любую мелодию, услышав один раз, он воспроизводил безошибочно.
Алик Абудеев мне был ближе всех из вашего класса. С ним-то у меня как раз было много точек соприкосновения: шахматы, футбол, музыка, интерес к девочкам из школы № 7, класса «А», учившихся параллельно с Вами. Мы вместе выступали за школу на командном первенстве города по шахматам, участвовали в личном чемпионате города, оба страстно болели за футбольную команду московского «Динамо».
С Оськой Черкасским мы тоже много общались через Юрку Писарева. Позже, в студенческие годы мы тоже не теряли друг друга из виду, поскольку учились в одном институте.
Из выпускниц СШ № 8 я в студенческие времена познакомился с Раечкой Кузнецовой, учившейся в Самарском пединституте. Очень симпатичная была девочка, сейчас её, пожалуй, назвали бы «сексапильной», но мы в те годы о таком и не догадывались. Возможно, она есть на присланной фотографии, но я никого из девочек не узнал. На втором и третьем курсах я и Славик Иванов много времени проводили в общаге пединститута. Были у меня и фотки той поры, но, видимо, не сохранились.
Расскажу тебе пару хохм, случившихся с их участием уже в послешкольные времена. Не думаю, что они тебе известны.
Алик Абудеев, не пройдя по конкурсу в 54-ом, поступал снова в следующем году. Тогда же на энергофак сдавал экзамены Шурик Барас, а на наш – Юрка Марковский, выпускник Сызранского нефтяного техникума. Юрка учился с нами в 6 и 7-ом классах. Отлично играл в футбол, остроумный парень, склонный ко всяческим розыгрышам и шуткам.
Алик, решив подстраховаться, уговорил Бараса сдать за него вступительный экзамен по математике. Шурик согласился, Марковский на экзаменационном билете Алика налепил его фотку, подделал печать, и Абудеев со спокойной душой, закинув учебники, просачковал дни, отведённые на подготовку. Сдавали экзамен они в один день и, как оказалось, в соседних аудиториях. Барас, естественно, сначала пошёл сдавать за себя, Алик, тем временем, толкался в коридоре. И вдруг, преподаватель, принимавший экзамен в Абудеевской группе, поднялся и пошёл к своему коллеге в соседнюю аудиторию. Шурик как раз сидел возле экзаменатора и неожиданно забуксовал на каком-то дополнительном вопросе. Преподаватели перекинулись парой слов, при этом шурикин сказал аликову, показывая на Бараса, что, вот мол, парень хорошо отвечал, и запнулся на какой-то ерунде. Шурик получил четвёрку, которой ему вполне хватало, но идти в соседнюю аудиторию сдавать экзамен преподавателю, только что видевшего его, отвечающим коллеге, ему, разумеется, было невозможно.
Форс-мажор страшный! Алик имеет на руках билет с фоткой Бараса, в книги не заглядывал, и что теперь прикажете делать!? Хорошо, что Марковский обретался где-то рядом. В туалете быстренько вернули фотку Алика на место, и он, как в омут головой, пошёл сдавать математику. И, представляешь, сдал на отлично!
Став студентами, Абудеев, Марковский и Черкасский поселились на частной квартире, в одной комнате. Алик обзавёлся друзьями на курсе и частенько оставался на ночь у них. Марковский и Оська решили его разыграть. Принесли из читального зала областной библиотеки приглашение на читательскую конференцию, посвящённую обсуждению какого-то очередного опуса «соцреализма», приложили к нему письмо от Раечки Кузнецовой такого, примерно содержания: «Здравствуй, Алик! Ты знаешь моё к тебе отношение. С трудом достала два пригласительных билета на читательскую конференцию…, один из них передаю тебе. До встречи, Рая». Запечатали всё это в конверт, подписали адрес и положили на кровать Абудеева. Черкасский, встретив его в институте, сообщил о письме. Ну, ты же знаешь Иосифа! По его роже Алик сразу заподозрил подвох. Придя после занятий домой раньше, он застал там только Юрку. Тот рассказал о придуманной «подлянке» и тут же предложил всё переиграть. Сказано-сделано! Вынули письмо, положили взамен другое, и запрятали конверт Алику в постель подальше. Через некоторое время является Оська и Альберт Николаевич сразу «наезжает» на него с вопросом, куда делось письмо. Юрка ему подыгрывает, изображая недоумение. Оська переворачивает постель, находит-таки письмо, отдаёт Абудееву и, предвкушая удовольствие, заливается радостным смехом. Едва Алик прочитал приветствие, как Оська упал на кровать и заржал от восторга: «Читай, читай дальше!» Абудеев невозмутимо читает: «Здравствуй, Алик! Ты знаешь моё отношение к Осе Черкасскому…», - и далее о билете для него и т. д. Оська продолжает хохотать и требует читать то, что в письме написано в действительности. Алик утверждает, что именно это он и делает. Бедный Иосиф выхватывает у него письмо и с ужасом убеждается, что Раечка в самом деле просит Алика передать приглашение ему! Какой облом! Теперь уже ржут, как кони, Абудеев с Марковским, а Оська с воплем: «Это всё ты!!!», - кидается на Юрку.
Об Алике после института я ничего не знаю. Брат говорил мне, что он живёт в Сызрани, как многие оставшиеся там, «закладывает». От брата же узнал, что где-то на стыке тысячелетий Алика не стало.
Из девочек вашего «ближнего круга» я знал тогда только Женечку Рудницкую. Во-первых, она была дочерью Е. А. Пинской, во-вторых, у них с Шишкиным уже тогда была «дружба», которую они счастливо развили и «проэкстраполировали» на всю жизнь. У них, у моряков, так всегда. Наш Женька Паламарчук тоже стал моряком и женился на школьной любви Галке Аксенфельд.
Очень интересно рассматривать снимки, сделанные на Советской улице. Трибуна у памятника, мне кажется, уже расширенная, хотя это самое начало 50-х. Автобусы, помнится, появились именно в 50-м году, когда я учился в 8-м классе. Второй снимок, кстати, неплохого качества, напомнил мне ещё одну забавную историю. Ты наверняка помнишь, сколько народу толкалось тогда вечерами на «Совухе», в основном, конечно, молодёжи. Да и куда было деваться? Жили люди по большей части тесно и бедно. Ни телевизоров, ни приёмников, ни магнитофонов, в лучшем случае у кого-то – патефон. Люди постарше коротали вечера у окон, на крылечках и лавочках, а молодёжь со всего города выходила шлифовать асфальт на Советской улице. Как говорится, на других посмотреть и себя показать.
Как-то раз по весне, в 10-ом классе, вышли мы под вечер на Советскую «прошвырнуться»: Рабинович, Иванов и я. Народу – невпротык! Смеркается. Мы подходим к дому с атлетами, поддерживающими балкон. На мне отцовский серый плащ из прорезиненной ткани (боже мой, какие они были страшные, эти плащи!) Не знаю, как это получилось, но я отделился от ребят и оказался на другой стороне улицы, двигаясь параллельно с ними. Димка обернулся и, не видя меня, громко позвал дурашливым, гнусавым голосом, подражая блатным: «Юркэээ!» Прямо перед ними шла компания шпанюков, человека 3÷4, во главе которой был здоровый верзила, одетый в такой же плащ, что и у меня. Громила моментально среагировал на Димкин голос и с криком: «Ах, Юрка!» развернулся и въехал кулачищем в Славкину физиономию. Скорее всего, он был пьян, поворачиваясь, потерял равновесие, и удар получился скользящим. Ребята, тем не менее, решив не дожидаться «продолжения банкета», дёрнули со всех ног назад, в сторону Кузнецкого сада. Задержавшись на мгновение, я, не желая потерять их из виду, поспешил за ними. Димка, хоть и не был спортивным парнем, бежал, тем не менее, очень резво, так что мне никак не удавалось сократить дистанцию в полсотни метров, хоть и был я одним из самых быстрых в классе. Периодически я окликал их, но они, пару раз обернувшись, только прибавляли газу. Остановились, только миновав школу, против Кузнецкого. Здесь народу на улице было гораздо меньше и, оглянувшись очередной раз, они, наконец, увидели, что в сером плаще гонится за ними не громила, а я.
Продолжаю после очередного перерыва. Очень респектабельно выглядите, Вячеслав Германович, кандидат архитектуры, профессор. Впрочем, помнится, ты и в школьные годы выглядел серьёзней и взрослей ровесников.
О грустном, Слава, не думай. Живём на свете столько, сколько отмерено в Книге Судеб, и из любой ситуации, в любом возрасте, при пошатнувшемся здоровье, нужно извлекать из бытия «квинтэссенцию». Осталось, конечно, гораздо меньше, чем прожито. Но жизнь мы прожили хорошо, нормально прожили. Не стыдно ни перед памятью родителей, ни перед детьми. Думаю, что все мы состоялись как люди во всех отношениях.
У меня на Фомках похоронены мама (1971 г.) и брат Валерий (2004 г.). Я всегда, бывая в Сызрани, посещаю кладбище. Раньше ходили с братом, а когда его не стало – или с Меунаргиями, или со Славой Казаковым, другом брата. В левом конце кладбища, в противоположную сторону от могил афганцев находится еврейский участок, на котором расположены могилы, сфотографированные мною. Когда-то давно, лет 30 назад, брат показал мне короткую дорогу к могиле мамы. Тогда в самом начале кладбищенской ограды был пролом, через который можно было попасть на кладбище, не тащась до центральных ворот. Сразу за проломом находится участок с могилами евреев. Там, увидев могилу Аркадия, я узнал о его ранней смерти. Кстати, там имеется могила некоего Серпера, который в бурных 90-х руководил большим сызранским автохозяйством и держал в кулаке всю городскую власть. Рассказывали, что роскошные надгробия на его могиле трижды разбивали, а сфотографированное мною – четвёртое. Мне помнилось, что в вашем классе тоже учился Серпер, и я спросил Шишкина, не ваш ли это Серпер. Слава сказал, что это младший брат вашего одноклассника. Недалеко от них располагается могила Ю. Суровова.
Посмотрел на ваше групповое фото и ещё раз убедился, до чего недружный был наш класс. Вы вот собрались, кто смог. Шурик Барас тоже прислал снимок 75-го года, на 20-летие окончания школы. Они пригласили в ателье А. И. Ковалёва и В. А. Подольскую. Приятно было увидеть своих учителей, пусть постаревших, но ещё совсем бодрых. На вашем фото я в школьные годы знал только тебя, Шишкина, Черкасского и Абудеева, остальные имена и лица ничего мне не говорят.
Глядя на ваше фото 53-го года с тыльной стороны памятника ВИЛ, с деревянным угловым зданием на заднем плане, вспомнил ещё один забавный случай. Учился я тогда, скорее всего, в 6-м классе (1948 г.) Тогда в этом здании была воинская казарма. Молодые ребята в форме часто торчали в открытых окнах, заговаривали с прохожими. Как-то ранней весной я с шахматами подмышкой шёл мимо этого дома, скорее всего к Димке. Окно в казарме, несмотря на холодную погоду, было открыто, и в нём торчал какой-то разбитной парняга в исподней рубахе. Увидев меня с шахматами, он предложил сыграть, я, недолго думая, согласился, и солдатики через окно затащили меня в казарму. Результат игры я не помню, но виртуозные матюги, которыми непрерывно сыпал, несмотря на увещевания товарищей, пригласивший меня парень, были весьма впечатляющими. В его исполнении я тогда впервые услышал похабный вариант известной арии «О, Роз-Мари, О. Мэри…» из прошедшего недавно «трофейного» фильма. После нескольких шахматных партий парни таким же макаром, через окно, спустили меня на тротуар.
Слава, заканчиваю. Надеюсь, что тебе не было слишком нудно читать очередную порцию моих «мемуаразмов». Димка Рабинович – большая отдельная тема, которую я откладываю до следующего письма. А пока забрасываю ещё несколько фоток
Будь здоров, это для нас сейчас - самое главное. Юра.
16.03.2011 г.
Юра, дорогой!
Спасибо за поздравление и за письмо. Напомнил мне военные годы. У нас
висела "синька" карты европейской части, на которой отмечалась
булавками с красными флажками линия фронта. Мы жили тогда около
Александровского сада на ул. Спортивной, в коммуналке в двухэтажном
доме ликёро-водочного з-да (тогда одного из цехов авиационного 481-го
завода, который впоследствии стал заводом самоходных комбайнов и в
итоге "Сельмаш"). Мы были эвакуированы из Днепропетровска, отец
работал главным энергетиком авиационного з-да и практически жил
в заводе, редко появлялся дома. Мы жили для меня, мальчишки далеко от
Советской ул. и поэтому сцен народного гуляния у меня в памяти не
сохранилось (хотя пьяных хватало и у нас "на отшибе").
Фото с Писаревыми по уточнённым данным относится к началу 80-х, у
нас уже родился Дима. (Маша просто хорошо выглядела, она на 10
лет моложе меня. Она по профессии архитектор, успешно работает, имеет небольшое частное архитектурное бюро). Дима - журналист, но занимается компьютерной графикой (лучше оплачивается). Жена его канд.
исторических наук, но работает как журналист (по той-же причине).
С Диминой причёской я воюю не первое десятилетие, но мама и жена
его поощряют и я сдаюсь. Знал ли ты из вашего института Валентина
Дубровского (выпуск 61 г.)? Могу прислать фото. Пока всего наилучшего,
Слава.
P.S. Шишкин уже в Мюнхене. 10.05. 2011 г.
Продолжение читайте здесь.